Анна Павлова. «Неумирающий лебедь» - Наталья Павлищева

Гердт много танцевал сам и учил уже не просто технике, но ролям. В старших классах девочки вставали на пуанты, и Аня предвидела проблемы.

Любовь Федоровна разглядывала странные балетные туфельки дочери, в которых той предстояло отныне танцевать.

– Нюрочка, как же можно? В них не только танцевать – ходить неудобно!

– Мамочка, ходить и впрямь неудобно, но вот фуэте крутить без такого носка невозможно.

– Что такое фуэте?

Приходилось объяснять, что обороты вокруг себя, стоя на пальцах одной ноги, это и есть фуэте. Чем больше их делаешь, тем выше техника.

– Как это – встать на пальчики одной ноги, да еще и поворачиваться? Но это невозможно!

– Возможно, мамочка, Леньяни вон тридцать два оборота делает. И Матильда Кшесинская тоже.

– А партнер вокруг бегает?

– Не-ет… Нужно подняться на пальцы и поворачиваться, помогая себе второй ногой в воздухе.

– Не представляю!

К сожалению, показать Аня не могла, для фуэте нужно не просто стоять на пуантах, но и много тренироваться, чтобы удерживать равновесие. Из российских балерин это удавалось только Кшесинской. Но ни Леньяни, ни она секрет не раскрывали.

– Знаешь, сколько раз все падают, пока не получится хотя бы десяток оборотов! А они тридцать два крутят, а могут и больше.

– Так в чем секрет?

– Не знаю, мамочка, но я обязательно узнаю и научусь!

– Может, подсмотреть? Или подкупить кого?

Аня нахмурилась. Ей совсем не нравился такой способ обучения.

– Нет, я сама научусь. Но сначала надо вообще на пуанты встать. Знаешь, Павел Андреевич заставляет танцевать на полупальцах или вообще без обуви в одном трико.

– Зачем?

– Говорит, чтобы ноги крепче были. Пальцы. Тальони танцевала без твердого носка и выглядела очень легкой.

– И тридцать два этих фуэте крутила?

– Нет, мамочка! – рассмеялась Аня. – Фуэте придумали недавно. У нас первой показали итальянки, а теперь Кшесинская научилась. Ничего, скоро и мы научимся.

– Дай-то бог…

Аня снова и снова рассматривала свои ступни. Ноги ее гордость и беда. Форма прекрасная, узкая щиколотка хороша, мышцы рельефны, но в меру, сами ноги длинны. Но то, что издали смотрится прекрасно, доставляет много неудобств.

Любовь Федоровна не понимала:

– Чем же не хороши твои ножки, Нюрочка? По мне так лучше некуда.

Пальцы. Смотри, мамочка, у других большой и средний одинаковы или средний даже чуть больше. Но он легко сгибается в фаланге, и пальцы встают вровень. На них удобно стоять. А у меня пальцы длинные, особенно большой.

– А подогнуть его нельзя?

– Нет, мамочка, он просто сломается.

– Так что ж, тебе нельзя танцевать?

– Можно, только это больней, чем другим, и ноги нужно тренировать, чтобы пальцы были сильными-сильными.

Любовь Федоровна только вздохнула – сама Нюрочка словно былинка, куда уж тут сильные ноги тренировать…

А Аня не стала говорить маме, что невозможность танцевать на пуантах означает невозможность крутить фуэте или просто прыгать на носках, что это почти наверняка место «у воды», поскольку в театре победила техничность, итальянские актрисы вытеснили воздушность Истоминой или Тальони, теперь без умения выполнять эффектные па в главных ролях не выпустят.

– Я справлюсь, у меня будут очень сильные ноги! Такие сильные, чтобы целый спектакль не опускаться с пуантов!

Забегая вперед, можно сказать, что справилась. Анна Павлова знаменита своим умением «жить на пуантах», причем это выглядело так, словно не стоило ей никаких усилий. Но технически сложные па она все равно не любила и фуэте не крутила, считая, что демонстрация техники отвлекает зрителя от самого танца. Техника не должна быть видна, и даже если она блестящая, блистать ею не стоит.

Они присутствовали на репетициях ведущих артистов в зале, тихонько затаившись на небольших диванчиках у стен. Это не было нарушением правил, требовали только не шуметь, чтобы не мешать. А репетировали-то!.. Обожаемый всем училищем Павел Андреевич Гердт с примами – то Леньяни, то Кшесинской, то Преображенской.

В такие минуты казалось, что у Павловой оставались одни глаза, она вся превращалась в слух и внимание, впитывала каждое движение танцоров, как хорошая губка воду. Но замеченное, подхваченное у тоненькой девочки не уходило в песок.

– Павел Андреевич, откуда такое чудо? – прошептала Леньяни.

– Моя ученица. Удивительная девочка.

– А как техника?

Гердт нахмурился:

– Для нее не это главное. В Павловой есть что-то, что выше техники – природная грация. Ей не нужны сложности, без того очарует.

– Ноги хороши, – кивнула Леньяни. – Но с таким подъемом держать ногу трудней, я знаю.

Пьерина Осиповна была права – ноги Павловой всегда были ее достоинством и проблемой, но она справилась.

Гердт не стал рассказывать, что только вчера работал с Павловой отдельно для того, чтобы отвлечь от грустных мыслей. Пальцы пока еще не выдерживали прыжки, и Аня чуть не плакала, без конца повторяя и повторяя неудавшийся пассаж. Ноги уже стерты в кровь, каждое движение приносило сильную боль и разочарование, но она не сдавалась.

Это увидел случайно заглянувший в репетиционный зал Гердт. На мгновение задумался, что-то прикидывая, и вдруг позвал ученицу к себе:

– Аннушка, техника не все и иногда не главное, хотя очень нужна и важна. Но технике можно в конце концов научиться.

– Я научусь, – стараясь не разреветься, обещала Павлова.

Учитель улыбнулся:

– С вашим упорством? Не сомневаюсь. Только ноги не погубите, пожалуйста. А пока я хочу показать вам кое-что из прежнего.

Он подошел к концертмейстеру и что-то тихо напел. Тот кивнул, пробежался пальцами по клавишам, попробовал несколько аккордов…

– Аннушка, в балете «Наяда и рыбак» Ундину когда-то танцевала великая Гризи. Вы не хотите попробовать ее танец с тенью?

– Что?

Гердт объяснил суть: Ундина, влюбленная в земного юношу, заманивает ее возлюбленного в воду и сама принимает ее облик, но при этом становится смертной. Не понимая, что с ней происходит, и видя собственную тень, Ундина решает, что это соперница, и пытается попросту оторваться от собственной тени.

Аня пришла в восторг от возможности станцевать все это!

Встреча с собственной тенью для той, которая еще вчера вообще была невидима…

Гердт показывал движения, аккомпаниатор наигрывал мелодию, а Павлова уже жила тем, что должна танцевать. Павел Андреевич не ошибся – лучшей Ундины и желать нельзя! Замерли все в репетиционном зале, притихли сидевшие на диванах и стоявшие у палки – Павлова играла со своей воображаемой тенью. То, как она вообще замечала, что от ноги по полу что-то тянется, как замирала, потом пыталась убежать, оторваться, прыгая, ведь только в прыжке тень на мгновение отставала, – заставляло невольных зрителей забывать обо всем остальном.

– Прекрасно, Аннушка! Вот ваша сильная сторона – жить ролью, а не показывать разные трюки. Вот это и запомните.

Он так и обучал Павлову:

– Для выразительности вовсе не нужны акробатические умения, важнее грация, ей не научишься. А вам дарована Богом. Цените это.

– Но мы столько лет учимся сложным па.

– Нужно иметь хорошую технику, чтобы ее можно было показать. Нужно иметь прекрасную технику, чтобы уметь ее скрыть. Но нужно блестяще владеть техникой танца, чтобы вообще о ней забыть. Когда вы забудете – сможете танцевать так, как душа пожелает и что пожелает. Только не старайтесь ставить владение разными приемами на первое место, ваша сила в выразительности.

Мудрый танцор был прав, Павлова научилась всему, но использовала только то, что ей в данный момент требовалось. Это было ее сильной стороной.

Выпускной…

Ради этого спектакля, ради того, чтобы показать себя перед императорской семьей в лучшем виде, ученицы трудились столько лет. Если не заметят, не пригласят в Мариинский, в крайнем случае, не отправят в Большой театр в Москву, то куда деваться – непонятно. Конечно, выпускницы без работы не оставались, но каждая мечтала о главных ролях и аплодисментах именно ей, а не топтании на месте «у воды». Их всех определяли в кордебалет, это правило, но при этом одни получали возможность танцевать в па-де-де или па-де-труа, а другие действительно вставали в последний ряд кордебалета.

Как легенду из уст в уста передавали рассказ о том, как Матильду Кшесинскую на выпускном спектакле заметил сам император (предыдущий) и даже усадил ее рядом с наследником. Конечно, история была раздута донельзя, болтали, что у Кшесинской случился роман с наследником, а ныне императором, что после того и началось ее восхождение…

Девочки не вытерпели и однажды открыто поинтересовались у Екатерины Оттовны. Вазем такие разговоры терпеть не могла, но ответила:

– Вы знаете мое отношение к Матильде Феликсовне, я его не скрываю. Не одобряла и никогда не смогу оправдать ее склонность к использованию покровительства императорской семьи, любовь к богатым подаркам и стремление идти напролом, но признаю ее талант и трудолюбие. Матильда Феликсовна заслуживает аплодисменты, которые получает.