Смерть в подлиннике - Алексей Макеев

class="p1">– Ко всякому готовы, – добавил Стас.

– Я долго налаживал с ней контакт, – признался Денисевич. – Сначала на порог не пускала, даже как-то прокисшим супом с балкона облила. А потом привыкла ко мне, перестала шарахаться и проклинать. Должен сказать, что принцип работы у меня такой: считаю, что к каждому, невзирая ни на что, необходимо относиться по-человечески. Вот я и решил, что если я буду с ней именно так, по-нормальному, а не как некоторые граждане, то толку от нашего общения будет больше. Она ведь не сразу с рождения к бутылке потянулась, а по весьма веской причине. У нее ребенок под машину попал. Четыре года было девочке. Марьяна после смерти дочки какое-то время держалась, работала даже. Но поселок маленький, сами видите, от сочувствующих не скрыться. Ну, не знают некоторые, что такое тактичность, что же теперь сделать? А народ-то везде, он кругом, от него не спрятаться. Марьяна тогда кассиром в нашем универсаме работала. Вот в этом самом, через дорогу.

– И была постоянно на виду, – понял Гуров.

– Затюкали люди ее своим сочувствием. Я так понимаю, что она бы, может, и пришла в себя, но когда на каждом шагу напоминают о твоем горе, то откуда взять моральные силы и начать хотя бы улыбаться? Добротой ведь тоже задушить можно. В конце концов Марьяна решила уехать из поселка, но, видимо, было поздно, и внутри у нее уже что-то сломалось. Уехала в Москву к каким-то знакомым. Но не вышло у нее построить жизнь на новом месте, поэтому вернулась. Тогда-то и стало понятно, что алкоголь стал для нее лучшим другом. Ну а потом с Геной нашим закрутила. С тех пор и жили вместе.

– Ну а вы-то что думаете по поводу смерти Гены? – спросил Гуров, закурив. – Это ведь ваш участок. И Голикова несколько дней назад пропала. Вроде бы два разных эпизода, но произошли в одном населенном пункте и за короткий отрезок времени. И это при том, что уровень преступности в поселке очень низкий.

Денисевич задрал голову и посмотрел вверх, на балконы.

– Я думал об этом. И с Федором Анатольевичем на эту тему говорил. На первый взгляд как таковой связи между этими двумя прецедентами нет. Или так: пока что отследить ее невозможно. Но мы толком еще ее и не искали, мы же только начинаем. Гена напрямую не контактировал с Голиковой. Разные социальные слои и так далее. Но могут быть скрытые моменты. Гена не работал и частенько гулял по поселку, стреляя у прохожих деньги на бутылку. Мог подработать у кого-то, вынести мусор, помочь загрузить мебель… Но в основном все заработанное благополучно пропивал. В плохую погоду его долгие прогулки сменялись нахождением на посту, то есть он с утра торчал возле универсама. Голикова, конечно, могла его запомнить, но они абсолютно точно не общались. Она не водила с ним дружбу, иначе я бы об этом знал. Их ничто не могло связывать. По характеру Гена был тихим, к людям нарочно не лез, в драках замечен не был. Такой прибитый алкаш. А вот Голикова – та была совсем другой. Это она скорее могла его обхамить, проходя мимо, и в таком случае он мог ей ответить, но, как правило, если на него наезжали, то Гена просто уходил куда-нибудь от греха подальше, а потом возвращался.

– Ну а сама Марьяна? Не могла она его в порыве страсти «приласкать»?

– Это мы, конечно, проверили первым делом, – вздохнул участковый. – Не могла. Вчера она целый день провела у своей знакомой в дачном поселке. Та уже подтвердила. Туда и сюда Марьяна ездила на автобусе, ее водитель запомнил. С алиби у Марьяны все в порядке. Квартиру осмотрели, ничего похожего на предмет, которым она могла бы нанести Генке травму, не нашли. Поискали везде, где только можно, а ребята у нас дотошные, все кусты в поселке облазили, все урны перетряхнули. Вот так. И да, местных я тоже уже опросил. Гену вчера никто не видел.

– Прямо-таки всех? – усомнился Гуров.

– Уж поверьте. Моим информаторам можно верить.

– И где же он был целый день? Никто, получается, не знает? – спросил Крячко.

– Получается так. Удивительно, конечно, но надежду не теряю. Может, и вспомнят еще.

– Но если он возвращался домой поздним вечером, когда многие жители уже спят, то вполне вероятно, что мог никому не попасться на глаза, – предположил Гуров. – Как у вас тут по вечерам? Много людей на улицах или никого?

– Могло быть и так, что его просто не заметили, – согласился Денисевич.

– Значит, информаторы не такие уж и надежные?

– Прохожие порой не видят то, что происходит вокруг. Ну, идет мимо кто-то, а вот кто именно? Могут и не вспомнить, потому что заметили только краем глаза. Я еще поработаю над этим, повторно опрошу людей.

– А Марьяна точно дома? – с сомнением поинтересовался Крячко. – Не зря пришли?

– Дома. Только что в окне ее видел… Да и куда ей деться теперь? Если вы докурили, то можно уже ее навестить.

Гуров выбросил в урну окурок и вошел следом за Денисевичем в подъезд.

…

– Кто там еще приперся?

Женский голос из-за двери звучал слишком тихо, даже сдавленно, что уже само по себе было необычно. Внутренне Гуров приготовился к громкому отпору от хозяйки квартиры, ведь участковый ясно дал понять, что девушка она своенравная. Предполагалось, что прием с самого начала не должен быть теплым. Но на деле все оказалось иначе.

– Открывай, Марьяна Васильевна. Ты же видела нас из окна, – так же тихо ответил Денисевич и отступил на шаг назад.

Дверь медленно открылась, в проеме показалось бледное лицо. Сначала Гурову показалось, что перед ним совсем юная девушка, почти подросток, и ей не больше двадцати лет, но при более пристальном рассмотрении тончайшая иллюзия молодости растворилась в воздухе, оставив после себя лишь пылинки, подсвеченные вечерним солнечным светом, проникающим в коридор через окно за спиной хозяйки.

– А кто это с вами? – все так же тихо спросила Марьяна, не глядя на сыщиков.

– По поводу Гены, – объяснил Денисевич. – Столичная полиция. Впусти нас, красавица. Мы плохого не хотим.

– Ладно. Ноги только вытирайте.

Марьяна когда-то была красавицей, но ее непростое прошлое и беспросветное настоящее крепко поработали над изменениями во внешности молодой женщины. Правда, что-то на память они ей все-таки оставили. Например, глаза. Они у Марьяны были огромными, широко расставленными, а радужка имела необычный цвет – будто бы кто-то взял черную акварельную краску, белилами разбавил ее до светло-серого, а потом для верности добавил еще