Военно-морские, охотничьи и рыбацкие истории. Серьёзно и смешно, всегда с любовью. Книга 1 - Филиппов Игорь

Но недолго музыка души играла… Раздались голоса, и на крыльце появились Татьяна и соседка Евдокия, наших лет полная женщина с красивым лицом, почти всегда говорящая либо о внуке, либо об огороде. Татьяна улыбнулась нам и нашей удаче, а вот Евдокия… Произнесла тихо, но со значением: «Какие махонькие!… И как же можно таких ловить?… Какие же вы все охотники душегубы!… Со своими собаками всех птичек переловили!…» Мои слабые поначалу попытки объяснить, что мы птичек не ловим, а умело отыскиваем с собакой и стреляем из-под стойки, ничего в принципе не изменили: Евдокия талантливо – всё-таки филолог – поменяла слово «ловить» на слово «стрелять» и продолжила дальше, по-прежнему тихо и спокойно: «Всех птичек перестреляли.... Голосов птиц не слышно… Леса опустели.... Всё повырублено.... Везде в лесу мусор....» В общем, тихо сказала, да громко прозвучало.

Слушал я, слушал, и такая меня вдруг злость взяла, что не сдержался, высказал всё, что в тот момент в голову пришло. А пришло многое. Да и военно-морской язычок у меня подвешен неплохо. Сказал и про мясо убиенных в ужасающей обстановке коров, свиней и баранов, которое она вместе с семьёй постоянно употребляет в виде еды; и про многих женщин, с громадным удовольствием красующихся в снятых с бедных зверюшек мехах; и что в октябре голосов птиц в осеннем лесу и не должно быть слышно, а это надо бы знать даже филологу – огороднику; и что мусор в лесу разбрасывают в основном автотуристы да грибники – дачники, а настоящий охотник в лесу спички не бросит; и что с браконьерскими порубками лесов вокруг нашей деревни боремся только мы опять же с охотником Сан Санычем, а некоторые мужики только и способны, что водку трескать да в огороде изображать из себя сильно занятых трудяг; что воспитать хорошую легавую собаку – это такой труд, который совершенно необъятен для рядовых огородников, пусть даже и с верхним образованием; и что, наконец, существует понятие – не у всех, конечно – об охотничьей страсти, которой многие хорошие и знаменитые мужики подвержены были, кстати, и некоторые женщины тоже…

С тем и разошлись. Каждый думал о своей правоте. И верил в это.

Настроение было испорчено вконец и надолго. К тому же и Татьяна совершенно справедливо изругала меня за некрасивое поведение со «слабой» женщиной…

Ночью мне приснилось ужасное. Соседка Евдокия в белой ночной рубахе, держа в правой руке лопату, а в левой – коробку магазинных пельменей «Государь», сделанных из мяса молодых бычков, гонялась за мной по окрестным лесам, громко крича: «Я тебе покажу страсть! Я тебя отучу птичек ловить! Будешь у меня только мясом коровьим питаться!» Явственный такой сон. Однако в поту проснулся. Лежал и долго размышлял о всемогуществе охотничьей страсти, сидящей во мне с детства и не дающей покоя в старости, и о том, что надо бы мне аккуратно объяснить всё это соседке Евдокии. А то ведь ладно наша Евдокия, не разбирающаяся в таинствах охоты и леса, но ведь по разным кабинетам сидят, руководят и строго запрещают эшелоны чиновников – «евдокий», большей частью неграмотных в общем комплексе проблем природоохраны, охоты, вообще природопользования. И вот поэтому, «анатомируя» свою охотничью страсть, мне надо отстаивать не только свои взгляды на охотничье действо, но и дошедшие через века взгляды моих предков и предков миллионов настоящих, страстных охотников.

…

Утром встал пораньше и написал

Ответ «евдокиям»

Всю жизнь благодарю Судьбу за то, что привелось мне родиться в охотничьей семье, где слова Природа, Охота, Собаки, Рыбалка произносились с большой буквы, со значением какого-то благоговения. С детства помню, как отец собирался на охоту. Вытаскивал в прихожую огромный, пахнущий кожей и перьями ягдташ, не спеша, бережно клал туда всякие охотничьи причиндалы, разговаривал с шоколадным курцхааром Рексом…

Отец мой был достаточно жёстким человеком, прошедшим войну от первого до последнего дня, геройски воевавшим на торпедных катерах на Чёрном море, однако во время этих самых сборов с его лица не сходила добрая улыбка, как будто предчувствовал он скорый приход огромной радости. Мать рассказывала, что, как только я себя осознал, всегда просился на охоту. Иногда мне удавалось тайком взять в руки отцовское ружьё, и… сразу стены и потолок исчезали, задувал ветер, шелестели камыши, крякали налетавшие утки, и я стрелял, стрелял… Отец начал брать меня с собой на охоту с пяти лет. Мне сворачивали металлический шомпол и, смеясь, вручали в очень торжественной обстановке. Из него я и «стрелял», влёт и сидячих, с потяжкой и навскидку, встречных и в угон, вместо выстрела восклицая «Бах!» и провожая восхищённым взглядом улепетывающих птиц…

Во время этих детских «шомпольных» охот отец учил меня выносливости, умению переносить трудности. Я полюбил все: грозы и солнце, затяжные дожди и белые снега, ночной мрак и яркий дневной свет… Сидя со взрослыми у охотничьих костров, я видел, как открыто охотники общаются между собой, слышал, с какой любовью они говорят об охоте, собаках, как по-доброму подшучивают над товарищами и над собой… Волшебное таинство природы и охоты завораживало только просыпающийся духовный мир маленького мальчика, впечатления широким потоком вливались в чистую, открытую душу и оставались там на всю жизнь. Мне, мальчишке, такая жизнь среди ружей, собак и природы казалась самым важным, что можно желать в жизни, а всё остальное – второстепенная чепуха.

Отец на охоте. 1950-е годы

А книги! Охотничью литературу и книги о природе отец собирал всю жизнь. На полках стояли – и сейчас стоят – разномастные тома Аксакова и Пришвина, Соколова-Микитова и Зворыкина, Сабанеева и Арамилёва, Формозова и Черкасова, Бианки и Паустовского, Майн-Рида и Сетона-Томпсона… У нас были толстенных книги «Жизнь животных» Альфреда Брэма издания 1903 года. В четыре года мать научила меня читать, и эти книги были для меня основным чтением. Штудируя их, срисовывая животных с гравюр, я очень рано начал различать многих птиц и зверей. Особенно меня интересовали птицы и звери, на которых охотились отец и брат, по которым работали наши собаки.

В нашей семье – семье моего детства – всегда были собаки, и обладали они у нас огромными привилегиями. Сейчас, через много лет, я прекрасно помню их всех. Курцхаар Рекс, пойнтер Пират, русский спаниель Топ. Одно время отец держал гончую, красавицу выжловку Зорьку, но потом, по причине своей постоянной занятости, отдал её знакомому гончатнику. Как же я горевал!…

Дрессировка старины Рекса. Отец, дядя Пётр Алексеевич и я в 4-летнем возрасте. Калининград, 1949 год

После войны отец служил в Калининграде – бывшем Кёнигсберге – в должности начальника Военно-Морского училища. Строго говоря, под его руководством оно и было создано, стало выпускать военно-морских офицеров. Служба отнимала у отца большую часть времени – охота случалась урывками. Забота о собаках лежала на мне. Прогулки, игры, дружеская возня. По рассказам матери, часто, находясь ещё в совсем малом возрасте, я засыпал на их подстилке… Через много лет уже наши с Татьяной дети, а потом и внучки выросли вместе с собаками.

В десять лет я получил в подарок от отца своё первое ружье – лёгкий трофейный “Зауэр” двадцатого калибра. Ружьё имело сильную коррозию стволов, но обладало чудным боем: резким и дальним. Охотился я с ним более пятнадцати лет. Михаил Михайлович Пришвин называл своё первое ружьё – берданку – источником счастья. Таким же источником счастья для меня стала подаренная отцом двадцатка.