Эхо минувшего - Илья Витальевич Карпов

сейчас приходится куда хуже, чем ей.

Глава 3

Рихарда Вайса тащили трое стражников, один шёл впереди с факелом, освещая путь в тёмном коридоре, что вёл в темницу, ещё двое шагали сзади с короткими клинками наготове. Они пустили бы их в ход, не раздумывая, если бы Вайсу каким-то образом удалось вырваться.

– Посидишь, ублюдок, успокоишься, – злорадно сказал тот, что шёл впереди. – Не доводилось прежде бывать в темнице Пламенного замка?

– Болваны! – огрызнулся Вайс. – В долине объявился дракон. Морнераль собирается сбежать из замка и оставить всех нас ему на съедение. Вы все до единого изжаритесь до хруста, чёрт бы вас побрал!

– Слыхали, парни? – усмехнулся стражник. – Мне отчим в детстве то же самое говорил. Наслушается проповедей в храме, потом напьётся и давай меня лупить и заливать про загробное пекло. Вот только его лет семь как не стало: спьяну упал в канаву и шею свернул. И ты тоже подохнешь. Скажи спасибо, что госпожа не велела тебя прямо там порешить, я бы тебе ещё один шрам нарисовал от плеча до задницы.

– А ты попробуй… – Вайс не успел договорить, как стражник резко развернулся и пнул его в живот. От тупой боли наёмника скрючило пополам.

– Попробую ещё не раз, псина. Госпожа Морнераль даже Раухеля вывела на чистую воду, теперь и твой черёд.

– Тупицы… кха… Это же я ей помогал, все эти слухи, сплетни… Раухель здесь ни при чём…

– Хо-хо, а ты с ним, видать, заодно. Ясно теперь, зачем госпожа велела тебя к нему в камеру бросить. Скоро увидитесь, почти пришли. И если будешь себя спокойно вести, то, возможно, я тебя больше не буду бить.

В подземелье, пропахшем сыростью, застарелым потом и прогорклым свечным дымом, царила тишина. Вайса подвели к одной из дверей с решетчатым окошком. Стражник, что ударил его по животу, со скрежетом отодвинул засов и открыл проход в непроглядную темноту камеры. В этот же момент Вайса вновь с силой пнули, но уже в спину, отчего он полетел вперёд и упал плашмя прямо на вонючую солому. Дверь за спиной закрылась. Противный скрип засова смешался со злобным хохотом стражников, и в этот момент Вайсом вдруг овладела неконтролируемая ярость. Он вскочил на ноги и принялся бить и пинать проклятую дверь, из-за которой доносились лишь смех и затихающие шаги.

– Вы все сдохните! Все до единого! – рычал Вайс, переходя местами на анмодский. – Я вам сердца вырежу!

Когда стало ясно, что дверь слишком крепка, наёмник издал полный отчаянья вопль и обречённо опёрся на неё рукой. В висках стучала кровь, а череп словно пульсировал. Вайс отчаянно не желал верить в случившееся и проклинал собственное бессилие. Вдруг в давящей тишине, что нарушалась лишь тяжёлым сердцебиением, раздался негромкий голос.

– Эту дверь тебе не сломать. Просмоленная сосна, сам заказывал у плотника.

Вайс, тяжело вздохнув, обернулся и увидел уже знакомое ему, но так изменившееся лицо. Его освещал неровный свет масляной лампы, что стражники повесили напротив двери в камеру перед уходом. Похудевшее, грязное, заросшее щетиной, с обширными серыми мешками под глазами – в любом другом случае Вайс бы и не подумал, что оно может принадлежать Йоахиму Раухелю. Взгляд бывшего главы тайной службы не выражал ничего, кроме чудовищной усталости и безнадёжности, но Вайсу виделся в нём немой укор.

– Раухель, – выдохнул наёмник. – Когда эта змея сказала своим псам бросить меня к вам в камеру, я решил, что буду коротать дни с вашим гниющим трупом.

– Госпожа Морнераль кормит меня, поддерживает во мне жизнь... Для одной ей ведомых целей.

– Не услышь я ваш голос, подумал бы, что оказался прав. Воняет здесь так, будто и впрямь кто-то сдох.

– Крысы, – с тенью улыбки ответил Раухель. – Прибегают на объедки. И сами становятся едой.

– Морнераль скверно кормит? Потчует помоями?

– Как раз наоборот. Когда-то я любил имбирные пирожные, теперь тюремщик приносит их регулярно. И только их. Я оставляю крошки, на них приходят крысы. Разбиваю им голову камнем и ем.

В словах Раухеля слышалась странная гордость.

– «Когда-то любил»? – усмехнулся Вайс. – Вы же здесь не больше месяца.

– Неужели? – и без того безрадостное лицо главы тайной службы помрачнело ещё больше. – Я мог поклясться, что прошёл по меньшей мере год…

Рихард присел на грязную солому, служившую в камере подстилкой. Решив, что, раз уж сейчас возможностей покинуть это проклятое место нет и пока не предвидится, то почему бы не пообщаться с тем единственным человеком, что составляет ему здесь компанию. К несчастью, чем больше Раухель говорил, тем сильнее Вайс убеждался, что бывший глава тайной службы повредился умом. Он рассказывал о том, как лучше ловить крыс, сколько кирпичей в кладке каждой из четырёх стен и какие голоса слышит по ночам, при этом всегда говоря «однажды», словно всё это случалось с ним когда-то давно. Не было в его словах лишь одного – надежды на спасение. Вайсу казалось, что, попади он в заключение, думал бы лишь о плане побега, но Раухель, похоже, был не таков. Наконец, устав от бесконечных и начавших повторяться историях сокамерника, он сказал:

– Чёрт бы вас побрал! Вы сидите здесь целый месяц и ни разу не подумали о том, чтобы сбежать?

Ответом ему был настолько апатичный взгляд, что Вайс окончательно понял: этот человек не только не способен на побег, но даже не в состоянии допустить мысль об этом.

– Не выйдет, – коротко сказал бывший глава тайной службы.

– И что же? Гнить нам обоим теперь здесь до самой смерти?

Раухель кивнул. Вайс пробормотал одному ему известную фразу на анмодском и отвернулся к двери. Свет по ту сторону решетчатого окошка не давал надежде угаснуть. Но, скорее, то была уже отчаянная и бессмысленная в своём упорстве надежда обречённого человека. Рихард был готов сию же секунду вновь начать колотить проклятую дверь. Как бы крепка не была эта просмоленная сосна, но на сотый или тысячный удар она всё же должна поддаться. Он поднялся на ноги и вновь услышал голос Раухеля.

– Помню, у вас был при себе кинжал. Сейчас он с вами?

– Нет. Его у меня больше нет, – буркнул Вайс, не оборачиваясь.

Раздался грустный вздох, и Раухель заговорил вновь.

– Дверь в камеру, дверь в