Дорога Отчаяния - Йен Макдональд

— Однако, — сказал доктор Алимантандо, — за все время моих странствий по истории этого мира не удалось мне найти эпоху зеленых лиц, хотя вся история испещрена их следами. — Он посмотрел на серебряный браслет лунокольца. — Они есть даже здесь. Я думаю, здесь их больше, чем где‑либо еще. Ведь именно зеленое лицо привело меня на это место, чтобы я основал здесь Дорогу Отчаяния.

— Глупец, — сказала Ева Манделла. — Всем известно, что Дорога Отчаяния основана указом РОТЭК.

— Существует столько разных историй, — сказал доктор Алимантандо. — Освободившись от уз времени, я видел отблески такого их количества, бегущих параллельно этой, что уже не уверен, которая из них истинна и реальна. У Дороги Отчаяния множество других начал и других завершений.

Тут доктор Алимантандо в первый раз увидел, над чем работает Ева Манделла.

— Что это такое? — воскликнул он с большим изумлением, чем способен вызвать любой гобелен.

Эта вспышка вернула Еву Манделлу, медленно уплывающую назад, в пустыню призраков, к действительности.

— Это моя история, — сказала она. — История Дороги Отчаяния. Все, что когда‑либо случалось, вплетено в этот гобелен. Даже ты. Видишь? История подобна ткани; каждый человек — это нить, снующая туда–сюда вслед за утком событий. Видишь?

Доктор Алимантандо расстегнул долгополое пылезащитное пальто и извлек рулон ткани. Он развернул ее перед Евой Манделлой. Она вгляделась в нее в серебристом свете лунокольца.

— Это же мой гобелен. Откуда он у тебя?

— Из далекого будущего. Это не первый мой визит в Дорогу Отчаяния. — Он не сказал ей, где он нашел его — на станке, погребенном под засыпанными песком руинами будущей Дороги Отчаяния, мертвой, опустевшей и медленно поглощаемой пустыней. Он не хотел ее пугать. Пальцы Евы Манделлы пробежали по ткани.

— Видишь? Эти нити я еще не вплетала. Посмотри, вот эта зеленая нить и вот эта, коричневая, и… — вдруг что‑то испугало и рассердило ее. — Убери, я не хочу это видеть! Я не хочу читать будущее, потому куда‑то сюда вплетена и моя смерть, моя смерть и конец Дороги Отчаяния.

Затем с маисового поля вернулся Раэл–младший, чтобы отвести мать в дом, потому что она часто забиралась так далеко в пустыню воспоминаний, что забывала вернуться с наступлением ночного холода. Он опасался за ее хрупкое здоровье, хотя она была сильнее, чем он мог вообразить; он боялся, что она превратится в лед.

В эти дни заката истории многие из старых традиций, зародившихся в дни первые, вернулись на свои почетные места. Среди них была и традиция гостеприимства. Доктора Алимантандо усадили на почетное место во главе стола и за пловом из баранины, приготовленном Квай Чен Пак, рассказали ему, почему вокруг стола из пустынного дуба столько пустых мест. Перед ним, шагнувшим сквозь время и тем самым отстранившимся от событий — даже если эти события касались его друзей и его города — была разыграна трагедия жизни и смерти поселения, прояснившая все смутные места. И хотя народная легенда поднимала больше вопросов, чем разрешала, рассказ о времявержении пролил свет на многие непонятные доктору Алимантандо моменты. Теперь он начал понимать, почему доступ к центру событий, ведущих Дорогу Отчаяния к окончательному уничтожению, был для него закрыт: оставленный без присмотра времянамотчик (следовало поставить плюс, а не минус, заключил он) создал вокруг себя зону хронокинетического сопротивления, сила которого увеличивалась по мере приближения к трехлетней области вокруг стартового события. Он обдумал вариант реальности, в которой он совершит путешествие к началу битвы у Дороги Отчаяния — возможно, инкогнито. Мысль об это отдавала соблазнительной горечью, но он знал, что реализовав эту возможность, он целиком перепишет историю, с которой только–только ознакомился.

И все‑таки — блистательная возможность в любой момент шагнуть во времени вверх, вниз, вперед, назад, сияла перед ним, как рождественская звезда. Сидя за столом, он чувствовал, как смерть смыкает вокруг них мертвое кольцо — смерть, призраки умерших и проникающая до мозга костей усталость Дороги Отчаяния — и проникался пониманием, что этот город и его будущие уже никак не связаны. Руины, лоскутное одеяло нереализованных возможностей, песок, сон. Дорога Отчаяния умирала. Место, где было возможно все, пережило отпущенное ему время. Мир стал слишком циничен для подобной чепухи.

За многие световые годы от спальни, предоставленной доктору Алимантандо Квай Чен Пак, сияли звезды. Он вспомнил первый праздник, случившийся в этом мире, когда эти звезды висели на ветвях шелковичного дерева, близкие и горячие. Он вспомнил невинность и простоту тех времен; внезапно его грезы оказались слишком тяжелыми, чтобы стоять прямо.

Время безбрежно. В распоряжении зеленых лиц была вся вечность, и в ней они могли спрятать свои сверкающие города. Продолжая поиски, он сохранял иллюзии. Ветер из пустыни пах зеленью нынче ночью, а свет лунокольца звенел, как колокольчики на ветру. Он отвернулся от окна, чтобы лечь спать безо всяких снов, и узрел зеленое лицо, прилипшее к потолку на манер геккона.

— Рассозданные приветствуют тебя, — сказало оно. — Мы, невозможные, приветствуем тебя, абсолютно вероятного.

Доктор Алимантандо, содрогнувшись, уселся на кровать.

— Ох, — сказал он.

— Это все, что ты можешь сказать? — Зеленое лицо, мелко ступая, обежало потолок по кругу.

— Нет, но как так вышло, что я, обыскавший мир от его начала и до его конца, не смог тебя найти?

— Значит, чтобы поздороваться с тобой, мне пришлось покинуть несуществование.

— Значит, ты все‑таки не более чем порождение моего воображения. — Квай Чен Пак положила под подушку травы, способствующие целительным снам; их благоухание неожиданно заполнило всю комнату.

— Не больше, чем ты — моего. — Зеленое лицо пронзило доктора Алимантандо взглядом зеленых, зеленых глаз. — Вспомни, мы говорили о воплощении чаяний. Только разговор был не о воплощении, но о плотности. Смотри сам — ты воплотил не те чаяния, и поскольку ты не воплотил те чаяния, которые я должен был сообщить тебе в образе брокколи, мы были рассозданы.

— Объяснись, загадочное существо!

Зеленое лицо пало с потолка, перевернулось в падении с кошачьей живостью и припало к полу, как жаба. В образе жабы оно казалось более человеческим, чем выглядело в образе геккона — и настолько человеческим, что доктор Алимантандо содрогнулся от его чуждости.

— Дорога Отчаяния не должна была возникнуть. Сперва наш план дал сбой, когда ты застрял здесь и основал поселение, но какая чепуха, думали мы, ведь комета продолжает полет и неизбежность неизбежна. Но мы ошиблись вторично, когда она прилетела. Она должна была была изгнать тебя в нижайшие круги этого мира; ты, однако, ухитрился обменять свой город на согласованную реальность — само собой, оба эти слова означают иллюзорные и внечувственные сущности.

Зеленое лицо пальцами набросало на плитках пола слизистые железнодорожные пути и прогнало по быстро высыхающим наборам точек поезда из пальцев.

— Жизнь, железные дороги и ткачество. Ева приблизилась к истине со своим гобеленом, но у нее не достанет пряжи на все прочие истории Дороги Отчаяния. Я — одна из этих несотканных, отшелушившихся историй: я не существовал бы, кабы не мощное времявержение, что развело занавеси между нашими реальностями и позволило мне войти в твою реальность из нереальности, из моего несотканного гобелена в ткань твоего и свободно по нему странствовать.

— И как же мог ты…

Пять зеленых указательных пальцев приподнялись, призывая к тишине и спокойствию.

— Наша наука о времени продвинулась дальше твоей. Выслушай, мой рассказ не будет долгим. В другом времени ты пересек Великую Пустыни и добрался до далекой зеленой точки, общины под названием Французик, не слишком отличной от той, которую ты оставил в холмах Второзакония, за исключением того, что местные не приняли тебя за демона, чернокнижника и пожирателя младенцев.

— Приятно слышать.

За окном поднимался ветер; он гонял пыль и призраков по переулкам вокруг дома Манделла.

— Знакомство с одним из нас — это был не я, кстати — и странный оттенок его кожи разожгли в тебе любопытство. Зеленые люди, думал ты, как такое возможно? Ты искал, ты экспериментировал, ты ставил опыты; коротко говоря, а мне следует говорить покороче, ибо я склонен впадать в многословие, ты создал систему симбиотических вегеплазм, которые, взаимодействуя с человеческим кроветоком, способны фотосинтетически извлекать пищу из воды, солнечного света и небольшого количества минералов, на манер наших укорененных в почве кузенов. — Зеленое лицо повернулось кругом, предъявив доктору Алимантандо яблочно–зеленые задние части. — Заметь: никакой дырки в заднице. Одна из модификаций, которую мы внесли в исходный замысел, наряду с гермафродитизмом — хотя я сомневаюсь, что ты заметил этот психологический полиморфизм, благодаря которому ты воспринимаешь меня как совокупность множества различных вещей — и Сокровенным Сознанием, с помощью которого мы воспринимаем вселенную так, как это делают наши оседлые родственники, растения — напрямую, а не через аналогии и аналоги человеческого восприятия, и потому можем непосредственно манипулировать пространством и временем.