Далекие огни - Сергей Михайлов

— А что с ним будет дальше? Ведь они же могут его… — она запнулась, не в силах выговорить этого страшного слова.

— Да, они могут его убить, — прямо сказал он, чувствуя, что дальше водить ее за нос ему не удастся. — Он сам захотел остаться. Давай поговорим об этом после.

— Не хочу после! — закричала девочка. — Мы должны взять Абрека с собой! Это неправильно, неправильно, неправильно!

Каждое слово маленькой самоотверженной девочки причиняло ему нестерпимую боль, взрывалось в его мозгу, пронзало подобно электрическому разряду.

— Это неправильно, — кивнул он. — Однако другого выхода у нас нет. Я должен открыть тебе правду, Катя, ты ведь уже взрослая и должна понимать, что жизнь порой бывает очень несправедливой. Абрек смертельно ранен, он уже не выживет. Мы все равно ничем не сможем ему помочь. Он сам попросил, чтобы мы улетали без него. Поверь, мне самому очень тяжело.

Катюша горько плакала.

— Ты злой, нехороший, — сквозь слезы бормотала она, шмыгая носом и стреляя в него глазенками.

— Я обещал твоему папе, что спасу тебя. Ты ведь хочешь его увидеть?

— Очень!

— И он этого очень хочет. Поэтому мы должны лететь. Если мы останемся, чтобы помочь Абреку, мы и его не спасем, и сами погибнем. Ты подумала, Катюша, что тогда будет с твоим папой?

— Он без меня пропадет, — тихо сказала она.

— Вот именно.

Она тяжело вздохнула и немного подумала.

— Дядя Владлен, как мне жалко твоего друга! — с глубокой, совсем не детской печалью произнесла девочка.

— Он настоящий герой, — сквозь комок в горле сказал он. — Таких, как он, мало.

— Но почему, почему они хотят нас убить? Мы же ничего плохого им не сделали!

Владлен не успел ответить. У лестницы, ведущей в недра здания, возникло какое-то движение. Следом прогремело несколько выстрелов.

— Дядя Владлен! — испуганно взвизгнула Катюша, вжимаясь в кресло. — Они на крыше!

К этому моменту приборная панель вертолета уже ожила, засветилась, замигала световыми индикаторами и электронными указателями. Сначала медленно и туго, потом все быстрее и легче завертелись тяжелые лопасти.

До их ушей донеслась новая серия выстрелов, несколько пуль со звоном ударилось о металлический борта машины. По-видимому, преследователи заметили беглецов, укрывшихся в кабине вертолета, и теперь пытались их перехватить. Потом на какое-то мгновение все стихло.

Все приготовления к отлету были закончены.

— Взлетаем! — крикнул Владлен и в последний раз кинул взгляд в сторону лестницы.

Абрека там уже не было.

* * *

Он не сказал Владлену, что патронов у него больше нет. Зачем? Это его проблема, Владлен здесь совершенно не причем. Уж он как-нибудь сам разберется: ведь у него остался его верный нож, а в руках такого опытного бойца, каким был Абрек, это грозное оружие.

Он крепко сжимал нож и ждал. Подняться он уже не мог — что ж, он и сейчас еще, с переломанными костями и пробитым легким, представлял для врага серьезное препятствие. Пусть только попробуют сунуться!

Преследователи не заставили себя долго ждать. Догадавшись, что беглецы собираются улизнуть на вертолете, они полезли в атаку с удвоенной энергией. Когда голова первого из них показалась над бетонной поверхностью крыши, Абрек с силой полоснул ножом по его горлу. Из перерезанной сонной артерии фонтаном брызнула кровь, рваная трахея издала свистяще-хлюпающий звук — и нападавший с грохотом покатился вниз, сметая со ступенек других охранников. С лестницы донеслась яростная брань, раздались беспорядочные выстрелы.

Абрек улыбался. Все его внимание, сосредоточить которое с каждым мгновение становилось все труднее и труднее, было направлено на лестницу, однако он прекрасно слышал, как позади, за его спиной, готовится к взлету вертолет. Нужно было выиграть время, чтобы дать им улететь. Что ж, пару минут он еще сможет продержаться.

Он с шумом втянул в себя воздух. Пробитое легкое пронзила острая боль. В ноздри ударил терпкий запах пороховой гари, перемешанный с запахом свежей, еще теплой крови. Воспоминания нахлынули на него: слишком хорошо знал он этот запах смерти… Еще по Чечне…

На какое-то мгновение сознание его затуманилось. С отчаянным усилием стряхнув с себя дурман неумолимо надвигавшейся агонии, он увидел, как снизу выскочил охранник с автоматом. Слишком поздно заметил его Абрек, однако дотянуться до него все же сумел. Снова блеснул в темноте липкий от крови нож — и охранник, дико завопив, рухнул на крышу в двух шагах от чеченца с перерезанным на лодыжке сухожильем.

Снизу спешили еще несколько человек.

Собрав остаток сил, до боли стиснув зубы, отчаянно борясь с непослушным, ставшим вдруг чужим телом, огромным усилием воли удерживая в голове искру угасающего сознания, Абрек перевалился через край лестничной шахты — и рухнул на чьи-то головы. Увлекая за собой двух или трех охранников, он покатился по ступенькам вниз и распластался на лестничной площадке. Боль была адская, тело его приняло неестественную позу — похоже было, что у него сломан позвоночник. Ну вот и все, — теряя сознание, успел подумать отважный кавказец. Взгляд, все еще осмысленный, медленно тускнел, красное туманное марево заволакивало глаза — однако улыбка не сходила с его пузырящихся кровавой пеной тонких губ. Кто-то грубо пнул его ногой, чьи-то силуэты замелькали перед меркнущим взором.

— Сволочь! — долетело до него откуда-то из-за тысячи миль. Сильный удар сапогом по ребрам едва не исторг из его груди предательский стон, однако он сдержался. — Убейте его!

— Да это же араб, мать его!.. — воскликнул кто-то удивленно.

— Араб?! Пришейте мерзавца!

Абрек улыбался. Он уже ничего не видел и практически ничего не слышал. Однако память его сохранила: люди его веры и его нации, погибая от руки неверного, улыбались точно так же. Быть убитым врагом ислама означал для них верный путь в рай. И неважно, что он не придерживался веры отцов и дедов — Абрек сохранил эту память, эту традицию суровых предков, эту стойкость перед лицом смерти, перед лицом врага. Он не верил в потусторонние райские кущи, да и не стремился к ним — своей улыбкой он бросал вызов «неверным», этим убийцам, поправшим самое дорогое для человека — жизнь. И он был счастлив от сознания, что сумел одержать над ними верх. А смерть… что ж, смерть — это ведь еще не поражение.

Подобно далекому майскому грому, донесся до него глухой раскат пистолетного залпа, следом зарокотал автомат, потом еще один… и снова сухие одиночные выстрелы «беретты»… Он чувствовал, как тело его, нашпигованное свинцом, дергалось при каждом удачном попадании, но боли не ощущал. Он продолжал улыбаться — так, с улыбкой на устах, он и умер. Еще какое-то время охранники продолжали стрелять по уже мертвому телу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});