Памятники Византийской литературы IX-XV веков - Сборник

ХРИСТОФОР МИТИЛЕНСКИИ

(1–я половина XI в.)

НА СОБИРАТЕЛЯ РЕЛИКВИЙ [422]

Молва идет (болтают люди всякое,А все–таки, сдается, правда есть в молве),Святой отец, что будто бы до крайностиТы рад, когда предложит продавец тебеСвятителя останки досточтимые;Что будто ты наполнил все лари своиИ часто открываешь — показать друзьямПрокопия святого руки (дюжину),Феодора лодыжки… посчитать, так семь,И Несторовых челюстей десятка дваИ ровно восемь черепов Георгия!

НА СМЕРТЬ ИМПЕРАТОРА РОМАНА III АРГИРА [423]

Где же твой скипетр, Роман, завидный и громкая слава? [424]Где твой трон, где сидел ты, великий властитель народов?Где тот венец златокованный твой, который носил ты?Где твой порфирный сапог, проворный, дивный для взора?Горе! Внезапная, черная смерть все мраком укрыла.Слушайте, смертных сыны, восстенайте над гибелью этой,Сам же я вам расскажу, как пришла к нему злая кончина.Было в великую пятницу это, когда в раздаяньеЗолота царь совершал. Совершив и с трона восставши,Тотчас в мыльню прошел он, и следом рабы поспешали.Вот он омылся, и сон последний смежил ему веки.Только солнечный диск собирался склониться к закату,Тут и Романа–царя закатилися светлые очи.Жалостно некий муж возопил и баню покинул,И поспешал, обливаясь слезами, к блестящим чертогам,Чтоб возвестить госпоже о печальной кончине супруга.К ней подошел он, заплакал и слово промолвил со стоном:«Мертвый лежит государь, о весть печальная смерти!»Молвил, и с силою он ударяет руку о руку,Молвил, и волосы рвет на своей голове беспощадно.К тяжкому плачу подвиг он царя супругу, царицу.Тотчас кругом обошла царица дворцовые двери,Тщательно их замыкала, ключи все от них уносила,Так поступала она. А царь на блистательном ложеЛег величаво, владыка, забыв минувшую славу.И собирался народ и мертвому ложе воздвигли,И проносили царя по городу лучшие люди.После того, как достигли они знаменитого храма,Там на покой положили царя знаменитого телоИ к молодому пошли государю, забывши Романа.Так и владыки–цари лишаются блеска и жизни.Так настигает и их напоенная горечью чаша.

ИОАНН МАВРОПОД [425]

(XI в.)

Коль ты решил бы из чужих кого–нибудь,Христе, избавить от своей немилости,Платона и Плутарха ты б избавил мне:Они ведь оба словом и обычаемТвоих законов неизменно держатся.А коль неведом был ты им как бог–творец,Ты должен оказать им милосердие,Раз ты желаешь всех спасти от гибели.

МОНАХ ИАКОВ

НА ПСЕЛЛА (XI в.) [426]

О Зевс–отец, владыка скиптродержащий [427],Высокосамохвальный, громкогремлющий!Олимпом ты владел лишь кратковременно —Богинь с тобою не было, папаша Зевс!

НИКОЛАИ КАЛЛИКЛ [428]

(XII в.)

ЭПИТАФИЯ ОТПРЫСКУ ЦАРСТВЕННОГО РОДА ДУК

Мой колос, гроздь мою болезнь обрезала,Дитя моей души она похитила.Тебе его вверяю, о пречистая:Будь светом для него и будь спасением,Будь райской муравой в Эдеме сладостном.

ЭПИТАФИЯ ЦАРСТВЕННЫМ ОСОБАМ ИЗ РОДА ДУК [429]

—О гроб, сколь ты велик! —Не удивляйся, друг:Три жителя внутри меня. — Какие же?— Отец и мать и чадо. — Горе горькое!Но кто же эта мать? —Из рода Дук она.— Об Анне говоришь благочестивой? —Так.— А кто отец? —Палеолог по имени.— Увы, я понял: это прах Георгия.Но кто же сын их? —Ах, узнав, заплачешь ты.— Блистали солнцем кудри золотистые?— Блистали, да! —Волною с плеч струилися?— Да, и зефир, играя, их развеивал.— От горя встали дыбом волоса мои.— Но это ведь не все! —Скажи, молю тебя,Каков был взор его? — Как стрелы гибкие.— Разил он в грудь? —Разил он в сердце самое.— Но рана та была не горькой? —Сладкою!— Каков он был лицом? — В глазах росистый блеск,Белее молока, алее роз лицом.— Скажи мне остальное! — Вопрошай, скажу.— На что похожим был поток речей его?— На ливень сладкий, на росу эфирную.— Каков он грудью был? —Железной крепости.— Каков десницей? —Истый правнук древних Дук,Как новый Константин, как Андроник второй.— Достигнул ли он зрелости и мужества?— О, нет; и первый пух не опушал его.— И был героем он еще до зрелых лет?— От львов рожденный — лев и во младенчестве.— Теперь я знаю, кто он! — Говори же, кто?— Благочестивый Андроник из рода Дук.— Ты не ошибся, путник. — Как же умер он?— Он умер от разрыва сердца. — Жаль его!И раньше, чем отец, он опочил в гробу?— Да, раньше, чем отец, чем мать и чем жена.— Мне горько это слышать, но я радуюсьПри мысли, что сейчас они — в святом раю.— Пусть и тебе пошлет господь спасениеЗа то, что милый прах ты здесь оплакивал.

ФЕОДОР ПРОДРОМ [430]

(XII в.)

НА СОТВОРЕНИЕ МИРА

Если бы, о Аристотель, ты внял Моисееву слову,Верно, тогда бы умом облетая высокое небо,Ты бы признал его твердь созданием силы господнейИ не посмел бы назвать сотворенное несотворенным.

НА СОТВОРЕНИЕ АДАМА

Он сын земли, он царь земли, он раб земли:Сын — по природе, быв из праха созданным,Царь — по уставу, как подобье божие,А раб — по приговору за тягчайший грех.

НА СОТВОРЕНИЕ ЕВЫ

Поведай, странник, спит он или бодрствует —Сей муж, который здесь, ребра лишившийся,Лежит, простерт, не ведая, что деется?Взирай, но молча: се господь творит жену.

НА ВЕРОЛОМСТВО ЗМИЯ

Бес, злой порок, жена и древо сладкоеМеня из кущ эдемских изгоняют прочь;Бог, свет любви, жена и древо крестноеМеня к эдемским кущам допускают вновь.

ВИЗАНТИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

XIII–XV вв.

Хронологически историю византийской литературы XIII—XV вв. можно разделить на два периода. Первый — с 1204 по 1261 г., с взятия Константинополя латинянами в апреле 1204 г. и образования на территории Византийской империи семи самостоятельных государств — четырех латинских и трех греческих. Второй период с 1261 по 1453 г., с момента восстановления Византийской империи Михаилом VIII Палеологом до падения империи — взятия Константинополя турками–османами. За эти два с половиной века византийская литература выдвинула немало прославившихся художников, мастеров слова, произведения которых, получив известность и в империи и за ее пределами, усиленно читались и переписывались не только их современниками, но и последующими поколениями.

В византийской культуре этого периода, особенно в XIV и первой половине XV в., усиливаются гуманистические тенденции, которые привели в конце концов к предвозрожденческому движению. Первым признаком этого движения в литературе было пробуждение глубочайшего интереса к античности, стремление возродить классическую литературу древней Греции и Рима как литературу общечеловеческую. Второй признак был следствием первого: для христианина, увлеченного идеалом монашеской жизни и аскетизмом, языческая литература открыла другие, оставленные им в пренебрежении, не менее притягательные стороны земной жизни. Поэтому при ознакомлении с языческими произведениями (а внимание к ним с XIII в. необычайно усиливается даже по сравнению с Македонским и Комниновским возрождениями) у византийцев возникал живой интерес к человеку и к окружающей его действительности. Неизбежным следствием этого было преклонение перед человеком, перед силой его разума, а отсюда — новый взгляд на окружавшую человека природу, как бы вновь открывающуюся ее красоту. Именно повышенный интерес к природе, к человеку в его земной жизни отличает многие художественные произведения византийцев XIII–XV вв. от литературы предшествующих столетий.