Постель и все остальное - Эллина Наумова

Морщины сосредоточения на лбу мужчины разглаживаются, и он грустно произносит:

– Почему для других наша жизнь должна быть чем-то святым, если мы сами ее не ценим и не бережем? То, что вы вытворили, отвратительно. У вас совесть есть? Вы же Татьяна!

Теперь женщина недоуменно морщит лоб и осторожно подтверждает:

– Да, Татьяна. Это звучит как-то особенно гордо? К чему-то необыкновенному обязывает? Или вы про перевод с греческого? Повелительница. Ну и что? Чем и кем рекомендуете повелевать? Собой? Так я только этим и занимаюсь. А, простите, как вас зовут? И насколько вы соответствуете?

Ответ звучит настолько гордо, что становится смешно:

– Я – Арсений, это в переводе с того же греческого означает мужчина. Соответствую вполне. И во всех смыслах. Но не обо мне речь. Вас рожали, называли, берегли, чтобы передать какие-то секреты. Некая связь не должна прерываться. Вы – избранная. Как бы ни опошлили избранничество писатели-фантасты, в передаче знаний один на один, от старой к малой, что-то есть. Мужество неразглашения тайны длиною в жизнь вызывает уважение.

Татьяна после покаяния готова восстановить равновесие, напав на Арсения:

– Да, чувствуется, вы сильно мучились поисками собственного предназначения! Страдали прямо! Материальной обеспеченности было мало. Грезили избранничеством? А не думали, каково избранным? Они же невольники. Им же всегда передают крест! Долю навязывают. Обрекают.

Арсений, похоже, задет за живое:

– Вот-вот. Крест под названием «ответственность» и связанные с ней самоограничения. Вам еще ничего не передали, а уже истерика. Долю ей навязали! Не напиваться до чертиков и не позволять себя гробить другим алкоголикам! Не все избранные достойны, да?

Татьяна взрывается:

– Вы о чем говорите? О выборах председателя какого-нибудь правления? О назначении на руководящую должность? Так оттуда и достойных, и недостойных увольняют за милую душу. Все, теперь мне надоело! Вызывайте свою полицию. Арсений! Мужчина! К соседу один сходить боитесь!

– Ну, вы, извините, и дура, – обескураженно, словно забыв о том, что многократно провозгласил это раньше, говорит он.

Она уже не обращает внимания на обидные слова:

– Верю, досадно. Вам, ответственному, мудрому, богатому, ни фига, кроме денег. А мне, безответственной, бездомной нищей дуре, – тайное знание. Ничего, переживете.

Арсений:

– Бесспорно, переживу! «Ни фига, кроме денег»! Будто меня не воспитывали, не учили, ограждали от искусства – книг, картин, музыки, фильмов. Это, по-вашему, фиг? Уму непостижимо. Влезла ко мне через балкон, а я ее ободряю. И не смеюсь над тайным знанием, которое наверняка есть текст заговора зубной или головной боли на плохом старославянском. Так она обнаглела и разошлась! Хамка!

Татьяна начинает плакать. Тихие редкие всхлипывания перерастают в горестный скулеж. Арсений скрещивает руки на груди, молча отступает на пару шагов и словно любуется ее реакцией. Потом выходит в прихожую, открывает входную дверь. В подъезде шумно. Он пересекает лестничную площадку, задирает голову и смотрит вверх. Потом возвращается к своей квартире, останавливается возле двери, приваливается плечом к косяку в явной готовности слушать. Через пару минут рядом оказывается Татьяна и тоже прислушивается.

3

Лестничная площадка того же дома. Напротив квартиры, где вчера была вечеринка, довольно многолюдно – полицейский в форме, слесарь с ящиком инструментов, две пожилые женщины, явно соседки.

Первая соседка чуть ли не наскакивает на полицейского:

– Да, я вас вызвала. Я вас все утро вызывала, если точнее. Вы не спешили, хотя и являетесь нашим участковым. Это – первый ночной дебош в доме. Они орали, постоянно молотили в дверь изнутри. Правда, Надежда Эдуардовна?

Вторая соседка:

– Правда. Мы не позволим… – Смущается и быстро поправляется: – Нам не хотелось бы скандалов, поэтому не позволяйте им шуметь.

Хрипловатый голос полицейского не грешит энтузиазмом:

– И часто здесь гуляют?

Первую соседку его реакция сердит.

– Я же сказала – дебош впервые. Вы меня слушаете? Это возмутительное невнимание! Принимайте меры. Пусть знают, что все безобразия будут немедленно пресекаться.

Вторая соседка:

– Собственно, разумеется, это обременительно, когда шумят… Но, понимаете ли, люди… Они стучатся из квартиры и кричат, чтобы их освободили… Они молят о помощи…

Первая соседка:

– Так вы им сочувствуете, Надежда Эдуардовна? Или мне, глаз не сомкнувшей?

Вторая соседка:

– Всем я сочувствую. Представьте, что вас откуда-то не выпускают.

Первая соседка:

– Какая низость с вашей стороны.

Полицейский, довольный легкой сварой дам, поворачивается к слесарю:

– Тебя, Петр, тоже эта женщина вызвала?

Слесарь еле слышно:

– А вот хрен ей, в субботу и забесплатно. – Откашливается и громко докладывает: – Хозяин звонил по телефону. Они ключ потеряли еще с вечера. Сегодня тоже не нашли. Попросил вызволить. Да я вот гляжу, замок дорогущий, в дверь впаян. Значит, надо долбить косяк. То есть ребят вызывать с техникой. А вдруг тем временем ключ обнаружится? Потом я же и виноват окажусь, что попортил? Потолкуй с хозяином, Алексей Дмитриевич. Он точно от своих слов не откажется?

Из квартиры раздаются приглушенные крики:

– Да ломай уже, ломай!

Полицейский:

– Кто хозяин? Пусть один хозяин говорит!

Голос из-за двери:

– Я хозяин, я. Открывайте как-нибудь, выпустите моих гостей! Я больше не могу видеть их рожи, я устал, меня тошнит!

Полицейский слесарю:

– Давай, Петр, раз такое дело. А то еще или он за гостей примется, или они за него. Ломай.

На лице слесаря отражаются все рухнувшие надежды его жизни.

– Тут бетон надо долбить…

На этаже останавливается лифт, из кабины на площадку выходит молодая блондинка, слышит лепет слесаря и властно обещает:

– Я вам подолблю! Я вам сломаю! Мало не покажется! Что здесь происходит?

Полицейский:

– А вы кто?

Блондинка:

– Хозяйка.

Слесарь хихикает, как подросток:

– Возвращается жена утром из командировки.

Блондинка:

– Что вы бормочете? В ваших услугах я не нуждаюсь.

Слесарь:

– Ничего. За вызов в выходной заплатите. Я с семьей завтракал, меня из-за стола, между прочим, выдернули.

Ответ хозяйки звучит, мягко говоря, зловеще:

– Тогда ждите. Кто выдергивал, тот и заплатит. Всем и за все.

Первая соседка:

– Вы уж, милочка, призовите супруга к порядку. Целую ночь покоя не было. Участкового пришлось звать, вот до какой степени буянили.

Блондинка:

– Бабуля, идите к себе и отоспитесь. Вам никто за беспокойство платить не будет.