Наследство рода Болейн - Филиппа Грегори

Трудно сказать, чем это кончится. Она считала, что забеременела с первого месяца их брака, но ошиблась и, похоже, сама не понимает — ошибка может оказаться роковой. Надежды больше нет, у короля разболелась рана, он слег и никого не хочет видеть. Китти шепнула мне — у нее не может быть ребенка, с ней король так же бессилен, как и со мной. Кое-какие уловки помогли, ему понравилось, он поверил, что по-прежнему могуч и силен. На самом же деле у него редко что получается.

— Мы притворяемся, — печально рассказывала Китти. — Охи, вздохи, стоны, я делаю вид, что достигла вершины блаженства, он делает вид, что верит. На самом деле ничего не происходит, только жалкая возня.

Не стоит обсуждать со мной такие вещи, так я ей и сказала.

— С кем же мне посоветоваться? — наивно спросила Китти.

— Вы никому не должны доверять. Меня бы повесили и за половину того, что вы тут наговорили. Китти, признать, что король потерял мужскую силу, что он близок к смерти, — это измена. А наказание за измену — смерть. Никогда ни с кем ничего не обсуждайте. А если меня спросят, о чем мы с вами разговаривали, я ради вас солгу.

Она побледнела.

— Что же мне делать? Даже посоветоваться ни с кем нельзя? Даже попросить о помощи — преступление?

У меня нет ответа. В свое время мне тоже никто не помог.

Бедное дитя! Может быть, у милорда герцога имеется план или леди Рочфорд знает, чем ей помочь? Когда она надоест королю — а она ему непременно надоест, ведь нельзя до бесконечности разжигать его похоть, — так вот, когда она ему окончательно надоест, а ребенка так и не будет, он от нее избавится. Но будет ли он так же щедр, как в моем случае? Я — герцогиня, за меня есть кому заступиться. А она кто? Легкомысленная, глупенькая, беззащитная девчонка Он избавится от нее без хлопот и без затрат.

ЕКАТЕРИНА

Хэмптон-Корт, март 1541 года

Посмотрим, посмотрим, что у нас тут?

Зимних нарядов предостаточно, а платья на весну еще не готовы. Все равно в них мало толку: наступает Великий пост — наряжаться нельзя. Рождественские подарки от короля — о некоторых я забыла, кое-что раздарила придворным дамам, но остальные великолепны. Ожерелье в два ряда — двадцать шесть плоских бриллиантов и двадцать семь обычных — такое тяжелое, что трудно держать голову прямо. Жемчужные бусы — двести жемчужин размером с землянику. Чудесная лошадка от моей дорогой Анны (когда мы наедине, я зову ее Анна, а она меня Китти). На время Великого поста драгоценности тоже придется отложить подальше.

Новые певцы и музыканты. Но веселой танцевальной музыки нам не услышать — пост. Нельзя есть ничего вкусного. Нельзя охотиться, нельзя играть в карты и танцевать. Плавать по реке слишком холодно, но все равно нельзя. Нельзя шутить, нельзя бегать и играть — ни в шары, ни в мяч, ни в лапту. Наступает нудный, унылый Великий пост.

Почему-то в этом году король начал поститься особенно рано. Скверное самочувствие с февраля мешает ему появляться на людях. Король не выходит к обеду, не хочет видеть меня, ничего мне не дарит и не называет прекрасной розой — и так с самой двенадцатой ночи после Рождества. Говорят, он болен. Но он и раньше хромал, мучился запорами, рана на ноге постоянно гноится. В чем же разница? Он сердит на всех, ничего его не радует. Чуть не разогнал двор. Все ходят на цыпочках и дышать боятся. Добрая половина придворных разъехались — король видеть никого не хочет, Тайный совет не собирается, молодежь разбежалась, заняться совершенно нечем.

— Скучает по королеве Анне, — объясняет Агнесса Рестволд.

Злобная кошка!

— Вовсе нет! С чего бы? Он бросил ее по своей собственной воле.

— Ну и что? Без нее он сначала успокоился, потом заболел, теперь удалился от двора и размышляет, как бы ее вернуть.

— Неправда!

Зачем говорить такие ужасные вещи? Кому лучше меня известно — любишь кого-то, потом очнешься и едва его переносишь. Бабушка говорит, я просто пустышка. А может, король тоже так думает? Что, если он заметил — как я, как все остальные, — Анна теперь сущая красотка. Все неуклюжее, иностранное слетело с нее, она стала — как бы это сказать? — величественной. Вот настоящая королева, а я, как всегда, просто самая красивая девушка в комнате. Не более того. Вдруг ему теперь нужна величественная женщина?

— Агнесса, ты злоупотребляешь вашей старинной дружбой и расстраиваешь ее милость, — говорит леди Рочфорд. Прекрасно сказано, как по писаному! А тон — словно холодный душ. — Надо не сплетничать о болезни короля, а молиться за его здоровье.

— Я иду молиться! — Ну и пусть болтают, что я хожу в церковь поглазеть на Томаса Калпепера. Если вытянуть шею, его видно даже из-за перегородки. Он смотрит на меня и улыбается. Чудесная улыбка освещает все вокруг, лучше этого в церкви ничего нет. — Видит Бог, в пост больше заняться нечем.

— Правильно, мы все должны молиться о здоровье короля, — кивает леди Рочфорд.

— Разве он так уж болен?

Спрашиваю потихоньку, чтобы Агнесса с девчонками не услышали. Зачем я только с ними связалась? В Ламбете они были на своем месте, но настоящими придворными дамами им никогда не стать. Да, королева Анна не допускала таких вольностей. Ее фрейлины вели себя гораздо пристойней. Не посмели бы так разговаривать с королевой.

— Рана снова закрылась. Ты не слышала объяснений доктора?

— Я ничего не поняла. Начала слушать, не поняла ни слова и перестала.

Леди Рочфорд хмурится.

— Несколько лет назад король сильно поранил ногу. Рана так и не зажила. Это-то ты знаешь?

— Это все знают, — мрачно тяну я.

— Ему становилось все хуже, каждый день приходилось выпускать гной.

— Знаю я. Что тут обсуждать?

— А теперь рана закрылась.

— Это же хорошо? Ему лучше, он выздоравливает?

— Рана затянулась только сверху, внутри по-прежнему воспаление, — объясняет леди Рочфорд. — Яд не находит выхода и приливает к желудку, даже к сердцу.

— Нет! — Я в ужасе.

— В прошлый раз мы уж боялись, что потеряем его. Лицо короля почернело, как у покойника, он не мог пошевелиться, пока доктор не вскрыл рану и не дал выход яду.

— Как можно вскрыть рану? Звучит отвратительно.

— Просто сделали разрез и теперь не дают ране зажить с помощью маленьких золотых шариков. Их суют в рану, иначе она снова закроется. Нога все время болит, а сейчас придется снова резать.

— И он поправится? — спрашиваю с надеждой, сил больше нет слушать.

— Нет. Все будет по-прежнему — боль, хромота, яд, постепенно отравляющий внутренности. Он сердится, чувствует себя старым и немощным. Хромота мешает ему вести прежний образ жизни. Ты вернула ему молодость, а рана снова напомнила о возрасте.