Наследница - Екатерина Белова

и как двоечник у доски отчиталась:

— Ничего не произошло. Все в порядке.

Брови у мастера, наклонившегося взглянуть на датчик, взметнулись вверх.

— Послушайте, — сердито сказала она. — Я мастер Режущей нити и как бы ни был невысок мой статус, не могу поверить в то, что ничего не произошло. Всего двенадцать часов назад вы были здоровы, а сейчас у вас микроскопические разрывы почти на всех внутренних органах!

На ее громкий голос обернулось несколько человек. Двое из них, как сумела понять Ясмин, устанавливали вдоль окон какие-то растения, ещё двое что-то уносили.

— Но микроскопические разрывы не смертельны. Мастер с оружием четвёртого ранга, как мастер Ясмин, залечила бы их за сутки самостоятельно.

Недавнюю сиделку Ясмин не было видно, но она узнала ее голос.

— Конечно, не смертельны, — снова повысила голос ее лечащий мастер. — Зато она могла умереть от болевого шока. Такие случаи вовсе не редки в наши дни.

Боль ещё гнездилась в теле, но стала глухой и почти ласковой, в сравнение с недавней болевой бурей.

— Я же говорила, что мне плохо, а вы сказали, что я выдумываю, — тоном хорошей девочки упрекнула Ясмин невидимую сиделку.

Успех следовало развить и укрепить. Просто замечательно, что здесь так много народа.

— Госпожа Милона, вы должны звать меня сразу по первой просьбе пациента, а не ставить диагнозы самостоятельно. Это могло сегодня закончиться смертью, надеюсь, вы понимаете свою ошибку.

Должно быть, Милона — имя сиделки. Мастер Режущей нити отчитывала ее, а Ясмин просчитывала последствия собственного поступка. Больше вредить самой себе своей же силой нельзя, это слишком опасно, но есть и существенный плюс. Мастер Файон очень близкок к репутационному провалу и именно в эту секунду ей предстоит решить, отважится ли она на ответный удар. Это станет открытым объявлением войны между ними. Но кто она, и кто мастер Файон. Она рискует умереть от его гнева гораздо раньше, чем выйдет из «Зелёных листов».

Но он уже делал это. Он уже делал это с Ясмин. И почти наверняка не с ней одной. Просто все молчат и боятся, даже тени намёка не допускают о его добром имени, так велик их страх. А прямое обвинение почти наверняка навредит им самим.

— Значит не все было в порядке, — снов обратилась к ней мастер. — Рассказывайте по порядку, как прошло ваше утро, если спустя два часа после пробуждения мы нашли вас в таком ужасном состоянии.

И Ясмин решилась. Если она промолчит, мастер Файон вовсе не станет ее другом, он просто продолжит свои тайные пытки, получая удовольствие от ее бессилия и боли.

— Ничего особенного, — тихим голос сказала Ясмин. — После пробуждения я немного поговорила с госпожой Милоной о своём состоянии, а после попросила принести мне несколько книг из местной библиотеки. И… Ну … все.

— Что значит «ну все». Что вы ели, что пили, к вам кто-то приходил? Вам давали лекарства?

— Я не успела позавтракать, но выпила немного воды, — Ясмин откровенно замешкалась и осторожно добавила. — Лекарств мне не давали.

Мастер Режущей нити замолчала что-то обдумывая, но пауза была слишком откровенной, чтобы ее можно было пропустить.

— У вас были посетители?

Ясмин наклонила голову ещё ниже и непослушные пряди, давно выбившие я из косы, сползли до самого подбородка, закрывая лицо.

— Меня посетил мастер Файон с целью получения информации об операции в Чернотайе. Он был здесь не как официальное лицо, поэтому… Я не уверена, что могу рассказывать об этом.

На этот раз мастер молчала намного дольше. Две юные девчонки и высокий юноша в костюме адептов медицинского корпуса перестали делать вид, что они копаются в цветах, и в комнате наступила почти осязаемая тишина.

— Он что-то сказал или… сказал? — возможно мастер хотела спросить «сделал», но благоразумно не решилась.

— Нет-нет, — тут же истово заверила Ясмин, вскинув голову. — Все в порядке, мастер Файон был очень добр ко мне, просто я… Дело не в этом, просто… Наверное я провела неудачную операцию, но это так сложно… Там все время шёл дождь, а метка работает от солнца, что я могла поделать против погодных условий!

Голос у неё неожиданно надломился, и Ясмин повалилась в подушки, как кукла с выключенным заводом. Захотелось плакать. Несколько секунд она лежала, хватая прохладный, напоённый сложным запахом растений воздух и пыталась подавить неуместный эмоциональный срыв. Она прекрасно себя контролировала, но тело, которое так часто пытали, дало сбой.

— Я очень устала, простите, — сказала Ясмин. — Могу я побыть одна?

Глава 4

Конечно, никто не оставил ее в одиночестве.

— Наше присутствие необходимо. При слабости в комнате нужные другие цветы, другая фаза цветения, вам необходимо наблюдение. Эту ночь я останусь сама, а вот завтра обсудим одиночество.

Голос у лечащего мастера стал мягче.

Это было показательно. Не все в Астрели и уж тем более в Варде участвовали в политической борьбе, многие, возможно, очень многие не разделяли тихой войны мастера Файона с тощим ростком Бересклета. А кто-то даже сочувствовал этому ростку. Предыдущая Ясмин не понимала этого или просто не желала верить и тем самым обрекла себя на одиночество. На отчаяние.

— Хорошо, я понимаю.

Ясмин закрыла глаза. Она лгала от первого до последнего слова, играла от первого до последнего жеста, но усталость и боль были настоящими. А тоска по умершей матери и Ясмин, ставшей ей плохой старшей сестрой, сделалась невыносимо острой. Она делила ее на маленькие доли и прятала, убирала в дальний угол сознания. Заставляла себя думать о реальном.

Если ее расчеты верны, то уже к завтрашнему вечеру слухи о том, что мастер Файон перешёл разумные пределы, допрашивая Бересклет, которая едва пришла в себя после двухмесячной комы, разойдутся по всем «Зелёным листам». А к послезавтрашнему — по всей Астрели.

Она сделала свой ход.

Почти всю ночь ее рвало, и Ясмин, ориентируясь на воспоминания, вдруг подумала, что это не последствия ее собственной глупой атаки. Ясмин всегда рвало после допросов мастера Файона. Неделя, полная тошноты, головокружений и раскоординированности, была ей обеспечена.

К утру она чувствовала себя выжатой, как лимон. Хотелось спать, пить и в душ, но сил было только на то, чтобы лежать, уставившись в лепной полоток. Вместе с очередным приступом накатывало ощущение бессмысленности. Зато сейчас она как никогда понимала чувства Ясмин, старавшейся заползти в норку на момент слабости. Одно дело, когда ты выблёвываешь внутренности, заперевшись в личном туалете, и совсем другое, когда тебя выворачивает публично.

— Мы заживили микротрещины ещё вчера, — с сожалением сказал вчерашний лекарь. — Но