Старые страницы - Александр Амфитеатров

Почти всѣ женщины имѣютъ «пріятные таланты». Въ этомъ еще ихъ спасеніе. Талантъ, хотя бы и небольшой, только «пріятный», – очень большая сила, огромное житейское подспорье, могучій противовѣсъ именно той скукѣ жизни, о которой шла рѣчь, потому что талантъ – самъ по себѣ уже дѣло, самъ по себѣ можетъ заполнить жизнь. Къ сожалѣнію, наша воспитательная система, и въ области пріятныхъ талантовъ, не согласна вести женщину дальше второго класса. Наши барышни не играютъ, a «бренчатъ», не рисуютъ, a «мазюкаютъ», не поютъ, a исполняютъ аріи изъ оперы «Завой-завой, собаченька завой, сѣренькій волчокъ». Умѣть все это надо, – требуютъ заимствованныя изъ Европы условія второго класса, – но умѣть не серьезно, a такъ себѣ – кое-какъ и между прочимъ. Захотѣла заняться искусствомъ по-настоящему, – ступай въ консерваторію, въ академію художествъ, въ спеціальное учрежденіе и дѣлайся артисткою, художницей par excellence. Въ системѣ общеобразовательныхъ учебныхъ заведеній эстетическое воспитаніе совсѣмъ забито, преподаваніе искусствъ шаблонно, вяло, скучно и – безъ всякаго разбора слушательницъ, всѣмъ въ одной программѣ, всѣмъ по одному образцу. Была бы соблюдена форма, – и дѣлу конецъ. «Молитва дѣвы» да «Головка неаполитанской дѣвочки», «pas de châle», да La jeune captive, – и все обстоитъ благополучно: трафаретъ заполненъ, педагогическій подрядъ на дѣвицу съ искусствами сданъ въ аккуратѣ.

Развивайте съ ранняго возраста въ женщинѣ какое-либо природное ея дарованіе наряду съ общепрограмнымъ знаніемъ, развивайте серьезно, чтобы она – если ужъ судьба ей покуда сидѣть врозь съ ѣдущимъ въ поѣздѣ жизни по первому классу супругомъ, – по крайней мѣрѣ, не тосковала въ своемъ одиночествѣ, имѣла бы чѣмъ его заполнить. Пусть она будетъ имѣть дѣльное влеченіе, въ которомъ будетъ самостоятельною хозяйкою, сильною и знающею.

Жена, способная изучить концертъ Листа и фугу Баха, написать въ-серьезъ этюдъ съ натуры и т. д., не будетъ слоняться по дому, размышляя, что ей дѣлать – повѣситься, отдаться сосѣду съ красивымя усами, или ѣхать къ бракоразводныхъ дѣлъ спеціалисту, чтобы онъ поскорѣе освободилъ ее отъ скучнаго мужа, который вѣчно занятъ, ничуть ея «не понимаетъ» и – на всѣ ея мечтанія – не знаетъ другого отвѣта,

– Блажишь!

Или:

– Это y тебя, голубушка, нервы. Прими калибромати, да ложись спать!

1897.

V. О медичкахъ

Изъ чуть не тысячной массы кандидатокъ, стучавшихся въ двери женскаго медицинскаго института, строго взыскательныя двери эти пріотворились всего лишь для четвертой части желающихъ. Что разочарованій, сколько разбитыхъ надеждъ, слезъ явныхъ и тайныхъ! Всякій промахъ по чаемой цѣли досаденъ, но промахъ послѣ долгаго, тщательнаго прицѣла, на который положено много упорнаго, страстнаго, внимательнаго труда, можетъ свести человѣка съ ума, повергнуть его въ бѣшенство и отчаяніе. Прицѣлъ кандидатокъ на счастье попасть въ слушательницы медицинскаго института мучительно труденъ. Одна латынь – во что обошлась этимъ горемычнымъ неудачницамъ, оставшимся нынѣ при отказѣ, «за неимѣніемъ мѣста». Сколько умственной и физической энергіи брошено въ печь, растрачено понапрасну? Сколько нравственныхъ искусовъ и испытаній претерпѣно въ пустую!

Къ среднему школьному образованію женщины русское общество уже привыкло, но на высшее все еще смотритъ съ недовѣріемъ, какъ на какую-то необычайную роскошь быта, – изрѣдка равнодушно, чаще даже враждебно. Вырваться на курсы высшаго учебнаго заведенія изъ семьи – для русской дѣвушки, чающей свѣта, дѣло не легкое, особенно на курсы медицины, компрометтировать репутацію и обстановку которыхъ старались разные псевдоохранители цѣлыя сорокъ лѣтъ съ усердіемъ, достойнымъ лучшей участи. Конечно, въ Россіи уже не мало развитыхъ отцовъ и матерей, сознающихъ, что лучше дочери ихъ завоевать, вмѣстѣ съ врачебнымъ дипломомъ, право и возможность самостоятельнаго существованія, чѣмъ повиснуть супружескою обузою, безъ любви, уваженія, счастья, на шеѣ перваго встрѣчнаго. Но ихъ, сравнительно съ общею родительскою массою, все-таки, лишь капля въ морѣ. Я не ошибусь, если скажу, что изъ полутысячи дѣвушекъ, такъ печально оставленныхъ нынѣ за флагомъ, развѣ десятая доля разсталасъ съ роднымъ домомъ безъ драмы бурной или сентиментально-слезной. Въ жертву богу просвѣщенія, съ надломомъ сердечнымъ, приносились лучшія родственныя и дружескія отношенія, рвались иной разъ узы крови или свойства. Что охлажденій между «отцами» и «дѣтьми», что разстроившихся или надолго отсроченныхъ свадебъ! И вотъ, когда драмы завершены, a жертвы принесены, бѣднымъ дѣвушкамъ съ насмѣшкою показываютъ изнанку просвѣщенія – «много-де званыхъ да мало избранныхъ», – точно говоря:

– A вѣдь просвѣщеніе-то, которое вы обожествляли, совсѣмъ не божество. Оно – злой духъ, грозный идолъ, Молохъ. Жертвы и слезы ваши оно приняло, a воздаянія себѣ за нихъ не ждите!

Можно съ увѣренностью предсказать, что, по крайней мѣрѣ, треть изъ нынѣ отвергнутыхъ высшимъ образованіемъ дѣвушекъ погибла для него навсегда и уже никогда не придетъ вновь стучаться въ его ворота. Не по нежеланію, a по невозможности. Однѣ – потому, что падутъ духомъ отъ неудачи: стало быть, молъ, судьба моя такая! Другія – потому, что non bis in idem: однажды удалось побѣдить семью, a – въ другой разъ удастся ли, бабушка очень надвое говорила; да и нѣтъ силы для новой войны: и душа, и нервы поистратились, и смѣлость не та – особенно, послѣ пораженія-то y дверей института… Ибо – какъ вы думаете? – мало ли теперь на Руси семей, гдѣ идетъ систематическое пиленіе неудачницъ:

– Что, молъ, ученая? Обожглась? То-то! Вишь чего захотѣла – умнѣе родни быть! Какъ же! Не видали въ Питерѣ такихъ! Вотъ и оборвалась, Полно дурить-то! Какая тамъ медицина? Выходи-ка лучше замужъ, благо Елпидифоръ Истукаріевичъ дѣлаетъ тебѣ честь – сватается. Прекраснѣйшій человѣкъ… и свѣжій какой: никто и не подумаетъ, что ему шестидесятый годъ, и онъ тридцать пять лѣтъ на службѣ! Выходи, Машенька, утѣшь насъ! По крайности, мать, отца успокоишь на старости лѣтъ и сама гнѣздо совьешь… Ахъ, хорошо свое гнѣздо!

Иной фанатикъ просвѣщенія, пожалуй, скажетъ:

– Что же дѣлать? Отпадутъ, такъ и пусть отпадаютъ! Уходомъ своимъ онѣ докажутъ только, что не серьезно и не глубоко рвались къ просвѣщенію и были бы въ области его лишь посредственными ремесленницами, малодушною чернью. Истинно вдохновенныя труженицы, женщины призванія, не полѣнятся приходить къ дверямъ института съ благородною настойчивостью изъ года въ годъ до тѣхъ поръ, пока не отверзется имъ. И, конечно, то будетъ цвѣтъ русскаго женскаго общества, избранницы, героини. А – что касается малодушной черни, такъ жалѣть ли, если она отхлынетъ отъ науки? Пусть ее себѣ сидитъ дома и прядетъ шерсть, къ удовольствію родителей, супруговъ, чадъ и домочадцевъ: коли это она предпочла тому, – тутъ, значить, и ея призваніе!

A по-моему, въ томъ-то и горе, что мы лишаемся этой «малодушной черни». Нужна она, чернь-то. Русская наука, русское образованіе ужасно аристократично по резулътатамъ: оно все создаетъ либо дирижеровъ, либо первыя скрипки, a оркестра-то y него и нѣту. Человѣкъ съ высшимъ образованіемъ въ Россіи – существо, возвышенное надъ общимъ уровнемъ, отмѣченное, во мнѣніи нашемъ, не только правомъ, но и обязанностью идти прямехонько ad astra, покуда силъ хватитъ. Такой взглядъ дѣлаетъ честь нашему уважительному отношенію къ высшему образованію, но, въ практической сущности дѣла, онъ лишь подчеркиваетъ недостаточность его распространенія въ средѣ нашей. Не то истинное просвѣщеніе края, когда въ столицахъ его, какъ въ центральныхъ фокусахъ знанія, можно найти геніальныхъ врачей въ родѣ Боткина, Захарьина, – но то, когда въ любомъ захолустьѣ, въ случаѣ недуга, вы найдете просто врача, чернорабочаго, но знающаго, опытнаго, дешеваго. Изъ героевъ, избранниковъ, вдохновляемыхъ призваніемъ, какъ выходили, такъ и будутъ выходить Захарьины и Боткины; a добросовѣстно практикующую, ремесленно медицинскую чернь – чернь и выдѣляетъ: чернь учащаяся, которая зубритъ лекціи да выдерживаетъ скучныя испытанія, утѣшая себя, что не боги же горшки обжигаютъ, авось выучуесь и себѣ на прокормъ и добрымъ людямъ на пользу.

Намъ, въ Россіи, по громадному ея пространству и населенію, медицинскіе чернорабочіе столь же необходимы, какъ Боткины и Захарьины, если еще не въ большей мѣрѣ. A чернорабочія и того необходимѣе. Русская глушь ждетъ женской врачебной помощи жарче, чѣмъ всякой иной. За послѣдніе годы въ деревнѣ, я неоднократно убѣждался, что крестьянство наше относится гораздо съ большимъ довѣріемъ къ медицинской помощи, исходящей отъ женщины, чѣмъ къ врачебнымъ познаніямъ мужчины. Врачъ для него прежде всего – чиновникъ, ваше благородіе: женщина-врачъ – тоже прежде всего – «болѣзная» лечащая барыня, съ которою можно попросту и по душамъ. Мнѣ разсказывали и читать приходилось, будто въ иныхъ мѣстяностяхъ крестьяне женщинъ-врачей принимали дурно, не хотѣли y нихъ лечиться. Я думаю, что въ такихъ случаяхъ скорѣе всего сами женщины-врачи были виноваты, не сумѣвъ сразу поладить съ крестьянами, подчинить ихъ своему авторитету. Какъ можетъ крестьянинъ «принципіально» протестовать противъ женщинъ-врачей, когда любая помѣщица или дачница, балующаяся медициною, какъ любительница, по Флоринскому, – стоитъ ей удачно помочь хоть одному недужному, – быстро отбиваетъ больныхъ y докторовъ и фельдшеровъ земскихъ станцій? A женскія болѣзни, которыя деревенская баба несетъ къ доктору развѣ лишь послѣ того, какъ вовсе не стало мочи терпѣть, и продѣланы надъ несчастною уже всѣ знахарскія изувѣрства, ожесточившія и обострившія недугъ, и безъ того тяжкій? A нашъ мусульманскій Востокъ съ его гинекеями? A еврейство? A раскольничій міръ?