Что случилось с Гарольдом Смитом? - Бен Стайнер

А потом наступила третья стадия – необъяснимо, печально. Я еще выбирал, «Шанель» или «Гивенши», а потом заплатил за покупку. С какой же болью ощутил я, что огонь любви погас, осталось пепелище, и мы стали чужими друг другу, как два незнакомца, как продавец парфюмерного отдела и покупатель, который приходит и уходит. Такова жизнь, да.

Но поехали дальше.

Духи купил. И подарочную упаковку купил – красную в белый горошек. Еще одна загвоздка: следует приложить открытку? А может, не стоит?

Если стоит, что написать? Что-то сентиментальное? Остроумное? Самоуничижительное?

Я перебил всех зайцев, написав кучу вариантов, начиная с:

Дорогая Джоанна.

Это тебе подарок. Потому что ты такая красивая, и я безумно тебя люблю.

С любовью, Винс ХХХХХ

К вашему удовольствию, сообщаю, что этот вариант с самого начала не котировался.

И кончая прямолинейным вариантом:

Джоанна,

Подарок прилагается.

Ваш коллега Винс Дж. Смит

По-моему, самую чуточку суховато.

Я свел большое количество вариантов к двум. На каком остановиться? И я бросил монетку, и мне выпал второй вариант, и я был не согласен, поэтому снова бросил монетку, и выпал первый вариант, который теперь показался мне хуже второго. Поэтому я снова бросил монетку.

Первый вариант.

Я списал текст с черновика красивым каллиграфическим почерком, обернул флакончик бумагой, красной в белый горошек, прикрепил маленькую открытку и отправился с подарком на работу. Последний день перед Рождеством. Я предполагал нанести подарочный удар примерно в 5.03, когда мы вместе направимся к автобусной остановке.

Ну и.

5.01. И я застрял под арестом, и на столе моем громоздятся несчастья.

Ч-черт.

Вот уже целый час я прорабатываю возможные варианты на непредвиденный случай, способы отступления и прочее. Но я должен сделать это, я должен подарить ей духи: не потащусь же я с ними домой. Нужно ее задержать. Как-то. Но как? Что придумать? Думай, Винс, думай. Ты дотянул до последнего, уже 5.02, Джоанна прибирается на столе, пора. Она надевает пальто. Винс, ты сможешь. Она направляется к выходу, вставай, Винс, окликни ее, подзови. Ну же. Нет, что это, она оборачивается, сама, по собственному почину, она идет к тебе. Винс, не смотри, опусти голову, подожди, подожди, выбери момент, чтобы поднять глаза и будто случайно увидеть ее, будто вспоминая – кто это, что это, будто ее существование не терзает тебя каждую секунду бодрствования, так, спокойно, рано, рано, вот она зависла над твоим столом, давай!

– О, привет, Джоанна. Прости, не заметил.

– Вы задерживаетесь?

– А, ну да. Увы, увы.

– Вам помочь?

– Нет, спасибо, я справляюсь.

– Давайте помогу, быстрее дело пойдет.

– Нет, не стоит.

– Ну, как хотите. Да, тут я для вас приготовила. Вот.

– Что это?

– Угадайте.

– Рождественская открытка?

– Счастливого Рождества, Винс.

И ушла.

Странная парочка

На Рождество мы устраивали большой семейный праздник.

Итак, о нашей семье.

Это сейчас я понимаю, что мои папа и мама были довольно странной парочкой, но тогда мне казалось: родители как родители. Они просто были, день за днем. Жили дома, передавали друг другу кетчуп за столом, проходили из комнаты в комнату, смотрели телевизор, портили воздух в туалете… Они были как ходячая мебель, порой с ней сталкиваешься, порой обходишь: они старели, ветшали, и никто не замечал, и всем было все равно.

Да, папа с мамой были, можно сказать, странной парочкой, только их и парочкой нельзя было назвать. Нет, никакой вражды, крика, они не кидали друг в друга тарелки. Но и ничего, как бы это выразиться, приятнее между ними тоже не наблюдалось: никаких тебе шоколадок, цветов, комплиментов, теплых взглядов и так далее. Между ними вообще ничего не наблюдалось. Они просто жили друг с другом, и, я так думаю, просто жить друг с другом – это почти ничего.

Мама была намного моложе отца. Наверное, она была привлекательной, но у какого сына язык повернется сказать такое про собственную мать. Криво как-то выходит, нет? Да, мама была привлекательной, но не только внешне. Хохотушка, очень жизнерадостная, хотя, если задуматься, поводов для радости у нее было немного.

По крайней мере, отец уж точно не приносил ей никакой радости.

Помнится, я уже пытался – без особого успеха – рассказать про отца. Попробуем снова. Мой отец, Гарольд Смит, был человеком загадочным. А может, и нет. Может, если заглянуть глубже, он был самым что ни на есть заурядным человеком. А может, и нет.

Потому он и был загадочным.

А может, и нет.

Про отца мало что можно сказать – зацепиться не за что. А что ему вообще нравилось в этой жизни? Если он и делал что-нибудь, непонятно – ради удовольствия или просто потому, что так его жизнь на земле протекала ненавязчиво и безболезненно, а ничего умнее он придумать не мог.

Поясню. Легко понять, если кто-то любит, по правде любит заниматься виндсерфингом, или верховой ездой, или латиноамериканскими танцами, или еще чем. Сложнее представить, что кто-то любит курить трубку, сидеть в кресле, смотреть телевизор. Ну да, и еще читать газету.

Но, знаете, оглядываясь назад, я начинаю понимать, что отец и впрямь это любил.

По крайней мере, я надеюсь.

Отец рано вышел на пенсию, вел тихую незаметную жизнь, и это вполне устраивало маму, потому что у нее была куча друзей, с которыми она общалась. Особенно Бетти. Она ходила в паб или играть в бинго. А папа сидел дома.

И курил свою трубку, и смотрел телевизор.

Смотрел все подряд: спорт, мыльные оперы, новости, комедийные программы, и все ему одинаково нравилось. А «Шоу Роланда Торнтона» нравилось больше всех.

Но не буду повторяться.

Гарольд Смит, воин

Хотите верьте, хотите нет, но Гарольд Смит много лет прослужил в армии. Но, слава богу, не воевал, не стрелял и никого не убил.

По крайней мере, напрямую.

Отец был бухгалтером в Административном Корпусе. Его самая кровавая работа – прокалывание бумажек дыроколом. Отец занимался военными поставками – по мелочи. Но поставлял не всякую жуть, не танки, не оружие и не бомбы, а разные береты, гуталин и тушенку.

Гарольд Смит был маленьким винтиком в гигантской военной машине Британской империи. Винтиком, без которого не работает ни один механизм.

Вроде бы нужен, но в результате подробного и затратного подсчета человекочасов вдруг выяснилось, что, если Гарольда Смита вывинтить и на свалку выбросить, гигантскую военную машину Британской империи ни на миг не заклинит.

Так что, может, вы не против уйти в отставку?

Совершенно не против, благодарю вас.

Да, отец с мамой были совершенно разными людьми: странно, что они вообще сошлись. Однажды я спросил, как они познакомились. И услышал очень странную историю.

Отец тогда еще служил в армии, приближалось Рождество, и для их подразделения, или дивизии, или чего-то там еще устроили ежегодный праздник. В том году постановили: пусть будет карнавал.

И отец решил совершить человеческий подвиг, ринуться навстречу моде: и вот он для карнавала взял напрокат адмиральскую форму. Наступил день праздника, и отец решил вздрогнуть и позволил себе пару-тройку кружек пива с лимонадом: когда он решал вздрогнуть, что случалось редко, это был его предел, но, в конце концов, на дворе Рождество, и, короче говоря, мой отец напился. Карнавал закончился, время позднее, отец отправился домой: он идет, выкрикивая бравые лозунги, шатается, падает, поднимается и идет дальше, распевая песни – просто напрашивается, да? И вот какой-то неизвестный – или неизвестные – избивают его, обирают, отец валяется в канаве, и тут мимо проходит не кто-нибудь, а моя мама, тоже не очень чтобы трезвая – мама возвращается с девичника.

Мама спасает папу, отправляет его в больницу, врачи суетятся. Слава богу, ничего серьезного, правда, его ударили по голове, и он пьян, память в самоволке, и он только твердит, что он адмирал, а ведь на нем адмиральская форма, все сходится.

Ну, и моя мамочка быстренько смекает, что сбываются все ее рождественские мечты разом.

И отправляется с ним под венец, не успевает папа вспомнить, как его зовут.

И лишь позднее моя мамочка обнаруживает, что подцепила никакого не Адмирала Флота, а скромного клерка из Департамента военных поставок 4-й северо-западной дивизии.

Нда. Поздно хлопать крыльями. В те времена – обвенчался, и точка.

Вот так они и сошлись.

Его ройялистское высочество

Четвертым членом нашей семьи был мой старший брат Рой.

Я обзывал его «ваше ройялистское высочество» и прочими другими прозвищами, из-за его большого самомнения. Ну, и потому, что его звали Рой.

Рой был самым красивым, самым удачливым членом нашей семьи.

По крайней мере, он так утверждал.

Мог что угодно делать – вот каков наш Рой. Мог выбирать.