Пусть шарик летит - Айвен Саутолл

У других мусор скапливается. Отец же вывозит его на свалку. У других по всему участку разбросаны старые конские хомуты, сломанные велосипедные рамы, дырявые кастрюли. Из отца дым шел и искры сыпались, если он замечал поднятую ветром конфетную обертку. Веревка у него, разумеется, есть — отец ко всему подготовлен: аккуратно смотанную, он возит ее в багажнике своей машины. Он и маму обеспечил — в дороге всякое может случиться, — и веревка, разумеется, лежит в багажнике маминой машины. Взбеситься можно!

Хорошее словечко «взбеситься». Только очень трудно вслух произнести.

Он все время знал, что не найдет никакой веревки. Знал, что уж никак не сможет ее закинуть на ветку. А если бы ему это и удалось, как бы он завязал ее узлом, чтобы не соскользнула? Не повиснет же она на ветке просто потому, что он этого хочет. Вся эта затея с самого начала идиотская. Слыханное ли дело, чтобы маленький инвалид, вроде Джона Клемента Самнера, взобрался на верхушку эвкалипта?

Просто потрясающее дерево. Те, кто живет рядом, его не замечают, потому что вокруг множество других эвкалиптов. Но приезжающие из города всегда восхищаются: «Какое чудесное дерево! Изысканное. Не тощее и прямое, как в лесу, и не узловатое, как у подножия гор».

Есть, правда, еще садовый шланг. Но как поднять его вверх на три метра и закрепить петлей на ветке?

Три метра? Пять и ни сантиметром меньше.

Конечно, есть лестница, и это так же несомненно, как мост через залив в Сиднее. Лестница лежит на специальной подставке под задней верандой. Раз в год, в июне, когда отец очищает от старой листвы канавы, он и ее вытаскивает, чтобы прочистить трубы. Потом запихивает обратно и обязательно говорит: «Слава Богу, с этим покончено. Всегда мне не по себе на этой лестнице. В следующем году найму кого-нибудь». Лестница длинная. Прочная. Старше Джона, а все выглядит как новая. Концы у нее красные, крашеные, а сама отполирована до блеска. Не хуже пожарной лестницы. Прислоненная к дому, она выглядит просто замечательно, и все время кажется, что вот-вот сверху появится отец, а на плече у него — попавшая в беду девица. Только обычно он появляется с головы до ног в саже, бормоча себе под нос проклятия. Слов Джон никогда не мог разобрать, не такой его отец. Он тяжело спускается, приседая на каждой ступеньке, и сквозь зубы что-то бормочет.

Джон ухватился за лестницу и потащил ее. Она весила целую тонну, и, чтобы приподнять ее, надо было поднатужиться. Она выползала из-под дома, как длинный-длинный зуб, над которым потеет дантист. («Не может этот зуб быть таким длинным, — говорит дантист. — Что он, из сапог растет? Откройте окно в потолке, сестра. Принесите лестницу».)

«Как же затолкать ее обратно?» Эта мысль пронзила его как раз в тот момент, когда конец лестницы завис над краем подставки; лестница круто повернулась вокруг своей оси, вырвалась у него из рук и с треском грохнулась на землю.

Зажмурившись и сжав кулаки, Джон замер в надежде, что лестница скажет: «Я в полном здравии, руки-ноги не покалечены, что ты паникуешь?» Но лестница молчала, и Джону пришлось открыть глаза и посмотреть. Во всю свою пятиметровую длину лестница распростерлась на траве, может, слегка поцарапанная, может, где-то у нее и побаливало, но видимых поломок не было.

На несколько сладких мгновений его охватило счастье. Но тут же нахлынули другие мысли. «Чему это я радуюсь? Мама наверняка узнает, что я ее вытаскивал, потому что мне ее не поднять, чтобы положить на место. Попал я как кур в ощип. И как прислонить ее к дереву? Да мне этого и за сто долларов не сделать. Даже за двести. Глупая мокрая курица».

Он ходил кругами, бормоча себе под нос, как отец, когда чистит трубы. Потом остановился, посмотрел на дерево, на лестницу и, наконец, на подставку под верандой. «Да сумей я ее к дереву прислонить, поднять ее на подставку будет плевое дело».

И он поволок лестницу через лужайку. Расположил верхней перекладиной к стволу с той стороны, откуда его нельзя было увидеть из дома, и посмотрел вверх, переводя взгляд все выше и выше. «Ты король! — крикнул он. — Корону королю».

Ну кому придет в голову, что Джон Клемент Самнер там, наверху.

Внизу будет Мейн-стрит. Люди, входящие и выходящие из магазинов. Автобусная остановка. Пассажиры автобуса. Далеко под ним будет скат крыши Сисси Парслоу. Но он никогда не расскажет об этом Сисси, потому что Сисси трепло. Обязательно разболтает все ребятам. «Только ни кому не говорите. Нельзя, чтобы взрослые узнали. Джон Самнер забрался на это огромное дерево. Сам!» Нет, Сисси сделает по-другому. Он расскажет своей матери. И уж миссис Парслоу постарается, растрезвонит всем и каждому. И вскоре дойдет до мамы. И начнутся причитания: «Никогда, никогда не оставлю тебя больше одного, скверный мальчишка». Жуть, до чего трудно жить с людьми!

Когда он вырастет, то купит себе остров и построит замок со рвом. Может, не замок, а пентхауз[12] — замки выходят из моды. На пляже он повесит объявление: «Не входить. Стреляют». И у него будет вулкан или бездонная яма, куда сбрасывать трупы. Будет плавательный бассейн, глубокий с обеих сторон. Будут подъемный мост, и ловушки для незваных гостей, и ручной лев по имени Эльза. И по всему острову будут башни, на которые можно взбираться, и ямы, зимой заполненные водой. А его женой будет Мейми. У него будет маяк, который ночами будет подавать сигналы кораблям, находящимся далеко в море: «Держитесь подальше!» Гарри и Перси будут навещать его на Рождество, а когда заявится Сисси Парслоу, его съест лев.

Он приподнял лестницу на полметра, прислонил к стволу и, тяжело дыша, облокотился на нее. Подтянул еще немного вверх.

В волнах прибоя бьется лодка. За ней, на доске для серфинга, — Мейми. Мотор не работает, и он должен грести, как бешеный, к прибрежным скалам, иначе Мейми унесет в открытое море.

Вверх! Может, у этой лестницы щупальца, как у осьминога. Так или иначе она оказалась на нем, а он — под ней. Вокруг бушует морс, а это проклятое дерево толкает не в ту сторону, словно само хочет упасть. И тут он увидел, что на скале вовсе не Мейми, а Сисси Парслоу, а это уж слишком. Не станет он надрываться ради этого слюнтяя.

Лежа на спине с распластанными руками и почти вывалившимся языком, он слегка подпрыгивал всем телом, чтобы еще немного покачаться на волнах.

Снизу он увидел дерево под новым углом, и у него закружилась голова. И чем дольше он смотрел, тем отчетливее видел, что на скалах все-таки Мейми. «Я иду! — закричал он. — Держись!»

Перевернулся и подставил под лестницу спину. Вверх ее! Вверх! Вот так!

Потом в волнах появилась другая лодка. На веслах — Перси! «Я спасу ее, — говорит Перси. — Не волнуйся ты, Джон». Джон потряс кулаком. «Чтоб ты лопнул, Перси Маллен. У тебя есть своя подружка. Иди и спасай ее».

Появилась еще одна лодка. Стоя на коленях, Гарри Хитчман сильными ударами длинных рук направляет ее через прибой. «Я спасу ее, — говорит Гарри. — Ты лучше возвращайся на берег». — «Не пойду я на берег. Думаешь, я нюня или еще кто. Не надо мне, чтобы за меня заступались. Вот увидишь».

Вверх ее! Вверх! Вверх!

«Я иду, Мейми! Держись, Мейми!»

И что это лестницы делают такими тяжелыми. Железная она, что ли? Ну, вверх, пошла же! «Слабак ты, Джон Клемент Самнер. Будь ты чашкой чая, вылили бы тебя в раковину».

Он снова запрыгал среди опавшей листвы, подпирая лестницу спиной, грудь у него вздымалась, прошибал пот. Вот жарища!

Лестница снова опиралась на ствол, и ее верхняя перекладина была уже на высоте двух метров. Дело пошло. Совсем неплохо, в конце концов. А Перси сломал весло и теперь совсем беспомощный, а Гарри захлестнуло волной. Он потерял свою доску и гоняется за ней. «Я буду на пляже раньше, чем он ее поймает». Может, Джон Самнер и позволил себе передохнуть, по он единственный, кто не сошел с дистанции. «Держись, Мейми! — крикнул он. — Я иду».

В коленях снова появилась дрожь, но это была совсем другая дрожь. Чтобы проверить себя, он забормотал: «У Мэри был ягненок, руно — как снег бело…» Слова соскакивали с языка, как намасленные.

«Катитесь вы подальше, мистер Маклеод, не знаете вы всего».

«Какая вульгарность, Джон. В нашем доме так не разговаривают».

«Катитесь вы все. Тошнит меня от вас. Вы что, думаете, я святой? Или, может, я букет цветов? Плевал я на дурацкие проекты и модели из пластмассы. Ты мою подружку не спасешь, Гарри Хитчман. Я сам ее спасу».

Рывками он протолкнул лестницу еще на полметра вверх. Но она становилась все тяжелее и тяжелее, и управлять ею делалось все труднее. Труднее, чем старой доской для серфинга. Это было как метание палицы. А может, как прыжок с шестом, когда вдруг застреваешь в воздухе на полпути до земли.

Мейми на башне. Она размахивает белым платочком и кричит: «Помогите! Помогите!»

«Чтоб тебе пусто было, Мейми ван Сенден. Сама залезла, сама и слезай. Придется тебе прыгать. Не могу я так высоко забраться».