То, чего нет - Элеонора Раткевич

Тенах являлся дважды в день доложить, как продвигается строительство плотины. На второй день я пришел в ужас, на третий в ярость.

– Тенах, голубчик, – ласково произнес я, – если дамба будет готова только к следующему полнолунию, можешь твердо рассчитывать, что от меня ни клочка, ни ошметка не останется.

– Мы делаем все, что можем, – возразил Тенах.

– Тогда сделайте все, чего не можете, – отрезал я.

– То-то я вижу, ты здесь творишь невозможное! – взвился Тенах.

– Ты даже не представляешь, насколько ты прав, – скорбно согласился я.

Из дома вышла Ахатани.

– Обед готов, – сообщила она. – В дом пойдете или сюда принести?

– Сюда принеси, сделай милость.

Тенаха удивило, что я даже не попытался встать, но он вежливо промолчал. Зато при виде моей порции у него глаза полезли на лоб. Никакой вежливости не хватило.

– Ты собираешься все это съесть? – изумленно выговорил он.

– К сожалению, да, – вздохнул я и принялся за еду. Жаркое просто таяло во рту. Хлеб благоухал слаще меда, мед и вовсе источал неведомые в природе ароматы.

– Бедные драконы, – задумчиво произнес я. Ахатани подавила смешок: шутка была ей уже знакома, она попалась на эту шутку в первый же день, и теперь ждала, когда попадется Тенах. Он не обманул ее ожиданий.

– Причем здесь драконы? – возопил окончательно сбитый с толку настоятель.

– Ну, как же, – неторопливо ответил я. – Они вечно требуют столько еды. И овец, и коров, и хлеба, и овощей полными огородами. Это кроме девственниц.

Я замолчал – якобы для того, чтоб отхлебнуть вина.

– И что? – наивно спросил Тенах.

– А то, что так обожраться – и никакого воина не надо. Сам помрешь. Я так полагаю, что ни один воин не застал в живых ни одного дракона. Эти драконы как дорвались до дармовой кормушки, так и померли. В стр-р-а-аш-ных муках.

– Тьфу! – только и смог сказать Тенах. Ахатани засмеялась.

– А теперь ты изображаешь дракона? – ядовито осведомился Тенах, когда я прикончил жаркое.

– Мне надо набрать вес, – снова вздохнул я. – Сейчас еще яблочный пирог будет. На меду. Ужас.

Губы Тенаха дрогнули, но смех он мужественно сдержал.

– Так вот почему ты валяешься, не вставая!

– Да, но не только. Сила мне в этом бою не поможет, скорее помешает. Вот гибкость – другое дело. Да силы у меня и не будет.

– Ты все-таки не передумал?

– Нет, и не передумаю. Не будет мне удачи, если я принесу жертву. Я еще не успею закончить жертвоприношение, как зло овладеет мной.

– Пожалуй, ты прав, – признал Тенах. – Можно мне тоже пирога? Или ты собираешься съесть его в одиночку?

– Да ни в коем случае, – засмеялся я. – Благодетель ты мой!

Тенах и Ахатани ели пирог с удовольствием. Я им мрачно завидовал. Пирога было еще очень, очень много.

– Запей, легче будет, – Ахатани протянула мне кружку. Я скривился, но безропотно глотнул.

– О Боги, какое гнусное хлебово! – восхитился Тенах. – Что это?!

Я устало вздохнул – в который уже раз.

– Полынь, волчий след, черноцвет и корень дождь-травы. Для возбуждения аппетита, – слово «аппетит» я произнес с особым отвращением. – А также драконова трава, сорокажильник и еще какая-то гадость, чтоб не впустую есть, а вес набирать. Еще пирога, Тенах?

– Если можно, с собой, – ухмыльнулся Тенах. – Сил нет смотреть, как ты мучаешься.

Тенах отбыл с пирогом под мышкой, а я сидел в поперечном шпагате и обедал до ужина. Ужин мог заставить и мертвого ощутить голод. Но не меня. Все же я его съел. В жизни ничего труднее не делал.

– Все, – решительно сказал я при виде добавки. – Я должен спать, а не помирать. Бедные драконы. У меня скоро вырастет чешуя.

– Только огнем не плюйся, – улыбнулась Ахатани. – А то мне до утра придется чинить простыни.

Улыбка у нее вышла невеселая.

– Что случилось, зайчонок? – растерянно спросил я.

Ахатани отвернулась.

– Пойдем в дом, холодно становится, – тихо сказала она.

Я встал и последовал за ней. Она молча закрыла дверь, молча постелила мне постель. Я поймал ее, когда она собиралась выйти, и посадил рядом с собой.

– Ахатани, что случилось? Мне просто не по себе, когда ты такая грустная.

– Да? – без всякого выражения ответила она.

– Да.

Она молчала, и я не торопил ее.

– Я тебе нравлюсь? – неожиданно спросила она.

– Слов нет сказать, как нравишься, – искренне ответил я. Мне не стоило произносить эти слова, но она застала меня врасплох, и я даже подумать не успел, что следовало ответить по-другому.

– Но ты…– она смутилась. – Я хочу сказать… когда ты в первый день ко мне и не притронулся, я думала, ты просто жалеешь меня. Ждешь, пока я привыкну.

– Это правда, – подтвердил я.

– Но я привыкла, – твердо ответила Ахатани. – Сразу. И ты это отлично знаешь.

В голове моей лихорадочно носились мысли и среди них не было ни одной подходящей. Очень трудно думать на очень сытый желудок.

– Потом я думала, это из-за того, что ты должен сделать.

Я изумленно вытаращился на нее. Ей я о предстоящей битве не говорил ни слова.

– Тенах сказал, там будет опасно.

– Милое преуменьшение. Если жив останусь, непременно повешу Тенаха на его длинном языке, – пообещал я.

– Значит, там опасно.

– Да, – подтвердил я. – И мне надо набраться сил.

– Но я вижу, что силы ты не копишь, а тратишь. Не тренируешься и… и вообще. И все-таки ты избегаешь меня. Я не прошу ничего, я не хочу тебе навязываться, только…

Я поцеловал ее. Она мотнула головой, и поцелуй скользнул по ее виску.

– Не надо. Это очень грустно, что ты меня жалеешь.

– А жалость не такая плохая штука, – улыбнулся я. – Но ты ошибаешься. За что тебя жалеть? Разве ты косая, кривая, горбатая? Век такой красоты не видел.

(И лучше бы и не видел совсем, добавил я мысленно. Мне было бы легче.)

– Я тебе мешаю? – почти беззвучно спросила она. Я в душе проклял свое легкомыслие, с которым я надеялся, что останусь ей чужим.

– Ты мне очень нужна, Атани. Очень. Но я не имею права.

– Почему?

– Да потому, что я могу умереть! – заорал я, доведенный до отчаянья ее кроткой настойчивостью. – Тенах мне все рассказал о теперешних брачных обычаях. Сроки вдовства теперь знаешь, какие?! Хотел бы я посмотреть на того обалдуя, который их устанавливал! Я бы ему то его орудие, которое ему все равно без пользы, живо в глотку заправил, пусть подавится! Если я умру или разведусь с тобой, ты десять лет не имеешь право выходить замуж! Десять! Ты хоть понимаешь, что это такое?! А если я с тобой не спал, очистительный срок три месяца, и ты свободна.

– Тебе так хочется, чтоб я овдовела и через три месяца вышла замуж? – спросила она каким-то странным голосом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});