Оливер Кромвель. Его жизнь и политическая деятельность - Евгений Соловьев

Свидетельством самых ревностных приверженцев короля доказано, что в этот период его царствования параграфы “Прошения о правах” (Petition of Rights) нарушались им не случайно, а систематически и постоянно, что огромная доля государственного дохода взималась без всякого законного основания и что лица, ненавистные правительству, томились целые годы в тюрьме, ни разу не будучи вызываемы в суд для защиты. В Англии господствовал капризный и раздражавший всех своей дерзкой самоуверенностью деспотизм королевского любимца, герцога Букингемского. Наконец “милорд” был убит. Но от этого никому не стало легче, так как король, сделавшись с этого времени сам своим первым министром, шел той же дорогой. В Ирландии хозяйничал Вентворт, пытаясь во что бы то ни стало создать постоянное войско для поддержания произвола. Церковное управление находилось преимущественно в руках Вильяма Лоуда, архиепископа Кентерберийского. Несомненно, что из всех прелатов англиканской церкви Лоуд наиболее приблизился к католицизму. Его страсть к церемониям, его уважение к праздникам, повечериям и священным советам, его дурно скрытое нерасположение к бракам духовных лиц, горячая и не совсем бескорыстная ревность, с какою он поддерживал притязания духовенства на уважение мирян, сделали бы его предметом отвращения для кальвинистов, если бы даже он употреблял только законные и благородные меры для достижения своих целей. Но, упрямый и подозрительный, он всегда действовал через шпионов. Каждый уголок государства подвергался назойливому и мелочному надзору; каждая небольшая сходка сепаратистов выслеживалась и разгонялась. Даже религиозная жизнь частных семейств не могла укрыться от бдительности сыщиков Лоуда. Строгость его наводила такой страх, что смертельная ненависть к церкви вообще скрывалась под личиною согласия с господствующею религией. Накануне роковых служб епископы различных епархий доносили Лоуду, что в их ведомствах нельзя было найти ни одного диссентера[5] — отступника.

Чтобы поддерживать свой деспотизм, Карлу надо было прибегать к экстраординарным мерам. Суды не оказывали подданному никакого покровительства против гражданской и церковной тирании этого периода. Судьи общего права были постыдно угодливы. Но при всей их угодливости они были менее покорными и действительными орудиями произвольной власти, чем тот разряд судов, память о которых доселе, по прошествии целых двух столетий, внушает нации глубокое омерзение. Из числа судов главнейшими по могуществу и бесчестности были Звездная палата и Верховная комиссия, первая – политическая, а вторая – религиозная инквизиция. Ни та, ни другая не входили в состав древней английской конституции. Звездная палата была преобразована, а Верховная комиссия утверждена Тюдорами. Власть, какою обладали эти суды до восшествия на престол Карла, была обширна и страшна; но в сравнении с тою, какую они присвоили себе, она была совершенно ничтожна. Руководимые преимущественно жестоким духом Лоуда и освобожденные от парламентского контроля, они выказывали хищничество, насилие, злобную энергию, неизвестные предшествующим векам. С их помощью правительство имело возможность штрафовать, заключать в тюрьму, выставлять к позорному столбу и увечить кого угодно без всякого ограничения. Отдельный совет, заседавший в Йорке, был облечен, вопреки закону, почти неограниченною властью над северными графствами. Все эти судилища ругались и издевались над авторитетом закона и ежедневно совершали бесчинства, которые достойнейшие роялисты горячо порицали. По словам Кларендона, в государстве не было почти ни одного именитого человека, не испытавшего на себе жестокости и жадности Звездной палаты; Верховная комиссия вела себя так, что у нее не осталось почти ни одного сторонника в королевстве, а тирания Йоркского совета, к северу от Трента, обратила Великую хартию в мертвую букву.

Карлу недоставало лишь постоянного войска, чтобы по власти и могуществу сравниться с французскими королями. Он понимал, что без этой опоры все его здание строится на песке. Но где найти нужные деньги или, по крайней мере, благородный предлог для новых обложений?

Хранитель печати, лорд Финг, предложил собрать корабельную подать. Карл поспешно согласился на это. Древнее право английских королей было, по-видимому, на его стороне, но это только по-видимому. Прежние государи взимали корабельную подать лишь в военное время; теперь же она требовалась среди полного мира. Прежние государи, даже в пору самых опасных войн, взимали корабельную подать только вдоль берегов; теперь же она требовалась с внутренних графств. Прежние государи взимали корабельную подать только для морской защиты страны; теперь же она требовалась, по сознанию самих роялистов, не для содержания флота, а для доставления королю субсидий, которые он мог бы увеличивать по своему усмотрению до какой угодно суммы и расходовать по желанию, на что заблагорассудится.

Вся нация была встревожена и раздражена.

Тогда один дворянин из графства Букингем, по имени Джон Гэмден, близкий родственник Оливера Кромвеля, подал сигнал национальной оппозиции. И прежде него многие делали такие же попытки, но без успеха. И они отказывались платить корабельный налог, требуя, чтобы дело было перенесено в королевский суд и чтобы им позволено было торжественно доказывать незаконность таксы и законность их отказа; но двор всегда умел как-нибудь отстранить эти прения. Гэмдену же удалось сделать так, что ему не отказали. Он заявил о своем полнейшем нежелании уплатить двадцать шиллингов, назначенных на его долю, но заявил без гнева, без шума, заботясь единственно о том, чтобы право стало в его лице предметом торжественного суда. В темнице, куда его немедленно препроводили, вел он себя также спокойно и скромно, требовал разбирательства, утверждая, что интерес короля не меньше связан с законным решением такого вопроса. Король, обнадеженный недавним уверением судей, что в случае крайней необходимости корабельная такса может быть признана законною, наконец согласился и даровал Гэмдену право суда. Адвокаты Гэмдена поддерживали его с тем же благоразумием, какое он сам обнаружил, отзываясь о короле и прерогативах его власти с глубочайшим уважением, избегая всяких восклицаний, всяких сомнительных теорий, опираясь только на законы и историю государства. Один из них, мистер Гольборн, даже несколько раз прерывал свою речь, прося судей извинить его за энергию выражений и предупредить, если он перейдет границы, предписанные приличием и законом. Сами коронные адвокаты хвалили Гэмдена за его скромность. Процесс продолжался тринадцать дней. В течение этого времени посреди всеобщего раздражения были обсуждаемы основные законы страны, и между тем защитникам прав нельзя было сделать ни единого упрека в увлечении или мятежных замыслах. Доводы против притязаний короны были так сильны, что, несмотря на зависимость и раболепие судей, большинство против Гэмдена оказалось незначительное (четыре голоса). Все же это было большинство, и 12 июня 1637 года Гэмден был осужден, чем Карл остался очень доволен, полагая, что таким образом его абсолютизм одержал полную победу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});