Философы от мира сего - Роберт Луис Хайлбронер

class="p1">Масштабы и влияние огораживания на нашу историю трудно переоценить. Бунты против него начали вспыхивать еще в середине XVI века; одно такое восстание унесло около трех с половиной тысяч жизней. В середине XVIII века этот процесс еще продолжался, а завершился он лишь столетие спустя. В 1820 году, почти через пятьдесят лет после американской революции, герцогиня Сазерлендская отобрала у 15 тысяч человек в общей сложности около 794 тысяч акров земли, завезла туда около 131 тысячи овец, а в качестве компенсаций сдала каждой из выселенных семей около двух акров самой никчемной земли.

Было бы неправильно обращать внимание лишь на повальный захват земли крупными помещиками. Истинной трагедией является то, что произошло с крестьянами. Лишенные права использовать некогда общую землю, они больше не могли зарабатывать на прокорм семьи «фермерством». Стать фабричными рабочими им было не суждено – ведь тогда еще не было никаких фабрик. В результате эти люди сформировали самый несчастный и угнетенный из всех классов – аграрный пролетариат, а в тех местностях, где рабочих мест в сельском хозяйстве недоставало, они просто-напросто становились бродягами и попрошайками, в отдельных случаях – ворами. Пришедший в ужас от повсеместного распространения нищеты английский парламент предпринимал попытки локализовать проблему: скудные пособия приковывали бедноту к конкретным приходам, а в отношении бродяг предписывалось применять телесные наказания и клеймения. Некий священник, современник Адама Смита, называл приходские дома, где содержались бедняки, «Домами ужаса».[15] К сожалению, те самые меры, с помощью которых страна старалась защититься от засилья нищеты, – прикрепление людей к их приходам, – автоматически отрезали дорогу к единственному возможному решению. И дело вовсе не в том, что английский правящий класс состоял сплошь из бессердечных извергов. Просто составлявшие его люди не могли примириться с концепцией мобильной и текучей рабочей силы, которая, в соответствии с элементарными законами рынка, будет искать работу везде, где только сможет. Каждый этап коммерциализации труда, как и в случае с капиталом, наталкивался на непонимание, страх и открытое сопротивление.

В результате рыночная система, опиравшаяся на три базовых элемента – землю, труд и капитал, родилась в муках. Начавшись еще в XIII веке, они полностью прекратились лишь шесть столетий спустя. Во всей истории человечества не было менее понятой, менее принятой современниками и хуже спланированной революции. Но в любом случае движение к рынку уже нельзя было остановить. Сколь незаметно, столь и безжалостно сметались покрытые пылью веков обычаи и традиции. Шумные протесты гильдии пуговичников оказались тщетны – изготовители тряпочных пуговиц победили. Тайный совет запретил новые ткацкие станки, но уже семь десятилетий спустя ему пришлось ограничить их экспорт – настолько удачным оказалось изобретение. Сколько бы людей ни было колесовано – объем торговли ситцем лишь многократно возрастал. Вопреки отчаянным протестам старой элиты, родовые поместья дали путевку в жизнь фактору производства под названием «земля». Встреченный криками возмущения со стороны как работодателей, так и цеховых мастеров, экономический «труд» решил проблему безработных подмастерьев и лишенных своей земли крестьян.

Великая колесница нашего общества, прежде беззаботно катившаяся по колее традиции и стабильности, вдруг оказалась оснащенной двигателем внутреннего сгорания. Сделки, сделки, сделки и выгода, выгода, выгода – именно таким оказалось новое и поразительно эффективное топливо.

Какие же силы были настолько действенными, что смогли смести старый, привычный мир и способствовали возникновению на его месте другого, куда менее желанного мира?

У перемен не было одной, объясняющей все причины. Новый уклад жизни зарождался внутри старого, словно бабочка внутри куколки, и стоило ему обрести достаточную волю к жизни, как сковывавшая его структура разлетелась на куски. Экономическая революция произошла не из-за великих событий или блистательных авантюр, ее спровоцировали не отдельные законы или отдельные, пусть даже очень влиятельные, личности. Процесс перемен был совершенно спонтанным и многосторонним одновременно.

Во-первых, в Европе начали возникать национальные политические единицы. В результате крестьянских войн и королевских завоеваний построенное на изолированном существовании раннефеодальное общество уступило свое место централизованным монархиям. Монархии пробудили национальные чувства, все более явно выражавшиеся; это, в свою очередь, означало появление пользующихся благосклонностью короля отраслей, например производства гобеленов во Франции, и создание флотов и армий, которые не могли существовать без отдельных отраслей промышленности. Бесконечные правила и регуляции, отравлявшие жизнь Андреаса Риффа и других путешествующих купцов XVI столетия, были заменены государственными законами, общими системами мер и более или менее стандартизированными валютами.

Важной политической причиной революции в Европе стало поощрение властями заморских путешествий и открытий. Еще в XIII веке братья Поло отправлялись в свое дерзкое путешествие в земли великого Хана как обычные купцы – без высокого покровительства; в XVI веке пытавшийся достичь той же цели Колумб уже пользовался поддержкой королевы Изабеллы. Движение от частного к государственному мореплаванию развивалось одновременно и в тесной связи с переходом от индивидуального существования к национальному. В свою очередь великие английские, испанские и португальские мореплаватели-капиталисты привезли на родину не только несметные богатства – отныне стала осознаваться важность богатства как такового. «Золото – удивительная вещь! Кто обладает им, – писал Христофор Колумб, – тот господин всего, всего, чего он захочет. Золото может даже душам открыть дорогу в рай».[16] Так думали многие современники великого первооткрывателя, и это чувство заметно ускорило появление почитавшего выгоду и риск общества, главным двигателем которого была погоня за деньгами. Мимоходом стоит отметить, что сокровища Востока и впрямь поражали воображение. Денег, полученных королевой Елизаветой в обмен на финансирование путешествия сэра Фрэнсиса Дрейка на «Золотой лани», хватило на то, чтобы полностью заплатить зарубежный долг Англии и заткнуть все дыры в бюджете. Остаток был инвестирован за рубеж; если бы с тех пор на елизаветинские вложения начислялся сложный процент, то сегодня в сумме они превосходили бы зарубежные активы Великобритании по состоянию на 1930 год!

Второй крупной причиной изменений было постепенное уменьшение роли религии под влиянием скептицизма, пытливости и гуманизма, характерных для Итальянского Ренессанса. Мир Сегодня отодвинул мир Завтра на задний план, и как только земная жизнь стала более важной, повысилась и значимость материальных стандартов и простых радостей. Церковь стала более терпимой – за этим стояло зарождение протестантизма, провозглашавшего принципиально новое отношение к труду и богатству. Римско-католическая церковь всегда относилась к купцам с подозрением и не стеснялась называть ростовщичество грехом. Но как только этот самый купец начал занимать все более и более высокое положение в обществе, стоило ему перестать быть ненужным придатком старого мира и превратиться в неотъемлемую часть мира нового – стало ясно, что пришло время для переоценки его назначения. Именно отцы протестантизма прокладывали