Армянское древо - Гонсало Гуарч

Я поняла, что мне надо сделать. Мне надо было улучшить момент и бежать. Но я сбегу не одна. Я возьму с собой свою дочь — тогда мне казалось, что связанное со мной крохотное создание, непременно должно быть девочкой. Я назову ее Мари Нахудян.

Именно в те дни султан разослал во все провинции указ который предписывал уважать жизнь и имущество его подданных христиан. Армяне могли пока еще пожить. Султан не хотел, чтобы убийства и преследования продолжались.

К тому периоду моя беременность становилась заметной и Осман оставил меня в покое. Когда он возвращался из поездок в Константинополь, куда его нередко вызывали, он с сомнением и ухмылкой смотрел на меня, будучи уверенным, что моя кротость являлась доказательством его победы. Он получит от меня то, чего добивался, — сына, турка и мусульманина. Какая разница, что его мать была армянкой? Никакой. Это не имело никакого значения. Все дело в том, что ему удалось удовлетворить свои каприз.

Мое новое положение позволило мне перемещаться с чуть большей свободой. Сначала я ходила только по дому, а потом выходила и на рынок в постоянном сопровождении старой Самы. Лицо мое всегда было закрыто. Для него это была всего лишь публичная демонстрация его успеха.

Осман Хамид занимал очень важную должность мутесарифа Урфы. Он пользовался доверием Высокой Порты[4], что обеспечивало ему абсолютную безнаказанность и, кроме того, явилось источником его обогащения.

Самой главной стороной личности Османа Хамида была жадность. Он был готов убить из-за денег. Он мог украсть все, на что падал его взгляд. Потом он разговаривал с шейхом или каким-нибудь имамом и как-то успокаивал свою совесть. Этот человек любил золото куда больше, чем кого-либо из своих близких, и горе тому, кто попадался на его пути с какими-нибудь богатствами.

В один из дней Османа срочно вызвали в Константинополь. Поездка обычно была долгой — на дорогу туда и обратно уходило больше месяца, да и то, если в Константинополе у него не было других дел.

Со мной он даже не разговаривал. Да и что он мог сказать мне? Из опасения повредить ребенку он уже не отваживался бить меня. Признаться, это обстоятельство уберегло меня от многих побоев, ведь я не упускала случая продемонстрировать ему мою ненависть и презрение. Он как-то выносил мою ненависть, но мое презрение выводило его из себя. В этих случаях он предпочитал уходить, бормоча оскорбления и угрозы, а иногда кричал, что как только родится сын, он отдаст меня на растерзание своим слугам, а потом убьет.

Для меня все это не имело значения… Какая разница, что он сделает со мной? У меня появилась причина, ради которой стоило выносить все это. Я убегу от него со своей дочерью. Я не могла сдержать улыбки, представляя себе, что произойдет потом. Он лопнет от отчаяния и злости!

Но мне приходилось соблюдать осторожность. Не показывать, что питаю какие-то надежды. Наоборот, я была сама покорность и молчаливость, как если бы смирилась с неодолимой судьбой.

Сама ходила за мной как тень. Ей наверняка были даны строгие указания и высказаны такие угрозы, которые, как ей было хорошо известно, были далеко не пустыми словами. Осман Хамид считался одним из самых коварных и опасных людей Урфы. В этом городе у него не было необходимости отчитываться перед кем бы то ни было за свои самые жестокие поступки.

На следующий день после отъезда Османа Хамида в Константинополь я обнаружила, что дверь его личного кабинета не была закрыта на ключ. Видимо, в спешке сборов он забыл закрыть дверь. Сама была на кухне, так что я могла свободно ходить по всей квартире. Никто не предупреждал меня, что мне запрещено входить в его кабинет, впрочем, в этом не было необходимости — кабинет всегда был наглухо закрыт.

Было невозможно преодолеть соблазн. Я заглянула в галерею — никого не было. Тогда я вошла в кабинет и закрыла дверь изнутри на ключ. Дверь имела глазок, так что никто не смог бы войти в кабинет неожиданно. Да и вообще, кабинет был закрыт, каким всегда его оставлял Осман Хамид.

Я осмотрелась. В большой комнате стоял полумрак. Главное место в ней занимали два больших кедровых стола с инкрустациями из жемчуга. Большой книжный шкаф был забит связками документов и книгами, многие из которых были завернуты в пергамин.

На столе я увидела раскрытое письмо. Оно было напечатано на бланке султана и адресовано большому визирю.

Я быстро пробежала текст: «Вы приглашаетесь на координационное совещание. Возникшая проблема вытекает из продолжающегося восстания, что может вызвать интервенцию европейских держав. Целесообразно прекратить преследования и восстановить нормальную ситуацию до получения новых указании. Подпись: Камиль-паша».

Вот почему Осман так поспешно выехал в Константинополь.

* * *

На этом заканчивался незавершенный рассказ Азатуи Назарян. Трагедия этой женщины, моей бабушки, напрямую ударила по мне. Во время чтения я сдерживал дыхание — впервые в моей жизни некто, живший задолго до меня, незнакомый мне, но одновременно очень мне близкий, рассказывал мне из первых уст, как все начиналось.

Азатуи Назарян… Что случилось с ней? А с моим дедушкой Богосом Назаряном? А с Алик и Оганнесом?

Я не мог устоять. Мне надо было побольше узнать о происшедшем. Я всю ночь думал об этом. Когда рассвело, я уже знал, где искать важные документы.

На следующее утро я пошел в бюро путешествий и заказал билеты в Лондон. Мой друг Джеймс Гамильтон не подведет меня. У него были ключи от основного архива Форин Офис, и, кроме того, он был мне кое-чем обязан.

На всем пути до Лондона я думал об Османе Хамиде. И хотя я испытывал ненависть к нему, он все-таки был отцом моего отца, и я не мог оставаться абсолютно объективным. Из прочитанного мной рассказа было видно, что Осман Хамид был лишен этики и моральных принципов. Такая беспомощная женщина, как Азатуи, много натерпелась от него. Меня распирало любопытство узнать, что же произошло потом.

Джеймс встретил меня на вокзале. В Лондоне стояла промозглая погода, и я с тоской вспомнил жаркое восточное солнце, которое оставил в Стамбуле несколько дней назад.

Мы поехали прямо в здание Исторического архива. Директор — невозмутимый англичанин, выслушал меня бесстрастно, лишь изредка кивая головой. Джеймс, судя по всему, был его большим другом, потому директор без всяких промедлений нажал на кнопку звонка, и служащая отвела нас в архив. Эти люди были прекрасно организованы, уже через несколько минут я держал в руках маленькую картонную карточку.

Хамид, Осман

Осман Хамид (1856–1920). Турок. Сын Мохаммеда Хамида и Амины Бельхадж. Родился в Диарбекире, Турция. Майор 2-й армии. Назначен мутесарифом Диарбекира (1895–1909 гг.). Женат на Айхе Сугур. Его сын Кемаль Хамид также несет ответственность за массовые убийства армян.

Вместе с карточкой мне вручили картонную папку, в которой находился конверт из плотной коричневой бумаги. На конверте была наклеена этикетка с надписью на английском языке:

Осман Хамид родился в Диарбекире в 1856 году. Поступил в кадетское училище в 1872 году, которое закончил в чине офицера в 1876 году. Его карьера не была блестящей. Мы знаем лишь о его участии в качестве командира в массовых убийствах в г. Ван в 1894 году. Но он получил политическое признание и через несколько месяцев был назначен мутесарифом Диарбекира. В чем состояли его заслуги? В том, что не проявлял ни малейшей жалости к армянам и вообще к христианам, а также отличался абсолютной верностью султану. Покончил жизнь самоубийством в военной тюрьме Константинополя в 1920 году после того, как был приговорен к пожизненному заключению.

Эта заметка, напечатанная на машинке каким-то архивариусом, отдавала каким-то прогорклым запахом. Документу было, вероятно, лет восемьдесят. Я был взволнован и обеспокоен. Я словно открыл ящик Пандоры, ведь вся эта информация непосредственно касалась меня.

Я достал из конверта другие бумаги. Там было всего три официальных документа, но их оказалось достаточно, чтобы понять многое из того, что произошло в те страшные дни.

Документ № 1. Протокол показаний Османа Хамида на заседании трибунала Военного совета в Константинополе (перевод с турецкого языка с арабскими буквами).

Именем Бога Милостивейшего и Всемогущего.

Я, Осман Хамид Казим, офицер армии Османской империи, мутесариф Диарбекира в период с 1895 по 1909 годы имею честь разъяснить Трибуналу мои действия, в связи с чем ЗАЯВЛЯЮ:

1. Мое поведение как офицера и джентльмена безупречно, лишь наилучшим образом исполнял полученные указания. Я никогда не превышая своих полномочий, единственной моей заботой было обеспечить благополучие и безопасность моих солдат.

2. Что касается должности мутесарифа Диарбекира, которую мне было поручено исполнять, заявляю следующее: