Свидание Джима - Виктор Емельянов

26.

Наступал вечер, и я оставался один. Люль, ее хозяйка и мой господин уехали. Это случилось после полудня, неожиданно для меня. Господин позвал женщину, смотревшую за нашим хозяйством, и сказал ей, что он уезжает. Из его слов я понял, что я не увижу его раньше осени. Он взял с собой самое необходимое и ушел. Все как бы оборвалось, и весь тот день я не мог найти себе места. Увидеть Люль мне не удалось, никого из моих знакомых я не хотел видеть. Я долго сидел на террасе, вспоминал, хотел разобраться, осуждаю ли я господина. Я не осуждаю его и теперь. Все, что тогда происходило, была та самая возможность, которую он предвидел в книге моего предшественника. Но теперь это было не предположение, наши прежние жизнь и тишина были действительно нарушены, и мне было тяжело. Стало темнеть, и я ушел в комнаты. В неподвижной, словно остановившейся, тишине сквозь комнатный мрак я увидел еще светлевшее пятно портрета. Я лег под ним, около стены. Начиналась моя первая одинокая ночь. Я завыл.

27.

Господин где-то далеко переживал новое счастье, я узнавал тоску, тревогу и одиночество. Меня, конечно, не случайно забыли или не захотели взять с собой. Я стал лишним, мир любви, который захватил и меня, рассыпался и, как мне тогда казалось, исчез совершенно. Я был до того времени достаточно избалован благополучием и не умел спокойно относиться к потерям. Но мне не верилось и в то, что заменило господину его прежнюю жизнь. Я знал, что не такая, как хозяйка Люль, могла бы так же войти, так же заполнить собой, как это делала девушка. Может быть, более ярко, но горел не тот огонь, все было не то, над чем стоит останавливаться. В большей или меньшей степени, так или иначе, предо мною прошло много таких же случаев, и мне было бы, вероятно, так же нечего рассказывать, как если бы я тогда не расставался с господином. Я видел лишь начало его новой любви, и оно поселило во мне не счастье, не покой и не доверие, но тревогу. Я ошибся в тот раз. Все завершилось лучше, чем я мог желать. Тревожиться мне должно было о другом. Не господину, а нам с Люль принесло вслед за разлукой несчастье то лето.

28.

Старая правда: нужно потерять, чтобы оценить потерянное. Два года близости с Люль меня избаловали. Новая разлука, не похожая на предыдущие, после которых мы встречались при тех же условиях и в той же обстановке, не позволяла мне чувствовать уверенность, как я ее чувствовал раньше. Прежние разлуки — время отдыха господина или хозяйки Люль на курортах — были для меня невеселыми, но это была слабость, потому что у меня не было повода думать, что я покинут моей подругой, и господин был всегда со мной. Теперь я не знал, когда увижу Люль, и был совсем один. Встречаться мне было не с кем и незачем. Чаще всего я лежал под портретом, вспоминал, делал то или иное предположение о своем будущем. Все было очень неясно. Ясно было лишь одно: кроме Люль, у меня нет и не может быть никого. Мне вскоре пришлось проверить прочность этой моей защиты.

29.

Что произошло и почему все окончилось так скоро между хозяйкой Люль и моим господином, я не узнал никогда. Они вернулись не вместе: господин в августе, она — в ноябре. Они встречались изредка и потом, как добрые знакомые и как совершенно чужие. Много спустя господин говорил другу: «… было ее любопытство и моя излишняя доверчивость. Мы оказались разными во всем и не хотели измениться. Поэтому: она очень скоро устала быть со мной, а я — потерял интерес к таким… — он замолчал, подыскивая слово, — …ну, приключениям, если хочешь», — закончил он с пренебрежительной усмешкой. Эти слова были одними из немногих, объясняющих его возвращение.

Он вернулся ранним утром. Я был в саду и увидел его в калитке. Почувствовав, что он снова мой, я бросился к нему. Он был немного похудевшим, грустным и, по-старому, спокойным. «Ты прав, Джим, ничего другого у нас не может быть. Нам труднее, но стоит вынести все», — сказал он мне в те дни. Жизнь пошла, как прежде. Лишь Люль не было.

30.

Тянулись мои пустые дни. Вернувшийся к первой подруге господин вернул мне нашу ночную тишину. В ней я готовился к встрече с Люль. День, который я ждал с нетерпением, наконец пришел.

Я был в отдаленной части парка. Ко мне подошел Рип: «Люль здесь. Иди!» Мы пошли с ним, и на широкой аллее вдали я увидел группу: Люль, Фоллет и с ними два или три незнакомых мне спутника, с которыми они оживленно разговаривали. Я подошел.

— Здравствуй! Давно тебя не видела! — сказала Люль и, отвернувшись, продолжала разговор. Я шел рядом с ней и чувствовал себя лишним. Все внимание Люль было подчеркнуто обращено к ее новым знакомым. Она дружески льнула к Фоллет и была вся другая, не похожая на ту, какой я ее привык видеть. В глазах, в редких встречах с моим взглядом мелькало чужое и вызывающее. Через несколько минут я стал прощаться. Люль холодно-удивленно проговорила:

— Так скоро? У тебя еще много свободного времени. Ну, как хочешь. Надеюсь, завтра увидимся?

Я простился, ушел. На другой аллее я встретил Мирзу и Рипа и провел с ними около часа. Мы выходили из парка вдвоем с Мирзой, Рип задержался и, догоняя нас, шел позади. Недалеко от ворот мы увидели Люль и остальных. Мне было тяжело, я смотрел в другую сторону.

— Каким взглядом проводила тебя Люль! — сказал догнавший нас Рип.

31.

Ночью, когда я у ног господина не спал, конечно, я находился, как и весь тот день, — но не как когда-то — в тяжелом оцепенении, я задавал себе вопрос, на который не мог и не знал, что ответить: что же произошло, почему за пять минут разговора я успел убедиться, что Люль за пять месяцев разлуки изменилась настолько, чтобы так далеко уйти от меня. Фоллет, те спутники могли быть случайностью, но не случайностью было внимание Люль именно к ним и ее небрежность со мной. То самое, что раньше ее отталкивало, теперь привлекало. В моей подруге проснулось новое, она входила в другую роль, и, нужно сказать правду, входила мастерски. Ее успех был несомненным — Фоллет казалась ее ученицей, слабым и неталантливым подражанием.

32.

Следующий день не принес ничего нового. Я встретил Люль в том же окружении и, как накануне, проведя с ней несколько минут, ушел домой. Дня два или три повторялось то же самое. Люль все больше отдалялась, мне становилось все тяжелее. Потом, около двух недель, я совсем не выходил в парк. Встретившаяся как-то Фоллет восторженно и лживо рассыпалась передо мною в рассказах об очень интересно проведенном времени. Была ничем не прикрытая насмешка, что вот наконец-то я, Джим, тот самый, который не хотел знать никого, кроме Люль, получил заслуженный урок, потому что Люль такая же, как все, и хочет быть, как многозначительно заметила мне в тот раз Фоллет, свободной.

Проходили недели, месяцы, я редко выходил, еще реже видел Люль, но любил ее я не меньше.

33.

Рип говорил о взгляде, которым Люль меня проводила, но что было в этом взгляде, я не знаю. Едва ли ревность. Вероятно — недовольство, что я не захотел остаться около нее, когда она была в той компании. У Люль была настойчивость, умение желать, у меня — сопротивление и власть над своими желаниями. Люль знала, что я все тот же, она чувствовала это так же, как я ее отдаленность. Мы были правы оба, ни она, ни я лгать не хотели. Наши дороги расходились. Но около меня была возвратившаяся любовь господина, его жизнь как будто бы показывала мне мою будущую судьбу, и такие же, как у него, одиночество, память о первой подруге показались мне тогда лучшим выходом и единственной возможностью сохранить интерес к жизни и, может быть, вернуть отдалившуюся от меня Люль. Недавно ненужный в счастливые дни, занятый любовью к хозяйке Люль, снова необходимый в тишине и воспоминаниях, я сам теперь нуждался в господине, в его силе и умении любить. Боль, которую я тогда испытывал, была им побеждена. Я хотел у него научиться и теперь, мне кажется, научился любить.

34.

В утро, начавшееся, как другие, я ждал, когда господин кончит работу. В те дни он, возвратясь к первой подруге и еще более оценив ее, работал с обновленным напряжением. Его снова словно зачаровала и повела за собой та таинственная музыка, которая нисходила на него с портрета. Было позднее утро, когда он, усталый и счастливый, встал из-за стола и выпустил меня в сад. Я хотел идти в парк и в калитке столкнулся с Люль. Это было так неожиданно, что мы оба растерялись.

— Ты… куда? — натянуто улыбнувшись, спросила меня Люль. Ее голос показался мне глухим и сдавленным.

— В парк, — ответил я, — а ты?

— А я из парка. Тебя там не было эти дни. Я хотела знать: ты здоров, дома или нашел более интересное место для прогулок? — она снова улыбнулась. — Ну, пойдем. С тобой — можно? Я не помешаю? — сказала она с шутливой и грустной иронией. — Только не в парк, не в парк, пожалуйста, — добавила она поспешно и с отвращением.