Священный цветок - Генри Хаггард

Мы с восхищением смотрели на старого готтентота. Даже умирающий Мавово поднял голову и пристально смотрел на него. Ханс, у которого теперь прошла досада, продолжал спокойным голосом:

— Когда я шел обратно к баасу, жар от разгорающегося огня заставил взойти меня на высокое место около западной части ограды. Оттуда я увидел, что происходит у южных ворот. Я понял, что арабы неизбежно прорвутся через них, так как наших там было очень мало, Поэтому я немедленно побежал к Бабембе и другим вождям и сказал им, что охранять ограду больше нет надобности и что они должны поспешить на помощь к сражающимся у южных ворот, иначе все погибнет. Бабемба послушался меня, и мы пришли сюда как раз вовремя.

Мавово снова заговорил медленным, прерывающимся голосом.

— Никогда больше, — сказал он, обращаясь к Хансу, — не будешь ты называться Пятнистой Змеей, о маленький желтый человек, который так велик и чист сердцем! Смотри! Я даю тебе новые почетные имена, под которыми ты будешь известен от поколения до поколения. Эти имена: «Свет Во Мраке» и «Господин Огня»!

После этого он закрыл глаза и потерял сознание. Через несколько минут его не стало. Но почетные имена, данные им перед смертью Хансу, навсегда остались за старым готтентотом. С этого дня ни один туземец не осмеливался назвать его каким-нибудь другим именем.

Бушующее пламя постепенно становилось все меньше и меньше, пока, наконец, совсем не погасло. Мазиту возвратились с последней битвы на рыночной площади (если только это можно было назвать битвой), неся в руках большие охапки ружей, отнятых ими у арабов, большинство которых бросило свое оружие, пытаясь спастись бегством. Но можно ли было рассчитывать на спасение, находясь между разъяренными дикарями с одной стороны и бушующим пламенем с другой?

Мазиту привели к нам пленных. Среди них я узнал отталкивающее, изуродованное оспой лицо Хассана-бен-Магомета.

— Не так давно я получил твое письмо, в котором ты обещал сжечь нас живыми на костре, — сказал я. — Сегодня утром я снова получил от тебя известие, принесенное мальчиком, товарищей которого ты убил. На то и другое я послал тебе свой ответ. Если ты не получил его, то оглянись и прочти его, ибо он написан здесь на понятном для всех языке.

Этот изверг бросился на землю и молил о пощаде. Увидев миссис Эверсли, он подполз к ней и, схватив ее за платье, стал просить ее заступиться за него.

— Ты сделал меня своей рабыней, после того как я ходила за тобой во время болезни, — ответила она, — и без всякой причины хотел убить моего мужа. Благодаря тебе, Хассан, я провела лучшие годы своей жизни среди дикарей, в одиночестве и отчаянии. Однако я прощаю тебя. Но чтобы я больше никогда не видела твоего лица!

Она освободилась от него и ушла со своей дочерью.

— Я также прощаю тебя, хотя ты перебил моих людей и заставил меня мучиться в течение двадцати лет, — сказал брат Джон, бывший одним из самых истинных христиан, каких я когда-либо знал.

Он последовал за своей женой и дочерью.

Тогда заговорил старый король Бауси, легко раненный в сражении.

— Я рад, Красный Вор, что эти белые люди простили тебя, ибо их великодушный поступок заставит меня и мой народ считать их более еще благородными, чем мы считали их до сих пор. Но знай, о убийца и мучитель людей, что судья здесь я, а не белые люди! Посмотри на свою работу! — Он указал сперва на ряды мертвых зулусов и мазиту, потом на горящий город. — Посмотри и вспомни, какую участь готовил ты нам, не сделавшим тебе никакого зла! Смотри! Смотри! О гиена в образе человека!

Тут я тоже ушел и никогда не пытался узнать, что сталось с Хассаном и остальными пленными. Кроме того, всякий раз, когда Ханс или кто-нибудь из туземцев начинали рассказывать мне об этом, я приказывал им удержать свой язык.

Эпилог

Мы остались победителями и должны были благодарить за это свою судьбу.

Однако ночь, наступившая после «Битвы У Ворот», была очень печальной, по крайней мере для меня, ибо я сильно скорбел об утрате своего друга Мавово, преданного Самми и нескольких храбрых зулусских охотников. Кроме того, меня волновало предсказание старого зулуса относительно того, что я также найду себе смерть в битве. После всего пережитого за последние дни у меня появилось желание жить более спокойной жизнью.

Далее, изменившаяся к вечеру погода не располагала к веселости, так как вскоре после заката солнца пошел сильный дождь, продолжавшийся почти всю ночь. Укрыться от него нам было негде, и мы, равно как и сотни лишенных крова мазиту, испытывали от него крайние неудобства.

Однако дождь в конце концов перестал, и взошедшее на следующий день солнце приветливо засияло на небе.

Когда мы обсушились и обогрелись, кто-то подал мысль посетить сгоревший город, в котором пожар был окончательно потушен проливным дождем. Я согласился скорее из любопытства, нежели по какой-либо другой причине, и все мы (за исключением брата Джона, оставшегося при раненых), в сопровождении Бауси, Бабембы и многих мазиту, перебрались через развалины южных ворот и направились по усеянной трупами рыночной площади к тому месту, где стояли наши хижины. От них остались только дымящиеся кучи пепла.

Я чуть не плакал, глядя на них и думая о нашем сгоревшем багаже, без которого обратный путь представлял большие затруднения. Но делать было нечего, и мы отправились дальше через обгоревшие развалины королевских хижин к северным воротам. Ханс, внимательно осматривавший, по своему обыкновению, все, что попадалось на пути, шел вместе со мною позади всех. Вдруг он положил мне руку на плечо и сказал:

— Баас! Я слышу голос духа. Вероятно, это дух Самми просит нас, чтобы мы похоронили его.

— Вздор! — сказал я, но все-таки прислушался.

Теперь мне тоже показалось, что я слышу исходящие неизвестно откуда слова:

— О мистер Квотермейн! Будьте добры открыть двери этой печи. В первый момент мне показалось, что я схожу с ума. Однако я вернул обратно остальных, и все мы прислушались. Вдруг Ханс бросился вперед, словно такса, почуявшая крота, и начал разгребать щепкой кучу пепла, который был еще слишком горяч для того, чтобы его можно было брать голыми руками. Мы снова прислушались и на этот раз ясно услышали голос, исходивший из-под земли.

— Баас, — сказал Ханс, — это Самми, сидящий в яме для зерна.

Тут я вспомнил, что почти перед каждой хижиной были вырыты такие ямы, служившие хранилищами для зерна. В описываемый мною момент они были пустыми.

Вскоре мы расчистили это место и подняли камень, снабженный отверстиями для вентиляции. Под ним оказалась яма в десять футов глубиной и в восемь шириной. Вслед за этим из нее показалась голова Самми, рот которого был открыт, словно у рыбы, дышащей воздухом. Мы вытащили его из ямы.