Вниз по темной реке - Одден Карен

— Корраван…

— Что?

— Я спросил: как именно муж пытался ее утешить?

— Извини. Он купил жене фортепиано — она давно просила — и нанял преподавателя музыки из Королевской академии. Вывозил ее в новом экипаже — приобрел специально для Мадлен. — Я снова уселся. — Бэкфорд готов был исполнить любые ее просьбы, но по большей части Мадлен оставалась совершенно безучастной.

— Значит, в основном она пребывала в апатии?

— Судя по всему.

— Какое впечатление сложилось у тебя о ее муже? Не внушает ли он отвращения? Тебе не показалось, что Бэкфорд пьяница или склонен к грубому обращению с супругой?

— Не показалось, — пожал я плечами. — По-моему, вполне достойный человек, несколько сбитый с толку поведением жены. Полагаю, в этом он не одинок. Бэкфорда чрезвычайно волнует, что скажут в светских кругах, мое мнение интересует его гораздо меньше. Жестоких наклонностей я за ним не заметил.

— Не считаешь, что он мог просто избавиться от жены, заточив ее в Холмдел? И никакого развода…

Я знал, что Джеймс с подобными случаями сталкивался.

— Вряд ли. В приют ее сдал полисмен. Однако, если верить Спиру, основания поступить таким образом у Бэкфорда были. Как-то вечером, стоило мужу выйти из комнаты, Мадлен бросилась к Спиру, поцеловала его и прижала его руки к своей груди.

Брови моего друга поползли вверх.

— Супружеская измена?

— Спир утверждает, что был не единственным другом Бэкфорда, испытавшим на себе подобные поползновения со стороны его супруги. Я, грешным делом, даже задумался — не сбежала ли она к любовнику.

— Хм…

— Опрашивал брата Бэкфорда — Роберта. Тот придерживается мнения, что Стивен женился на Мадлен не только по любви, но и из чувства жалости. Ее родители умерли, и девушка проживала с теткой. Роберт якобы заметил за Мадлен признаки бурного темперамента и частые приступы меланхолии еще до свадьбы.

— Стало быть, зачатки нервного расстройства проявились еще тогда, — задумался Джеймс. — Ты ведь встречался с ее доктором? Как, кстати, его зовут?

— Уиллис. Он рассказывал, что последние несколько месяцев наблюдал у Мадлен развивающуюся психологическую неустойчивость. Как-то раз напала на мужа с кулаками. Бэкфорд об этом сразу не упомянул, однако при следующем разговоре неохотно подтвердил, что было и такое.

— Напала с кулаками? — Брови Джеймса вновь поднялись над стеклами очков. — И даже ударила?

— Ударила в предплечье, — показал я на себе. — Но с того дня прошла неделя, и следов не осталось.

Приятель машинально покрутил чашку, и, поставив ее ручкой к краю стола, спросил:

— Что говорят о поведении миссис Бэкфорд работники приюта?

— Рассказывают, что бредила и металась, почему на нее и надели смирительную рубашку.

— И сколько это продолжалось? — скорчив недовольную мину, уточнил Джеймс.

— Несколько дней. Когда я нагрянул в приют, Мадлен сидела на грязном тюфяке и не обращала на меня решительно никакого внимания, пока не услышала свое имя. А потом в ее глазах появился ужас.

— Хм… — нахмурился Джеймс. — Когда именно она на тебя накинулась? Вы уже подъехали к ее дому?

— Не совсем, но уже были на их улице.

Друг снял очки и протер их белым носовым платком.

— Стало быть, не обязательно припадок связан именно с ее жилищем. Возможно, миссис Бэкфорд возбудило воспоминание, связанное с одним из мест рядом с домом.

— Не исключено, — признал я.

Вздохнув, Джеймс положил очки на стол.

— Твой рассказ меня не удивил. Все это вполне сочетается с теми признаками, которые я у нее наблюдаю. Очевидно, больная страдает помутнением рассудка, вызванным регрессивной истерией.

— Регрессивной истерией… — повторил я.

— Пациентка невольно возвращается к детской модели поведения. Кусается, царапается, молчит. Неразвитость речевых навыков как раз и отличает ребенка от взрослого.

— Послушай, Джеймс, она ведь просто измотана. Наверняка во время пребывания в Холмделе старалась не спать, боялась, что во сне ее покусают крысы.

— Значит, таков твой диагноз? — раздраженно передернул плечами приятель. — Чрезмерная усталость?

— Господи, Джеймс! Я вовсе не пытаюсь ставить диагнозы! Просто говорю, что могут быть и другие причины. А если Мадлен действительно что-то напугало, потому она и бежала из дома?

— Слова мистера Спира твою версию не подтверждают, — возразил приятель. — Он ведь сообщил, что Мадлен в ярости набросилась на Бэкфорда. Тут скорее гнев, но никак не страх.

— Он мог и ошибиться, — парировал я, хотя сам сознавал, насколько слаба моя гипотеза.

— Ты опираешься лишь на пресловутый «ужас в глазах», — насмешливо сказал Джеймс. — Бог мой, она еще не проронила ни слова, а у тебя имеются показания трех — нет, даже четырех разных свидетелей, в том числе доктора. Ведь их заявления не противоречат друг другу.

Я открыл рот, готовясь привести свои доводы, однако друг, подняв руку, остановил мой порыв.

— Знаю, ты считаешь, что любое странное поведение обязательно должно иметь логический повод. Ничего подобного, Корраван! Сумасшествие может быть вызвано вполне физиологическими причинами, точно так же…

— Я знаю, Джеймс.

— …точно так же, как и болезни внутренних органов. Физиологические сбои способствуют расстройству умственной деятельности и нарушают реакции мозга. Подозреваю, что в случае миссис Бэкфорд страх не имеет никакого отношения к реальности.

— Почему же она вела себя настолько по-разному у дома и у госпиталя? — не сдавался я. — Бедняжка совершенно успокоилась, когда мы подъехали к вашим воротам.

— В твоих рассуждениях есть логика, — развел руками Джеймс. — С другой стороны, больная только что замахнулась на медсестру и швырнула в стену тарелку с супом, а ведь она наверняка голодна.

Суп?

Я наклонился к приятелю.

— Ее только супом и кормили в Холмделе, Джеймс. А если миссис Бэкфорд уже видеть его не может? Сам ведь рассказывал, что вкус и запах сильнейшим образом связаны с нашими воспоминаниями.

Джеймс выглядел уже не так победоносно, и я продолжил наступление:

— Допустим, мы вернем Мадлен домой насильно. А вдруг она снова убежит, и на этот раз мы найдем ее слишком поздно? Вдруг ей покажется, что ногти — не самое действенное оружие против мужа? А потом нашу пациентку осудят за убийство. Кому от этого будет лучше?

Приятель открыл ящик стола и вытащил бланк, на котором обычно пишут направление на госпитализацию.

— Конечно, я могу принять ее в отделение, однако тебе следует сообщить об этом Бэкфорду. Больной необходимо остаться у нас на неделю, а то и на две — пока не восстановится рассудок.

— Нет, Джеймс. Придется сделать иначе.

— Так и знал, — пробормотал приятель, ущипнув себя за нос. — Это незаконно, Корраван. Помимо всего прочего, несчастный супруг наверняка сейчас сходит с ума.

— Стоит ему сообщить — и он тотчас заберет жену из больницы. Люди, подобные Бэкфорду, скорее умрут, чем допустят, чтобы в обществе распространились слухи о душевном нездоровье жены.

— У мужа в любом случае прав больше, нежели у доктора. Ничего не могу поделать.

Я мигом затронул другую струну, пока Джеймс не укрепился в своем мнении.

— А вдруг — хотя пока все говорит об обратном, — Бэкфорд жестоко обращался с женой? Неужели ты станешь рисковать, возвращая Мадлен домой?

В прошлом году Джеймс, подчиняясь требованиям закона, вернул молодую женщину негодяю мужу, и тот немедленно избил жену до смерти.

— Не трави мне душу, Корраван, — сердито блеснул глазами друг. — До сих пор терзаюсь, вспоминая миссис Уоттс.

— Ты ведь не причинишь женщине никакого вреда, подержав ее здесь несколько дней, — настаивал я. — Пусть придет в себя. В конце концов, Мадлен заговорит, и ты решишь, как поступить дальше. В госпитале ей ничего не грозит.

— Тебе известно, что меня могут уволить за нарушение закона? — Джеймс метнул на меня еще один негодующий взгляд.

— Ничего ты не нарушаешь, — возразил я. — Вся ответственность на мне. Скажешь, что несчастную нашли на улице — так тебе сообщил инспектор Корраван.