Жизнь среди слонов - Иэн Дуглас-Гамильтон

Животное, покрытое слоем грязи и песка, трется о термитник, чтобы избавиться от кожных паразитов

Из Англии я привез бачок для проявления пленки и необходимые химикаты. Но за увеличителем и ванночками для бумаги пришлось отправиться в фотомагазин в Арушу. Я купил увеличитель, бачки, химикалии, фотобумагу и нож для нее. Вечером проявил пленки и развесил в стенном шкафу для просушки. Наутро я был готов приступить к размножению снимков. Проточной воды было достаточно: гостиница снабжалась из источника у подножия обрыва; темную комнату я устроил в спальне. Увеличитель работал нормально, несмотря на скачки напряжения: динамо-машина капризничала. Главная трудность состояла в сохранении химикалий. Пришлось держать большое количество воды в холодильнике, работающем на керосине, чтобы разбавлять концентрированный проявитель.

Я с жадностью разглядывал изображения, по мере того как они появлялись на бумаге.

Первая серия оказалась неудачной. Черные и серые грязевые пятна на слоновьих ушах часто меняли их очертания и сливались с причудливым рисунком листвы и ветвей. В бинокль различались малейшие детали, но для получения четких снимков требовался хороший свет и превосходный задний план — например, слоны на фоне неба. Многие снимки с фрагментами животных оказались совершенно непригодными. Однако даже на этих фотографиях уже было видно, что один слон отличается от другого. До сих пор я и не подозревал, что существует столько комбинаций форм бивней и ушей. Некоторые из них были изрезаны, словно фьорды.

Запоминание каждого слона «в лицо» стало для меня чем-то вроде урока географии — изучением очертаний какой-то страны. Часто ухо было совершенно гладким с одной или двумя небольшими выемками, но форма выемки — прямые или закругленные края, ее глубина и расположение давали необходимые опознавательные элементы. Казалось, уши одних слонов разодраны шипом, других — разрезаны портновскими ножницами, а уши третьих напоминали решето обилием дырок. Я так и не узнал происхождения этих отверстий, но думается, они вызваны неким внутренним физиологическим расстройством.

Карта

Встречались и слоны, у которых громадные разрывы шли от самого центра уха. У молодых животных они часто были свежими, а иногда и кровоточили. Позже я узнал, что это следствие раздражительности более старых животных: острый бивень какой-нибудь самки пробивал ухо слоненка и часто раздирал его от центра до самого края.

Со временем выяснилось, что изменение разодранных и пробитых ушей происходило быстрее, чем ушей с ровными разрезами. У слонят и небольшой части взрослых животных были почти нетронутые уши; в этих случаях приходилось отмечать и хранить в памяти мельчайшие особенности, например отверстия размером с конфетти, которые удавалось рассмотреть только при внимательном наблюдении. Эти крохотные отверстия никогда не менялись. На чистых, не запачканных грязью ушах под тонкой кожей вырисовывалась сетка кровеносных сосудов, похожая на рельефную вышивку, которую можно было сфотографировать под определенным углом при косом освещении. Если удавалось сделать такой снимок, его ценность оказывалась непреходящей, хотя со временем новые разрывы на ушах или поврежденные бивни могли полностью изменить внешний облик слона.

Что касается бивней, они подвержены износу. Бивни слона растут всю жизнь. Доктор Ричард Лоуз занимался изучением износа бивней и рассчитал, что, останься они целыми в течение шестидесяти лет жизни слона, они достигли бы длины 4,9 метра у самки и 6 метров у самца. Но бивни ломаются и стираются, приобретая совершенно иной вид. У каждого слона есть главный бивень, которым он пользуется чаще. Этот бивень быстрее изнашивается; обычно он короче, а конец его более закруглен. Часто у края главного бивня имеется бороздка в том месте, которым слон обычно подрывает траву.

Однажды жарким вечером на пляже я наткнулся па большую группу слонов, разгуливавших на открытом месте. Случай подвернулся как нельзя кстати: я мог сфотографировать слонов общим планом с близкого расстояния на фоне неба. Все слоны были па ногах: одни поедали невысокую колючую траву, другие пили воду из сделанных с помощью хобота ямок; малыши гонялись друг за другом и затевали «яростные» схватки. У трех самок было по одному бивню; бивни остальных имели весьма скромные размеры. И только две величественные красавицы слонихи могли похвастаться длинными изогнутыми бивнями в виде громадных блестящих дуг. Более старая самка со впалыми щеками мирно выковыривала пучки травы передними ногами, а вторая, подняв голову и склонив ее чуть-чуть набок, внимательно наблюдала за мной.

Я находился метрах в двухстах, и ее явно раздражало присутствие автомобиля. Другие животные па меня внимания не обращали. Я приступил к панорамным съемкам слонов; на фоне озера они выглядели монументальным фризом. Некоторое время спустя крупная беспокойная самка стала расхаживать взад и вперед, затем застыла на месте и быстро встряхнула головой так, что с ее ушей полетела пыль. Ее возбуждение росло, она стала проявлять недовольство, разгуливая перед стадом и не переставая смотреть в мою сторону. Заметив ее беспокойство, другие слоны тоже заволновались и сомкнулись в плотную группу позади нее. Они распустили уши и стали вращать хоботами. Малыши держались рядом.

Пересчитав слонов несколько раз, я получил цифру сорок. Громадная самка боком медленно приближалась ко мне, остальные следовали за ней. Намерения их были явно агрессивными. Они мне напоминали сплоченную библейскую фалангу, идущую в бой за своим предводителем. Так как местность была ровной, я определил, что особого риска нет, и решил выяснить их намерения. Когда громадная самка очутилась шагах в сорока от меня, она остановилась и выпрямилась во весь рост. Остальные выстроились позади. Я включил двигатель, и она тут же бросилась в атаку, поджав скрученный хобот под бивни, словно взведенную пружину. Я подпустил ее на десять метров, желая проверить, остановится ли она, но слониха не сбавляла хода. Я двинулся с места, поддерживая между нами неизменное расстояние, дабы сохранить в ней уверенность, что она догонит меня. Не оставалось никаких сомнений в серьезности намерений слонихи. Метров через пятьдесят она встала, выпрямилась и издала пронзительный рев. Можно было подумать, что она позирует для документа. Слегка дрожа, я направил на нее свой аппарат. Остальные животные компактной группой держались за ней.

Хотя в Оксфорде нас предупреждали, что нельзя толковать поведение животного с позиций человека, я не мог не удариться в антропоморфизм. Эта самка так напоминала величественную и надменную воительницу, что я нарек ее Боадицеей — по имени королевы бриттов, «с чертами суровыми и несгибаемой волей», которая до самой трагической гибели вела народ па борьбу с римским засильем.