Исход (Заговор ушедших) - Олег Себастьян

Рокотаев искал выход в тоске, и ничего его не успокаивало лучше, чем бодрая прогулка, во время которой чаще всего и приходило нужное решение… Он уже шел, даже и не поняв, как он там очутился, по мосту над «пятеркой» – автобаном, сообщавшим Франкфурт с Оберурзелем.

Слева висела освещенная заходившим тусклым солнцем, громада, поросшей лесом, горы. А под ней, в далекой котловине угадывались группы светлых строений. Вид засыпавшей долины умиротворил Рокотаева и он отмерял шаги, все так же энергично отмахивая левой рукой, вдоль стены старого кладбища, под виадуком и очутился в совсем малознакомом Альт-Эшерсхайме. Миновав его, вышел к уже более исхоженному Эшерсхайму. Тут он постоял и вдруг решил сесть на трамвай, первый попавшийся из S1, S2 или S3… Сразу же подкатил, изогнувшись справа дугой S3…

Рокотаев сидел слева у окна, смотревшего в черную улицу, прочерчиваемую вереницей желтоватых огней…

Трамвай трогался, двери начали с шипением сдвигаться, как вдруг Рокотаев вскочил и в мгновении ока очутился снаружи. Подчиняясь неизвестному, он бодрым шагом направился к предыдущей остановке…

И, только увидев стоявшего в ожидании на противоположной стороне путей, человека, Рокотаев понял, что заставило его прийти сюда… Одновременно сработала привычка отрыва от наблюдения – оно могло вестись, в соответствии с его статусом, минимум с двух мест, скорее всего из этой запарковавшейся легковушки, потрепанного «фольксвагена» неприметного зеленого цвета, и подстраховывал, очевидно кто-то на улице. Рокотаев с ленцой приблизился к остановке, остановившись метрах в четырех от человека. Трамвая ждать долго не пришлось, Рокотаев не спеша пристроился к мужчине среднего роста, легко взбежавшему в вагон, и помедлив и пропустив женщину, тоже вошел в салон…

Устроившись позади и справа, Рокотаев по привычке изредка бросал взгляд на мужчину и с каждым разом узнавал того. Он выглядел моложе Рокотаева, хотя и был с ним одних лет, подтянут и сильно тронут сединой. В движениях незнакомца, становившегося все более знакомым, угадывались энергичность и скрытая сила. Рокотаев перешел к передней двери, внезапно остановился перед схемой маршрута, наклеенной над окном, согнул голову, всматриваясь в окно, будто не узнавая окрестности. Повернулся было к выходу, но опять снова всмотрелся в темень за стеклом окна и, извинившись, обратился к мужчине: «Entschuldigung? Können Sie mir helfen? Ich kann mich gar nicht zurechtfinden…» Мужчина бегло посмотрел на Рокотаева, тоже всмотрелся в темноту за окном и с паузой ответил: «Das ist schon nicht zu weit von Haupwache. Wo brauchen Sie eigentlich hin?» Акцент звучал чуть по-французски, с характерным легким, повышением тона в конце фразы. В глазах его Рокотаев углядел на миг вспыхнувшую искорку, как при узнавании человека, которого уже забыли и вспоминать…

Впрочем, это могло и показаться, но Рокотаев за долгие годы привык доверять инстинктам скорее, чем размышлению, особенно когда нужно было спонтанно определиться, какое принять решение. И тут он ни на миг не усомнился, что знает этого человека и работал вместе с ним. Рокотаев с виноватой улыбкой поблагодарил: «Ohne Sie wäre ich schon Gott weiss wo… Schönen Abend noch!» Еще раз улыбнулся и не спеша вышел.

На подземной платформе он еще раз улыбнулся через стекло недавнему собеседнику, тот еле улыбнулся в ответ и отвернулся. Поезд, набрав скорость, проехал мимо и скрылся в туннеле…

Рокотаев шел и уже будто проматывал перед собой все события, в которых ему довелось участвовать с этим, говорившим ныне на свободном немецком с едва различимым французским акцентом поседевшим мужчиной, с чуть кривоватым носом и изуродованным правым указательным пальцем…

Он тут же назвал себе и его имя и фамилию, которые, конечно, могли уже поменяться. Ясно ощутил он и его спину, к которой он тогда прижался, когда его, Рокотаева, подвернувшего стопу во время сумасшедшего бега вниз по склону с перевала, выносили, время от времени осторожно снимая, чтобы отогнать наседавших «духов»…

Увидел он и, совершенно как наяву, глубокое звездное небо над горами, ощутил озноб от изнывающего холода в неизвестном, глубоком каньоне и свое постоянное забытье от выматывавшего бесконечного спуска…

…После того, неудачного, рейда Рокотаева отозвали в Москву, По предоставлении рапортов о командировке, он был повышен до долгожданного майора и послан в Анголу, в Ливан. В Бейруте его привлекли к разработке операции по освобождению двух бедолаг гражданских специалистов из Союза, похищенных, как это практиковалось на «дружественном» Востоке «на всякий случай» – для выбивания денег из «неверных»…

Но в этот раз братья по борьбе просчитались, было принято решение зарвавшихся палестинских «соратников по борьбе» поставить на место и с этой целью собрана группа из всевозможных специалистов. Так Рокотаев познакомился с Валерой, простоватым на вид прапорщиком из пограничников, но видно непростым, потому что на «встречу», окончившейся посланными, говорили, самому Арафату, двумя головами его подручных, все-таки ходили люди специфические…

Рокотаев добился зачисления Валеры в свою группу «техпомощи», как их называли в Комитете, всегда его возил с собой, и ныне они оба приземлились во Франкфурте. Спокойная служба Валеру совсем не тяготила, он всегда оставался тем же простоватым прапорщиком (офицерского звания ему так и не дали, но Валера не расстраивался), совершенно не изменился, оставался таким же суховатым и быстрым, несмотря на многочасовое просиживание в комнате охраны.

Особых обязанностей, кроме, разумеется, обеспечения охраны консульства и лично его, Рокотаева, Валере не нашлось, и он ежедневно осваивал миссию агента Бласковица на стареньком компьютере и описывал, подшучивая над своей нерасторопностью, перипетии борьбы с фашистами в мрачных коридорах Wolfschanze.

Но сама служение Рокотаева обесценилось с того памятного всем мига водружения на танке и вслед за тем в верховной власти громадного алкоголика с трубным ревом, хотя он и занял свое выстраданное место в иерархии, не самое достойное его, но и не самое последнее…

Начались перемены, от которых начальство впадало в полную прострацию, а его непосредственный шеф просто запирался после очередного перетряхивания Службы в кабинете до ночи. Злые языки шептали, что ночи напролет…

На совещаниях, в те немногие паузы между перетрясками, шеф бодро начинал летучку со вступления: «Надо быть во всеоружии!» Судорожные перемены неустанно перемалывали всех и вскоре подвергся тотальному сокращению отдел специальных операций.

Новые и молодые, начитанные советники в дорогих костюмах сочли, что наступили всеобщий мир и разоружение. Верховный алкоголик не дал себя долго уговаривать и однажды утром всех, кто пережил утряски, представили новому начальнику – благообразному интеллигентному мужчине с аккуратной бородкой и вежливыми манерами.

«ПрошуВас» – прозвище впечаталось в его лоб после первой же встречи – разъяснил новую политику: теперь все должно быть гласным, должна соблюдаться честность с партнерами и никаких секретов от них и, не дай боже, каких-то слежек и подслушиваний.

Приятель Рокотаева, с кем они на некоторое время пересеклись в Анголе, после инструктажа быстро написал что-то на чистом листе бумаги, резко встал, хлопнул ладонью по листу, бросил, глядя перед собой и ни разу не посмотрев на ухоженную с изящной проседью бородку, два слова: «Прошу Вас!» и вышел из кабинета…

Некоторое время стояла тишина. Зазвучал приятный, слегка картавый голос: «Итак, господа, все вы в курсе. Прошу Вас, выскажите свои замечания.»

Снова повисла гнетущая тишина. Воронский, генерал, в далекую бытность курировавший деятельность Комитета в Юго-Восточной Азии, ходивший не раз по «тропе Хо-Ши-Мина» по диверсионным делам в Южный Вьетнам, отозвался: «Документ очень важный… Товарищ. Генерал!?…надо еще раз рассмотреть и представить замечания…»

Новый начальник сощурил глаза, бородка его дернулась: «Прошу Вас выслушать. Хотел бы довести до общего сведения, что с этих пор фигурирует обращение «господа и господин». Это если в единственном числе…»

Тут он внимательно посмотрел на Воронского. Тот внезапно встал во весь громадный рост, с шумом отодвинув стул: «Слушаюсь, господин генерал…!?» «Я не генерал, а поставленный народно избранным президентом директор государственной службы безопасности. Впрочем, не надо так вставать. Прошу Вас.» Воронский сел, так же шумно придвинув стул.

Снова повисла пауза… «Тов…Господа, я согласен с мнением…э. – э…вот господина, что только что выступал, что документ надо проработать по подразделениям и расписаться в согласии с новыми правилами…» Опять тишина. Рокотаев воровато огляделся вокруг, не поднимая лица – все сидели так же, с опущенными лицами, углубившись в чтение…

Дверь кабинета отворилась, вошел один из этих, похожих как близнецы, молодых людей с манерами фарцовщика. Он не обращая ни на кого внимания, обогнул стол, подошел к новому шефу и зашептал ему в ухо…