Солги обо мне. Том второй - Айя Субботина

ближе?

Я просто хочу и дальше продолжить нашу веселую игру в слова, но действительно теряю бдительность и слишком неосмотрительно приближаюсь к его лицу. Мы снова почти нос к носу, и я чувствую его теплое дыхание на своих губах, которые, по старой привычке, непроизвольно втягиваю в рот. Потому что он опускает взгляд ниже и так на них смотрит…

— Я ни на что не намекаю, Планетка. - Его голос понижается до тихого рыка где-то в области солнечного сплетения, и одним этим звуком меня размазывает по нему словно подтаявшее сливочное масло. - Я прямо говорю, что как только ты поправишься настолько, чтобы надавать мне тумаков за самые бессовестные поползновения, я собираюсь сделать все, чтобы тебя сожрать.

Ни один другой мужчина на всем белом свете не смог бы сказать ничего более сексуального и возбуждающего.

— А тумаки обязательно? - Забываю про стеснение, упираюсь ладонями ему в грудь и царапаю ногтями плотную ткань спортивной кофты.

— Да, малыш, обязательно. - И на этот раз Макс абсолютно серьезен. - Потому что я хочу быть уверен, что не пользуюсь твоим неудобным положением. И ты, в случае чего, сможешь дать мне понять, какой я мудак - и на самом деле ты хочешь просто платонического дружеского общения на тему наших любимых книг.

— Беспомощным положением, - переиначиваю я. - Давай уже называть вещи своими именами.

— Беспомощной, Планетка, ты не была никогда. Так что да, давай называть вещи своими именами. Мне нужно у кого-то спрашивать разрешения, чтобы украсть тебя отсюда?

— Нет, только предупредить медсестру.

Я крепко сжимаю зубы, когда он помогает мне забраться внутрь ходунков, и подстраивается под мой черепаший шаг, пока ковыляю до двери. В коридоре, конечно, на нас сразу обращают внимание. Точнее, обращают внимание на него, потому что женские взгляды всегда прилипают к нему, словно заколдованные, а мужские обычно смотрят с завистью к отличной физической форме.

Интересно, как о нас будут думать? «Какой красивый парень - зачем он связался с этой хромой?»

— Сеньора Вероника? - Симона появляется как раз вовремя, чтобы не дать этим разрушительным мыслям проникнуть глубже.

— Мы с… другом немного прогуляемся, - отвечаю я. Все уже и так поняли, что этот мужчина никакой не брат мне, но слово «друг» определенно снимет все вопросы.

— В шестнадцать тридцать капельница, - напоминает она и улыбается, то и дело уводя взгляд в сторону от татуированных рук моего Меркурия. - Не опоздайте, пожалуйста, а то мне влетит.

— Я верну ее в целости и сохранности, - обещает Макс. Вежливо, сухо, без намека на любой «подтекст». Кажется, даже песок в пустыне более «влажный», чем его этот официальный тон.

Я знаю, зачем он это делает.

И благодарю его молчаливой улыбкой, почему-то чувствуя себя той самой «обузой», которая вот-вот испортит жизнь красивому и абсолютно здоровому парню.

Глава пятая: Меркурий

Глава пятая: Меркурий

Странно, какой теплый здесь почти подходящий к концу ноябрь.

Дома уже все в куртки кутаются и даже изредка пролетает снег, а здесь нормально гулять даже без верхней одежды. Хотя ветерок иногда и забирается за шиворот приятной прохладой.

Планетка идет рядом, осторожно переставляя перед собой свой симпатичную «опору», и я точно так же осторожно переступаю вслед за ней. Наверное, уже пора перестать удивляться тому, что эта женщина умеет делать «симпатичным и милым» буквально все, к чему прикасается. А заодно перестать мысленно фыркать каждый раз, когда в моей башке появляются эти идиотские словечки.

Мой командир как-то рассказывал, что с женой дома ведет себя как пирожок, потому что она вяжет ему теплые толстые носки, готовит любимое мясо по-министерски и чешет спину, а когда женщина все это делает - только придурок будет корчить из себя крутого мужика. Я тогда поржал над ним в голосину, а он только покивал и предложил забиться на дорогое бухло, что, когда в моей жизни появится именно такая женщина, я тоже буду «пирожочком».

— Что такое? - испуганно спрашивает Вера, потому что я начинаю смеяться в унисон своим воспоминаниям.

— Кажется, я проспорил своему командиру коньяк с пятью звездочками, - озвучиваю только часть своих мыслей. И, наконец, решаюсь начать ту часть разговора, о которой начал думать еще в самолете. Уверен, Планетка тоже об этом думает, так что самое время избавиться от многоточий и расставить все правильные точки. - Малыш, давай-ка теперь о важном.

Она решительно кивает и отказывается от моего предложения присесть на стоящую на пути свободную скамейку. Говорит, что ей нужно больше двигаться, хотя я точно уверен, что пару раз она морщилась явно не от приятных ощущений этой «вынужденной ходьбы».

Может, сейчас не лучшее время для основательных разговоров. Даже скорее всего, что не лучшее. Наверное, нужно было подождать, пока улягутся эмоции после нашей встречи, позволить времени успокоить чувства и остудить головы, чтобы точно знать, что итог этого разговора принят на холодную голову, трезво и взвешенно.

Принят Планеткой, потому что для себя самого я решил все примерно в ту же минуту, когда понял, что могу ее потерять - на этот раз абсолютно окончательно.

Но у меня, к сожалению, не так много времени.

Всего шесть недель.

— Расскажи мне все, - прошу ее, заранее зная, что вряд ли эта история оставит меня «равнодушным». В самом плохом смысле этого слова. Но мне нужна ее правда, даже если она полностью перечеркнет долгие годы дружбы, о которой я, не кривя душой, думал, как о единственной константе в своей жизни. - Только, Планетка, честно, хорошо?

Она беспокойно смотрит в мою сторону, и этого достаточно, чтобы понять - она все равно попытается сгладить углы.

— Вера, - нажимаю интонацией, - только правду, хорошо? Я должен ее услышать.

Планетка кивает и, выдохнув, начинает свой рассказ.

Сразу откуда-то издалека, еще с первой встречи с Олегом. Шаг за шагом, ведет меня абсолютно прямой тропой их отношений, в которой я безошибочно узнаю все «любимые» фишки Олега - выбрать жертву, взять нахрапом, и чем больше она сопротивляется - тем больше фантиков он разбрасывает вокруг нее. Дорогие подарки, внезапные визиты с охуенными букетами, подъезды на шикарных тачках, чтобы обзавидовались все женские особи в радиусе ста километров. Даже если бы я уже не верил Планетке безоговорочно, этих хлебных крошек было бы достаточно, чтобы поверить ее словам.