Бздящие народы - Александр Бренер

Здесь встаёт вопрос о наличии любви во взаимоотношениях этих двух. Была ли любовь? Или это был просто союз двух беспомощностей, двух вынужденно приставших друг к другу комаров, двух палых листьев, двух деморализованных лисят? Александру негде было жить, некуда податься, денег не было, под прошлым была проведена черта — вот он и пристал к Барбаре с её квартирой в Вене и хорошенькими пальчиками? А Барбаре в свою очередь остоебала Вена, Академия, все эти стерилизованные крольчата вокруг — вот она и прилепилась к залупастому парню из третьего мира? А залупы-то и не оказалось. Ах, залупа, залупа!

Господи, как далеко всё это от образа доктора Райха! От труда, любви и познания! Неужели мы такие говню-ки? А? А?

НЕТ, НИ ХУЯ ПОДОБНОГО

Нет, ни хуя подобного! Ни хуя подобного!

Мы с Барбарой не такие! Наша мощная любовь всегда с нами! На хуй слабаков, мы на сучьем клиторе вертели всех сомневающихся, всех унылых и разочарованных! Бля буду, мы победим! Почему? Да очень просто: потому что мы эпигоны! Наша книга — эпигонская, заебись она конём. Однако мы страшно хотим возвести наше эпигонство в ранг действительно охуен-ной культуры. Другого выхода просто нет. Ведь образцы обосрались. Те, кому мы подражаем с удвоенной силой, просто-напросто у орались и продали гегемониаль-ной культурке все провозглашённые ценности: свободу, равенство, сестринство! Всё продали. Поэтому нам ничего другого не остаётся: нужно просто довести эпигонство до уровня реального, охуенного сопротивления и тогда первоначальный усравшийся образец превратится во что-то немыслимо чудовищное — в новую небывалую культуру! Культуру освободившихся рабов! Вот! Единственная возможность сейчас — доводить до ублюдочного состояния всё старое, обосравшееся, и тем самым давать сладкие зачатки чего-то нового! Эй, ублюдки! Шевелитесь в своих могилах! Жан Жене, это ты? Вставай, разложившийся козёл! Покажи, на что ты ещё способен! Эзра Паунд, ёбаный обосравшийся фашистский сопротивленец! А ну-ка, помяукай! А ну-ка, помяукай! Потряси костями, продемонстрируй прежнюю удаль! Ёбс, ёбс!

Наша задача сейчас — показать, что значит подлинная преемственность в культуре! И что такое настоящие разрывы! Мы любим Берроуза, но рвём с ним на хуй. Старый мудак, ты зачем всё время позировал с револьверами? Фотографировался с наганом? Ты что, техасский шериф, что ли? На хуй, на хуй!

Да здравствует освобождённая от пошлости, кокетства и продажности сопротивленческая культура!!!

Ёбс, ёбс!

Мы ненавидим тебя, город Говновер! Мы презираем тебя, залупастый Нью-Йорк! Мы срать на тебя хотели, шлюха Париж! Да здравствуют африканские пустыни ненаёбного сопротивления! Да здравствуют плоть и кровь юных бойцов!

На самом деле мы, конечно, ничего не имеем против Седина, Берроуза и Компании. Всё это уже стало просто хорошим тоном. А с другой стороны, это не хороший тон, а австралийское мозгоёбство, турецкая ебот-ня! Гораздо важнее сейчас просто человеческое участие, дружеское слово или даже нежное-нежное поглаживание. А Берроуз-Селин — это весёленький остренький клитор современной культуры. Но, конечно же, важный клитор, абсолютно необходимый, без клитора вообще не обойтись. Ёбс!

 

НЕЖНАЯ КОЖА

Вернувшись в Вену из Люксембурга мы обнаружили, что оба покрылись прыщами. Впрочем, Александр страдал фурункулами уже давно, с самого раннего возраста. А вот теперь и Барбару заразил. А может, это она сама запаршивела.

Я стоял перед зеркалом и давил прыщ на виске. Прыщи — настоящий бич божий! И в тоже время прыщи дарят изощрённое, восхитительное наслаждение. Ой, ой, ой, ой! Больно! Ёб твою мать!

В своё время между двумя гигантами современной французской философиии — Фуко и Делёзом — произошёл спор о желании и наслаждении. Дело в том, что Фуко не мог терпеть слово «желание», он переживал желание как нехватку, он слышал, как оно бормочет, что его подавляют. Автор «Воли к знанию» отдавал предпочтение наслаждению: наслаждающееся тело он видел как сопротивляющееся власти. Наслаждение трансгрессивно, пиздец на холодец. Оно хуячит по дисциплинирующей и нормализующей власти всеми своими конечностями.

В свою очередь, Делёз не выносил слово «наслаждение». Почему? Ему представлялось, что наслаждение прерывает присущий желанию процесс, что наслаждение стоит на стороне страт и организаций. Желание же, как его понимал автор «Логики смысла», не содержит в себе никакой нехватки: Желание предполагает образование поля имманентности или «тела без органов», которое определяется исключительно охуением, разрушением всех и всяческих границ, перенапряжением, бля.

Что мы обо всём этом думаем? Трудно сказать. Мы не хотим сейчас ввязываться в сугубо философский, хотя и важный для нашего праксиса спор. Мы вообще не компетентны! Чисто интуитивно мы на стороне Фуко: он наш любимчик! Мы восхищаемся некоторыми его работами, они повлияли на нас. Что же касается прыщей, они действительно продуцируют странное, захватывающее наслаждение.

Мы стоим под душем, отдыхаем и расцветаем под горячими струями. Наши половые органы расслаблены, зато мы дали полную волю рукам. Я давлю прыщи у Барбары на спине. Это нежные розовые бутончики с белыми головками в центре. Прыг! Из прыща, которым я занимался, выпрыгнул маленький alien и приземлился мне на грудь. Может быть, он уже внедрился в меня.

 

Когда-то у Барбары был boyfriend с чудовищными гнойными прыщами, которые покрывали всю его физиономию. Он страшно страдал из-за этого, смущался и днями не выходил из дома. Никакие мази ему не помогали. Может быть, прыщавый комплекс повлиял на его потенцию: его хуй нередко отказывался служить ему. Это был удивительный влагалищелиз: я долго кончала от его долгих внимательных поцелуев. Он устраивался у меня в промежности как огромный хамелеон: его язык проникал до самого сердца. Город мерцал влажными огнями после моих оргазмов: ночи Касаб-ланки!

Иногда я думаю, что мой клитор — это магнит, который притягивает к себе весь мусор на свете: мысли о самоубийстве, страх одиночества, осенние листья, усталость, отвратительную депрессию, скуку, разочарование, испорченную еду в холодильнике, ночные кошмары, воспоминания детства, надоевшую одежду, ужас.

Иногда, напротив, мне кажется, что мой клитор — компас, который ведёт меня к счастливым моментам:

на берег моря, к оргазму, к беспамятству, к интересной мысли, в Болонью, в Мексику, к книгам.

Иногда мне кажется, что мой клитор — тупой нож. Я живу в стране цивилизованного секса, я читала Фуко, Лиотара и Джудит Батлер. Мой отец — экономист, мать — домохозяйка. Мне хочется убежать из страны цивилизованного секса и овладеть знаниями. Я котёнок, мне нечего сказать, Александр тоже щенок. У нас всё время кончаются деньги и мы начинаем нервничать. Я бросила Академию. На хуй.

Куда можно убежать из страны цивилизованного секса? Когда тебе плохо?

В Мордовию Духа. Там нет информации об AIDS, там не знают ничего о мандавошках, там нет слова «сифилис», а слово «гонорея» означает «сумерки». Там ебутся в полыни, отбросив трусы в речной камыш, вопя, словно выпи. Там секс не знает верха и низа, рта и попки, заушного и подкожного, рвотного и снотворного, гогота и воркотни. Там секс живёт не только в паху и под ногтями, не только в ноздрях, но и в перхоти, и в могиле души. Банды бледноногих женщин обнимаются там с бандами черноротых мужчин и, путая запахи, рвутся к звёздам. Коитус там продолжается столько, что седые волосы девушек падают к ногам их женихов, мешаясь с их бородами. Спариваясь, люди не меняют своего положения годами, и если кто держал в руках хлеб, яблоко или яйцо, насквозь всего этого проходят длинные извилистые ногти. Пары не шевелятся, лишь сжимаются их половые органы, и вид их страшен. О! О!

Исчезнуть, исчезнуть! Вот единственное желание брачующихся в Мордовии духа. Беги существования, заключённогов разнообразии, беги дифференции и осознания. Нет! Сношайся, сношайся, медленно паревра-щаясь в своего партнёра. Да! Весь смысл в этой метаморфозе, единственно божественной метаморфозе бытия. Только вдвоём найдёте вы камышовый посткультурный родник беспризорного секса! О!

Барбара, любовь моя! Отточи тупой нож твоего клитора раз и навсегда! Не бойся дифференции! Твой отец — экономист в маленьком австрийском городке, твоя мать — домохозяйка. Подходит к концу 1998 год, люди больше не хотят бунтовать, они хотят кайфовать. Твой брат учится на экономиста в Канаде, твоя сестра станет ветеринаром, Барбара. Стерилизации подвергнутся все, только не мы. Мы поедем с тобой в Нью-Йорк и забросаем яйцами и гнилыми помидорами весь культурный и политический истеблишмент. Каждый день мы будем сознательными партизанами, а каждую ночь — беспамятными трахалыциками. Революции и наслаждения — вот всё, что ждёт нас в будущем! Ёбс!

Прыщи продолжали мучить. Александр должен сделать сейчас одно интимное признание: он трусил целовать пизду Барбары, потому что ему казалось, что от этой мокроты возникают прыщи у рта. А Барбаре очень хотелось иметь оральный секс. Александр пытался лизать Барбару так, чтобы рот оставался сухим. Напрасный труд! Это не приносило удовольствия ни ему, ни ей. Оральный секс не шёл. Барбаре начало казаться, что Александр не любит её. Это было не так! Он любил! Но кроме технологий сопротивления были ещё эротические технологии, им тоже надо было учиться. Немедленно!