Преступление - Уэлш Ирвин

Леннокс недоумевает, зачем в квартире с двумя спальнями три ванных. Он хочет озвучить свои соображения, но тут открывается дверь и входит изящная, элегантная женщина лет под шестьдесят. На поводке у нее вестхайлендский терьер. Терьера отпускают, он бросается к Труди и Ленноксу, виляет хвостом, шумно сопит, тычется в ладони.

— Это Долорес, — говорит Джинджер. Труди и Леннокс сталкиваются с неподдельным восторгом со стороны Долорес. — А этого маленького паршивца зовут Храброе Сердце.

Леннокс терьеру определенно не по вкусу, и «общие корни» не способствуют. Терьер с ненавистью морщит темные, как резиновые, десны, обнажает крошечные зубки. Мерзкая маленькая злюка, того и гляди тяпнет, прикидывает Леннокс.

— Храб-ру-ля! — осаживает Долорес.

Пес будто убавляет пару дюймов в холке, на полусогнутых ползет к сидящему на диване Ленноксу. Вскидывает головенку, словно намеревается тявкнуть, но тут же сворачивается вокруг Ленноксовых ног.

— Видите! — торжествует Долорес. — Вы ему понравились!

— Хороший песик, — произносит Леннокс без энтузиазма, замедленным, сторожким движением тянется к мохнатой холке, ерошит шерсть, смелеет, нащупав дробные косточки. Одной рукой раздавить можно, думает Леннокс, с нескрываемым злорадством откидываясь на спинку дорогущего дивана.

Долорес, похоже, очарована Труди.

— Деточка, вы же просто прелесть. — Тона высоковаты, во взгляде одобрение. Труди смущена, это очень заметно, когда ее рука сама собой тянется к прическе. В следующую секунду лицо Труди застывает при мысли, что придется удлинить список приглашенных на свадьбу.

Долорес берет у Труди сумку и вальсирует в кухню. Джинджер говорил, она преподавала танцы. У Долорес легкие ноги, и вообще она отлично сохранилась, если не считать несколько отвисшего живота. Глаза, как и у Джинджера, сверкают из-под цалаченной челки; Леннокс и некоторые его сослуживцы людей с таким блеском в глазах характеризовали как «всегда готовых». Эти двое и в старости не ограничатся газеткой на сон грядущий.

Долорес уводит Труди; Джинджер в распоряжении Леннокса. Квартирка с иголочки: вещи новенькие, незахватанные, аж блестят. Леннокс отмечает запах — запах курительных палочек, столь характерный для жилищ американцев. Возможно, в Штатах этим средства для уборки ароматизируют. Задумывается, ассоциируется ли Британия с каким-то конкретным запахом, и если да, то с каким. В спальне Джинджер показывает гостю электронный сортировщик монет.

— Сюда мелочь сыплешь, а машинка ее сортирует. До двадцати монет в минуту обрабатывает. Складывает по кучкам и каждую кучку в бумажку заворачивает. Здорово, да?

— Если столько мелочи накопилось, может, просто в банке ее обменять?

— К черту банки. — Джинджер понижает голос, стучит себя по темени и подмигивает. — Они и так с нас дерут не пойми за что.

В соседней комнате, наедине с женщиной, которая старше ее собственной матери, Труди неожиданно для себя оттаивает. Простой человеческой теплоты этой американке не занимать.

— Моя мама вышла за копа и наказала мне не повторять ее ошибку, — сетует Долорес. — А я повторила, причем два раза.

Послушайте опытную женщину: держите его на коротком поводке.

— Я это учту.

Болтовня о свадьбах, платьях и вечеринках просачивается сквозь стены; Джинджер шепчет:

— По-моему, девочки нашли общий язык. А значит, можно безнаказанно слинять. Я тебе такое местечко покажу, супер!

— Идет, — вяло соглашается Леннокс, размышляя, как преподнести это известие Труди. Он принял бы диагноз «депрессия» или хотя бы более мягкий его вариант, «стресс»; проблема в том, что такое принятие априори означает отказ от собственной личности. Во всяком случае, по напряжению, сопровождающему каждое его высказывание, Леннокс понимает: в высказываниях ищут и успешно находят симптомы. И чувствует: методов управления его предполагаемым состоянием, избранных Труди, два — контроль (для нее) и лишение гражданских прав (для него). Логика Труди проста: Ленноксовы мысли будут водить его по замкнутому кругу, в то время как всякая не-подконтрольная рефлексия вредна ему по определению. У нее же, Труди, собственные планы на рефлексию: заменить ее позитивом, например мыслями о свадьбе, о новом доме, о мебели, о будущих детях, о другом доме, попросторнее, и так далее, по накатанным рельсам, по туннелю, в конце которого — смерть. Внезапно появляется Долорес.

— Рэй, я намерена умыкнуть вашу прелестную невесту, мы решили пройтись по свадебным салонам. Надеюсь, мальчики, вы найдете, чем заняться.

— Отлично, — кивает Леннокс. Труди лукаво улыбается ему, Джинджер сально подмигивает.

После ухода женщин Леннокс и Джинджер выжидают несколько минут, садятся в «додж», выруливают на бульвар Бровард, минуют полицейский участок и наконец останавливаются на Двадцать четвертой авеню, возле мужского клуба «Торпеда». Клуб представляет собой одноэтажное бетонное здание, снаружи напоминающее бункер. Над главным входом программа — «Зажигательные танцы».

— «Торпеда» рулит, — сообщает Джинджер.

Дверь подпирает огромных размеров латинос в черной футболке, накачанный тренажерами и стероидами. При виде Джинджера его угрожающий оскал плавно переходит в широченную улыбку.

— Привет, Жеребец! Как жизнь?

— Все в ажуре, Мэнни, — отвечает Джинджер, хлопая Мэнни по мощной спине. — Познакомься: мой друг Рэй, из Шотландии.

— Не «в ажуре» надо отвечать, а «путем», — поправляет Мэнни. Леннокс натягивает улыбку. Их с Джинджером препровождают в темный, похожий на пещеру зал. Леннокс мысленно относит зал к категории заведений, популярных среди копов, мерзавцев, безмозглых молодых и опечаленных жизнью, пожилых мужчин западного мира. Начинает прикидывать, под какую из этих категорий сам сейчас подпадает. Длинный «язык», развет вляющийся на несколько подиумов для танцев вокруг шеста, ведет, как в Мекку, в сверкающий, внушительных размеров бар.

Хотя еще рано, народу хватает, и за редким столиком из тех, что стоят по обе стороны от «языка», есть места. Леннокс выделяет группу полицейских — они в штатском, но неловкость людей, привыкших носить что предписано, бьет в глаза.

На официантках облегающие белые футболки, которые при неоновом освещении отливают голубым. Официантки следят, чтобы бокалы не пустовали; шоу в разгаре. Сначала все довольно вяло, но каждая новая кружка пива добавляет девушкам сексуальности и прямолинейности. Джинджер и Леннокс заказывают ребрышки с жареной картошкой.

— Долорес скажешь, что я ел салат с тунцом, — серьезно говорит Джинджер, — причем без майонеза. Ей не нравится, что я толстею. На будущей неделе у нас финал по бальным танцам.

Леннокс медленно кивает. Скребет стриженую голову.

— Вышибала тебя Жеребцом назвал. Почему?

— Просто кличка такая. В этом заведении я — Жеребец, — с вызовом произносит Джинджер.

Леннокс берет данный факт на заметку. Стискивает стакан, чокается со старым другом.

— За двадцать пятый век.

Пиво хорошо идет, да и текила не хуже. Леннокс поднимается — ему нужно в уборную. Он нетверд на ногах, видимо, от сочетания алкоголя с антидепрессантами. Приходится опереться о край писсуара. Над густой, мощной струей поднимается пар.

«Жизнь не так уж плоха. Мы вычислили сукина сына, который убил Бритни. С ним покончено».

— С тобой покончено, грязная тварь. — Леннокс плюет в большое зеркало, встроенное в кафельную стену. Левой рукой он поднимает правую, словно приносит клятву, сжимает кулак, борясь с ослабшей повязкой и притуплённой алкоголем болью.

Многократно усиленный проигрывателем голос Тины Тернер задается вопросом «При чем здесь любовь». Леннокс идет на свое место, однако дорогу ему преграждает танцовщица. Отработанным движением девушка прижимается лобком к его бедрам. Она раскрашена почти как клоун, вульгарно и ярко, но софит прямо над ними, и даже толстый слой тонального крема не может скрыть глубоких рубцов от прыщей. Круг под софитом как лобное место: видны и глаза с расширенными зрачками, и хищный изгиб узкого рта.