Арминэ - Виктория Вартан

Маро вышла во двор. У соседей еще горел свет, окна застекленной веранды были широко распахнуты. Двор был залит лунным светом.

— Тетушка Нвард! — крикнула она, подойдя близко к ограде. — Тетушка Нвард!

Дверь открылась, и на крыльцо вышла тетушка Нвард.

— Это ты, Маро-джан? Уже вернулась из Еревана?

Старуха, осторожно шагая по ступенькам, кряхтя спустилась с крыльца.

— Полчаса назад. Тетушка Нвард, подойди-ка сюда поближе. У меня к тебе есть разговор.

— Говори, Маро-джан, я тебя слушаю, — сказала старуха, став по ту сторону ограды.

Маро с минуту молчала, словно собиралась с мыслями. Тишину нарушал лишь сверчок. Луна освещала властное морщинистое лицо старухи, удивленно глядевшей на соседку, которая пожелала в такой поздний час побеседовать с ней.

— Тетушка Нвард, скажи: у тебя есть сердце? — спросила наконец Маро.

— Странные вещи ты спрашиваешь, Маро-джан. Конечно есть.

— А оно у тебя не каменное?

— Вай, что это ты говоришь, Маро-джан! Конечно, у меня сердце не каменное, — ответила старуха и с изумлением уставилась на соседку, однако невольно положила себе на грудь руку, будто желая еще раз убедиться, что сердце у нее не каменное, бьется.

— А если у тебя сердце не каменное, как ты можешь позволить, чтобы Коля при живой матери рос сиротой?

— Коля? Рос сиротой?!

— Да, Коля. Ведь Галя-то ему не тетка, а родная мать…

— Вай, что ты говоришь, Маро! Разве Коля ей не племянник?

— Нет. Коля ее сын от первого брака.

— Почему же она от меня скрывает, что Коля ее сын? — с недоумением спросила старуха после минутного молчания.

— А это уже надо тебя спросить, — сказала Маро. — Наверное, боится тебя.

— Меня? Боится? Да что я зверь, чтобы меня боялись люди?

Старуха возмущенно повернулась к своему дому и крикнула:

— Галя! Галя! Выйди-ка во двор!

Галя высунулась из окна:

— Что, мама?

— Чем ты там занята?

— Укладываю спать ребенка.

— Пусть его уложит Хорен, а ты спускайся сюда, да побыстрей, у меня к тебе есть разговор.

Минуты через две Галя спустилась во двор; подойдя к ограде, она увидела Маро.

— А, Маро! — воскликнула она. — Уже вернулась? Ну как, отправила?..

— Галя, скажи мне, — прервала невестку тетушка Нвард, — почему ты скрываешь от всех, что Коля твой сын от первого брака?

Даже при лунном свете Маро заметила, как побледнела Галя. Она испуганно вскинула на свекровь глаза, потом взглянула на Маро, в смущении опустила голову. Ее прекрасные светлые волосы, распущенные по плечам, казались пепельными при лунном свете.

— Потому что… потому что… — начала она и от смущения запнулась, будто подыскивая забытые армянские слова. — Когда… когда мы с Хореном… собирались пожениться, он мне сказал: «Надо, чтобы моя мать не знала, что у тебя есть ребенок от первого мужа».

— Это Хорен так сказал? — Тетушка Нвард насупила свои густые седые брови, поджала тонкие губы.

— Да…

Галя расплакалась, снова опустила голову. Длинные пряди волос закрыли ей лицо.

— Почему?

Галя пожала плечами, она продолжала плакать.

— Эй, Хорен! — зычно крикнула тетушка Нвард своим басистым голосом. Тот высунулся из окна. — Выйди-ка во двор, у меня к тебе есть разговор!

Спустя несколько минут Хорен спустился во двор. Он был очень высок ростом и хорош собой. Он удивленно посмотрел на плачущую жену, потом перевел недоуменный взгляд на свою мать и Маро.

— В чем дело? Что случилось?

— Почему вы с Галей скрываете от меня, что Коля ее сын?

Хорен вспыхнул, но быстро овладев собой, ответил:

— А помнишь, как ты много лет назад сказала мне: «Юноша должен брать в жены молодую девушку. Если ты женишься на разведенной женщине, да еще и с ребенком, лучше не приводи ее ко мне в дом: я такого позора перед людьми не вынесу».

С минуту старуха растерянно молчала.

— Я что-то не помню этого… — пробормотала она, окончательно растерявшись. Однако в следующую секунду вдруг напустилась на сына: — Мало ли что я наговорила тебе когда-то! Это вовсе не значит, что у меня нет сердца! Галя-джан, — обратилась тетушка Нвард к невестке, — завтра же Хорен отправится в Краснодар и привезет назад Колю. Не плачь… — И старуха обняла невестку за плечи.

— Хорену не надо завтра ехать за Галиным сыном, — спокойно сказала молчавшая дотоле Маро. — Я привезла мальчика назад…

— Как? — радостно воскликнула Галя. — Разве ты не отправила Колю в Краснодар?

— А зачем? — ответила Маро. — Ребенок должен жить возле своей матери…

— Век тебе не забуду этого, Маро! — воскликнула Галя. — Спасибо!

— Коля! — громко позвала мальчика Маро. — Коля!

Через минуту Галин сын вышел на крыльцо. Он испуганно посмотрел на собравшихся у ограды взрослых, не решаясь подойти к ним.

— Коля-джан, иди сюда, — позвала его тетушка Нвард. — Иди, иди сюда. Не бойся, я не зверь, и у меня не каменное сердце. И я твоя бабушка.

Хотя Коля уже довольно хорошо говорил по-армянски, от сильного волнения ни слова не понял. Но по ласковому тону и выражению лица старухи Коля почувствовал: все горести уже позади.

Он медленно, будто не веря своему счастью, спустился с крыльца во двор.

* * *

В начале сентября Коля пошел в ту самую армянскую школу, в которой училась Арминэ. Мальчик попросил классного руководителя усадить их за одну парту.

Рассказы

Родиться сильным и бесстрашным, как Давид Сасунский

Вечно увязывался за братьями этот глазастый мальчишка из соседнего двора, вечно околачивался возле них! Армен и Сурен просто шагу не могли ступить без него. Вот и теперь, стоило им выйти за калитку, он тут как тут.

— Куда вы идете? — Мальчик испытующе вглядывался в лица братьев, будто те собирались что-то от него скрыть.

— В лес, за ежевикой, — ответил старший из братьев, Армен.

— А можно, — умоляющим голосом попросил мальчик, — можно и мне с вами?

— Нет, нельзя, Давид, — важно, словно взрослый, отрезал Армен. — Ты еще слишком мал, чтобы идти с нами.

— Ничего я не маленький, я уже давно в школу хожу, — почувствовав себя задетым, сказал мальчик.

Братья, снисходительно улыбаясь, переглянулись: перейти в третий класс вовсе не значит уже стать им ровней. Разве одно и то же — быть учеником седьмого класса, как Армен, или, скажем, пятого, как Сурен, и — третьеклашкой?

— Нет, Давид, ты лучше посиди дома, — принялся уговаривать мальчика Армен. — Ты ведь знаешь, за ежевикой идти надо далеко-далеко — аж до самых Лысых гор. Говорят, что больше всего ее в лощине между ними. Да тебе пешком туда и не дойти! Нет, кроме шуток, ты устанешь до смерти…

— Это мне туда не дойти пешком? Да я сильнее и выносливее всех в классе! Как Давид Сасунский. Мама говорит, что я родился очень крупным, сильным и бесстрашным, каким родился Давид Сасунский, поэтому она и назвала меня Давидом… А что вы смеетесь? Не верите — спросите у нее сами… — сказал Давид и примолк, заметив, что Армен и Сурен откровенно смеются над его словами.

Спрашивать было не надо. Кто ж в поселке не знал, что своего единственного позднего ребенка Аревик Аракелян назвала именем героя армянского народного эпоса Давида Сасунского? Кто не знал, что, едва лишь мальчик стал соображать, мать только и делала, что без устали рассказывала сыну о легендарном богатыре! И мальчишка поэтому вбил себе в голову: раз он носит имя Давида Сасунского, должен походить на него во всем! И теперь мальчика зовут не иначе как Давидом Сасунским. Особенно прозвище пристало к нему после одного случая.

Как-то в прошлом году Армен и Сурен, спускаясь вместе с другими мальчишками с гор, встретили Давида, который поднимался им навстречу со своим черным щенком Санасаром на плечах. Щенок, радостно поблескивая черными глазами, спокойно, точно пушистый воротник, лежал на плечах своего маленького хозяина, мальчик крепко держал щенка за ноги, чтобы тот не свалился ненароком.

— Ты чего это? Куда? — окружили Давида мальчишки.

— Тренируюсь… Каждый день поднимаюсь в гору с Санасаром на плечах. С каждым днем он становится тяжелее, а я все равно его поднимаю, потому что становлюсь сильнее, — гордо ответил Давид.

— А зачем это? — удивился Сурен.

— А чтобы стать таким же сильным, как Давид Сасунский.

С того дня ребята прозвали его Давидом Сасунским и при каждом удобном случае поддразнивали его, но маленький упрямец продолжал всюду таскать на плечах своего уже взрослого и, надо сказать, довольно тяжелого пса…

Увидев, что братья продолжают весело смеяться над его словами, Давид снова принялся упрашивать их:

— Ну, очень прошу, возьмите меня с собой… Что вам, жалко, что ли, если я тоже пойду с вами? Я же для вас буду собирать ежевику, а не для себя…