Под девятой сосной в чистом поле - Валерий Гусев

– Мама не обидится?

– А я ей не покажу, - просто сказал Алешка. - Зачем ее расстраивать?

– Это разумно. На мои портреты тоже иногда обижаются. И плохо покупают. - Тут он немного погрустил. - А какие дальнейшие творческие планы?

– Хочу портрет одного великого писателя нарисовать. Он в нашем поселке живет.

– Марусин? - Поля спросил это с такой гримасой, будто Алешка собирался рисовать портрет таракана. Или безобразной жабы. - Не советую.

– Почему?

– Потому что от таких людей надо держаться подальше. К сожалению, я это не сразу понял. Хочешь чаю?

– Хочу, - соврал Алешка. Ему было надо, чтобы художник хоть на минуту вышел из комнаты.

И как только за ним закрылась дверь, Алешка подскочил к окну, отдернул шторку, тут же ее задернул, а потом быстренько перебрал картины, которые стояли у стенки.

И не зря! Среди готовых рисунков он увидел… набросок украденной иконы, сделанный черным карандашом.

Вошел Поля с чайником, сгреб на край стола краски и кисти, налил чай.

Алешка сделал вид, что с удовольствием хлюпает из кружки, и небрежно спросил:

– А вот эти дощечки на подоконнике, они вам зачем? Вы из них рамки делаете?

Художник чуть не подавился чаем, закашлял.

– Постучать по спине? - с готовностью вскочил Алешка.

– Не надо, проскочило. Что ты спросил? Дощечки? Да это мне Посошок подарил. На растопку печки.

Алешка допил чай, поблагодарил хозяина и сказал:

– Вы все-таки нарисуйте икону для храма. Она ведь такая знаменитая. Мне отец Леонид про нее рассказывал.

Художник нахмурился, вздохнул и мрачно произнес:

– Нет уж, с меня хватит. А ты заходи почаще. Давай вместе на этюды в поле выходить. Я тебе старый этюдник подарю.

– Лучше новый, - сказал Алешка и попрощался.

– Ох, Дим, - сказал он мне, когда вернулся домой. - Что-то тут такое… - И он повертел пальцами. - Загадочное.

– Я думаю, все очень просто. Нарисовал этот Поля этого Марусина в твоей манере, например, с гусиным пером в… носу - тот и обиделся. И велел его гнать.

Алешка как-то слабо улыбнулся, отдал мне папин портрет и попросил:

– Спрячь его подальше, ладно? А то велит нас папочка гнать.

А когда мы укладывались спать, он задумчиво произнес:

– Дим, а вот эти дощечки, ну Посошковые, для крыши… Лемехи эти гонтовые…

– Ну, - бормотнул я, засыпая.

– Поддельная икона, Дим, точно на такой дощечке нарисована. Я разглядел.

К чему бы это, подумал я, проваливаясь в сон.

Глава IV

Привидение в печке

Вобщем, под подозрение у Алешки здорово попали тихий пьяница Посошок и грустный художник Поля. Посошок вывел Алешку на художника, а тот, в свою очередь… А тот, в свою очередь, пока ни на кого его не вывел. Потому что Алешка вдруг сделал неожиданный вывод и поделился им со мной.

– Знаешь, Дим, - сказал он с задумчивой мордашкой. - Чтобы в этой краже разобраться, я должен узнать главное: как этот поганый жулик пробрался в церковь! Может, он вовсе без ключей пролез.

– Через печную трубу?

– Кто его знает… Помнишь, папа говорил, что преступника можно узнать по почерку?

– А у тебя что, письмо от него есть?

Алешка хмыкнул.

– Я не про этот почерк, Дим. А о том, как он действует. Как, например, пролезает в квартиру или в музей. Ведь каждый жулик по-своему ворует. Может, он и в церковь как-то по-своему пробрался. И если я догадаюсь - как, то узнаю его фамилию и адрес местожительства.

– Валяй, - согласился я. - Тебе помочь?

– Ты лучше за апельсинами приглядывай. А я буду агентуру расширять.

Так и пошло. Изо дня в день Алешка упорно и настойчиво расширял круг своей агентуры. Первое время я частенько видел его на мосту, где он посиживал с удочкой среди местных пацанов. Удочка у Алешки была классная и снасти соответствующие. И в скором времени удочка прочно заняла свое место в углу вагончика, а вся красивая и добротная запасная снасть перекочевала к местным рыбакам. Я отругал Алешку.

– Информация стоит денег, Дим, - поучительно произнес он. - А ты мне денег не даешь. Зато я такое узнал! Ты помнишь, батюшка поп рассказывал, что в стародавние времена от всяких врагов люди удирали подземным ходом? Туда, - он махнул рукой, - за реку и в непроходимые болота, помнишь?

– Помню, - кивнул я и тут же его разочаровал: - А ты помнишь, он говорил, что этот подземный ход рекой затопило?

– Кто его знает, Дим. Пацаны мне тоже сказали про это. Они сами сколько раз уже это подземелье искали. И даже знаешь что нашли?

– Клад какой-нибудь? - Я слушал его, одновременно обеспечивая тылы мытьем посуды.

– Они знаешь, - Алешка понизил голос до шепота, - они нашли боковой ход. Он знаешь откуда ведет? С кладбища! - Этого еще не хватало! - Там, Дим, такой склепий есть…

– Склеп, что ли? - Я составил посуду в шкафчик и взялся за веник.

– Ну, склеп, какая разница! И там в полу, под гробом, дыра вниз. Пацаны ее нашли. И знаешь, Дим, какая жуткость там случилась? Они туда за кладом залезли. Подземным ходом почти до церкви добрались, а тут вода из реки прорвалась. И их отрезало, все подземелье затопило. Они там на ступеньках сидели. В темноте. А кругом - одна вода. И знаешь, Дим, кто их спас?

– Паршутин, что ли?

– Сам ты Паршутин! Дядя Андрей, участковый! Он в этот склепий… Ну, в этот склеп прибежал, а вся дыра водой залита! Жуткость, да?

Еще бы!

– И он, Дим, оказывается, туда нырял и плыл там под водой, в этом подземелье. Молодец, да? И пацанов на буксире вытащил.

– На каком буксире? На веревке, что ли?

– Он, Дим, их по очереди пристегивал наручниками к своему поясу. Он просто герой после этого. А на вид не скажешь, да?

Вот тебе и дядюшка мент!

– В общем, Дим, в этом склепии ничего, кроме воды, нет! Но, может, чего-то где-то осталось? Какая-нибудь другая дыра. Вот в эту дыру жулик и пробрался в церковь. И никаких ключей ему не понадобилось. Шасть - и все! И я эту дыру найду.

– А зачем? - охладил его я.

– Чтобы картина преступления была ясная.

– Тебе это надо? - усмехнулся я.

– Надо! - твердо сказал Алешка. - Я тебе уже говорил!

И он начал активно подмазываться к церковному сторожу Савеличу. Зачастил в церковь. То полы подметет, то соберет из подсвечников огарки свечей в специальную коробку, а на какой-то праздник даже ходил со сторожем в березовую рощу, чтобы нарезать зеленых веток и украсить ими вход. Савелич в нем души не зачаял. Умеет Алешка обаять человека своими ясными глазами. А потом потихонечку начинает «обработку».

Сидят они вечерком, на закате, на теплых ступенях у входа. Глядят на дальний лес, в который неторопливо опускается красное, уставшее за день солнце.

Становится прохладно. Комары зудят, первые мышки с крыльями начинают причудливо чертить зеленоватое закатное небо. Изредка над головой вдруг тихонько и задумчиво звякнет колокол - видно, какая-нибудь уже сонная птичка, спешащая на ночлег в свое гнездышко, задела его неосторожным крылом.

Возвращается стадо, пылит деревенской улицей, мычит и блеет. Хозяйки встречают скотину, звенят подойниками, кличут по домам заигравшуюся детвору.

Савелич закуривает трубку, и легкий прозрачный дымок тянется к лесу…

– Нет, милок, - неспешно говорит Савелич, пыхтя трубкой, - энтого хода давно-давно нет. Зря мальцы об этом болтают. Обвалился он, залило его водой из речки. Не, не найти его.

– А как же тогда этот жулик в церковь пробрался?

– Кто ж его знает? На то он и жулик.

– А вы ключи никому не давали?

– Что ты, милок! - дед Савелич даже пугается. - Вот как вечером запираю церкву на три замка, да в полночь еще проверю, так ключи сразу батюшке сдаю, под его присмотр. И за ночь кругом храма сколько разов обхожу. Никакая мыша не пролезет.

– Пролезла же! - вспыхивает Алешка. - И столько ценностей утащила.

– Вот я и думаю, - дед выбивает трубку и убирает ее в карман, - тут, милок, без нечистой силы не обошлось. У нас ведь в округе отродясь и колдуны водились, и ведьмы гнездились. Одна Полинка заполошная чего стоит!

Ну да, полезет Полинка в церковь красть - ей все некогда.

– Чертяка какой-то завелся, не иначе…

Потом они вместе обходят церковь. Савелич проверяет запоры и решетки на окнах. Ходят они в густых зарослях, которые заполонили все старое кладбище вокруг храма. Там стоят покосившиеся кресты и памятники со странными надписями старинными буквами. Все это скрыто густым кустарником и высокой травой. В кустах попискивают спросонок птички, в траве шмыгают неугомонные мыши.

Тишина. Только вздрогнет высоко на колокольне какой-нибудь колокол да взлает в селе собака.

Возле одной из стен Алешка вдруг замечает меж кустов идущие куда-то вниз каменные полуразрушенные ступени, огороженные кривой железной оградой. Ржавчина на ней висит лохмотьями.

– А это что? - спрашивает Алешка Савелича.

– Тама подвал. Не лазь туда. Нехорошее место. Я туда упавшие кресты с могил складаю.