Не выпускайте чудовищ из шкафа - Екатерина Лесина

что-то да сказала.

– Пейзажи у вас тут… своеобразные, – выдавил Бекшеев, чувствуя себя полным дураком. – Далеко до города?

– Не особо. Да и город тут такой…

Лучшая ищейка особого чуть прищурила глаза. Он ее другой представлял. Более… свирепой, что ли? А тут обычная женщина. Не слишком молодая, но и старой назвать ее язык не повернется.

Изменилась.

Странно. Ему казалось, что он ее и не запомнил совершенно. Тогда ведь хватало других женщин, свободных, счастливых. Тогда и он сам, и все-то вокруг просто захлебывались этим вот счастьем.

Как же. Война закончилась. Победа.

И значит, все будет как раньше. Нет, много лучше, чем раньше, иначе зачем это все? Кто бы знал… Может, и к лучшему, что не знал. Хоть немного побыл счастливым. И она. Тогда, на том балу у Потоцких, она сияла внутренним светом. И кажется, этот свет и привлек тогда внимание.

На мгновение.

Он вдруг вспомнил. Вальс. Поворот головы. Смех. Взгляд ее, направленный на мужа, полный даже не любви – немого обожания. Изящную линию шеи. Тонкий локон, что касался этой шеи, лаская ее.

Сияние драгоценных камней.

Ей безумно шло то легкое платье. И сапфировый гарнитур.

Тем страннее, что старый военный плащ тоже вполне гармонично смотрелся. Бекшеев старательно прикрыл глаза. Неудобно получится, если она заметит.

А она заметит.

Не может не заметить.

Он ведь заметил морщинки в уголках глаз. И обветренную темную кожу. Губы, которые она зло покусывала. Взгляд этот, чересчур уж сосредоточенный. Не дорога занимала ее мысли.

Гельшь.

Вот ублюдок. И угораздило же его. Именно сейчас. Именно когда Бекшеев понадеялся, что нашел тихое, самое, быть может, унылое место во всей империи.

То самое.

Если дар не обманул, место – то самое. Нужное. А этот мешается.

Надо будет побеседовать. Не с самим княжичем, с этим говорить бесполезно, но должен быть среди его челяди кто-то, поставленный следить. Вот пусть и следит. А то и вправду прибьют ненароком, нехорошо может получиться. Неудобно. Расследовать придется. А у него другое дело.

Машина замедлила ход.

Тоже интересно, старая, снаружи выглядит едва ли не развалиной. Кузов местами в пятнах ржавчины, кое-где краска слазила лохмотьями, а мотор работает ровно. И сам автомобиль мягко идет.

Не все тут просто.

Да.

Он поймал в зеркале обеспокоенный матушкин взгляд. И покачал головой. Странно, но и вправду отпускало. Такого с ним не случалось прежде, чтобы головная боль, накатившись, вдруг передумала и отползла. Бекшеев осторожно повел головой влево. Вправо. Прислушался.

Надо же…

– Что-то не так? – Зима повернулась к нему.

– Слегка укачало по пути, – почти не соврал Бекшеев. И добавил: – Я поговорю, чтобы этого клоуна убрали с острова. И да, компенсацию он доплатит.

Почему-то посмотрели с умилением, как будто он глупость ляпнул.

Может, и вправду глупость.

– С паршивой овцы… – Бекшеев не договорил, поняв, что все звучит как оправдание. И уставился в окно. – Это главная улица?

– Точно. Рыбацкая. Есть еще Малая Рыбацкая. И Западная Рыбацкая.

– А Восточная?

– Собирались строить, но там всего один дом. – Она помолчала и добавила: – Мой. Улицы не вышло. Поэтому только номер.

– А так бывает? Как же… письма писать. Или посылки? – удивилась матушка.

– Да все одно в контору пришлют, а там все всех знают. Почтальон и донесет, если надо.

Действительно.

– Здесь… довольно чисто. – Молчать было невыносимо, а говорить не о чем, и Бекшеев уставился в окно.

И отметил, что дверцы тоже не дребезжат. У того лакового такси, что отвезло их к пристани в Лазурном, дребезжали. А тут вот – нет.

Улица и вправду чистая.

Широкая мостовая. Камни подогнаны плотно друг к другу, и машина идет мягко. Бордюр выкрашен белой краской. Тротуары неширокие, но кому здесь гулять. Разве что куда-то спешила солидная, в тяжелой шубе и цветастом платке, дама. За нею следовали две попроще.

Служанки? Дочери?

Женщины остались позади.

Дома невысокие, в один этаж. И раскинулись, словно норовя дотянуться друг до друга. Одни побольше, даже с колоннами имеются. И с балконами. Другие простого виду. Третьи вовсе серые некрасивые кубы, словно из камня наспех вытесанные.

– Там вон градоправитель живет… и доктор наш, но его никогда на месте нет.

– Почему? – Матушка даже обернулась, запоминая уютного вида особнячок.

– Так… работы много. – Зима пожала плечами. – Его вечно то туда, то сюда… Он писал, стало быть, чтобы кого прислали в помощь.

– И как?

– Прислали. Двоих. Один спился в первый же год. Второй сбежал. Хотя наши его не обижали. Честно.

– Это как-то…

– Тут мало кто приживается, только… – Она осеклась. – Сами потом поймете. Зимой это особенно хорошо видно. Вон там дальше Севастьянов. У него тут рыболовная артель. И консервы делать сподобились. Еще Урусов. Китобойных два корабля держит, ну и прочий народец тоже. Ничего мужик, с характером. Уже завтра явится.

– Зачем?

– Знакомство сводить. Ну и кланяться. Лучше берите деньгами.

Брать что-либо Бекшеев не собирался. И хотел было сказать, но почему-то промолчал. И еще ощутил, как краснеют уши.

– Колычев тоже придет. Ростовщик…

– Это запрещено.

– У него патент, – прогудел с заднего сиденья нынешний бывший главный полицмейстер. – Он этот… владелец частной банковской конторы. Как по мне, один хрен… извините, госпожа.

– Как по мне – тоже, – согласилась матушка охотно. – Стало быть, общество у вас имеется?

– А то… всем обществам общество. Такого нигде больше нету.

Она все-таки улыбнулась, и на мгновение показалось, что тот внутренний свет никуда не исчез. Но погас он довольно быстро.

– Тут уже недолго. – Медведь махнул вправо. – Поворачивай на Малую. Дом, конечно, может, для вашей светлости маловат. Он из этих… отчужденных в собственность. Выморочное имущество. Градоправитель пытался продать, да кому оно надо…

– Домик неплохой. Тут Гольская жила. Некогда ее семья на шахтах-то и разбогатела, да только… сыновья не вернулись. Муж еще раньше отошел. Она и жила-то одна, не хотела ни родню видеть, ни приживалок. Потом-то уже родственники явились, конечно, да духовную грамоту она честь по чести выправила. И не у нас. – Зима явно говорила об этой незнакомой женщине, чтобы уйти от других разговоров, от вопросов, которые Бекшеев мог бы задать, не зная еще, что он давно научился не спрашивать лишнего. – Свара тогда была изрядная. Судом грозились. Но градоправитель у нас… в общем, сами поймете.

Дом был тяжелым. Пожалуй, именно эта тяжесть, некрасивость его и бросилась в глаза. Ни колонн, ни портиков, ни воздушных балконов. Ровные какие-то рубленые линии, словно архитектору до боли было жаль тратить камень на всякую ерунду. Он шел прямо, потом вдруг загибаясь буквой «Г», выставляя к дороге гладкую, лишенную