Натиск на Закат - Владимир Васильев

В изгороди имелся проход, и, справив нужду, капитан полюбопытствовал, что таится на другой стороне живой изгороди. А там таилась длинная яма для большой нужды, а рядом с ямой лежал человечек со спущенными штанами. Его поза и место навела на мысль о том, что человечек в бесцветном, облегающим голову чепце вовсе не спит, а лежит здесь потому, что убит.

— Эх! — сказал Иван и дополнил восклицание подобающей случаю фразой.

Хотел было бежать в избу для разборки с рядовым да остановился как вкопанный, увидев громаду башни с грозно чернеющими бойницами на все четыре стороны. К башне притулились жилые и хозяйственные деревянные и каменные постройки, в том числе и та изба, в которой они провели ночь. В дальней стороне от избы, рядом с банькой, виднелось развешанное на толстых верёвках обмундирование. «Весь этот ансамбль вряд ли можно назвать замком, но через энное количество лет, ежели с усердием да умом» — с этой незавершённой мыслью капитан стал шаг за шагом приближаться к избе, отведённой им на постой, разглядывая башню, сложенную из известняка. Посеревшие, а местами потемневшие камни свидетельствовали об изрядном времени, что протекло после возведения сего монстра из камня, господствующего над высотой и над всей округой. С нижней точки зрения башня, как подумал капитан, «вааще» подавляла своими размерами.

Из-за верхних зубцов башни вылетели и заграяли вороны. «Чёрный ворон, что ж ты въешься» — слова этой любимой песенки заставили забыть о нехорошем предчувствии в душе, связанном с предстоящим нелёгким разговором с гостеприимным хозяином. Удивляясь внезапному птичьему переполоху, капитан оглянулся и узрел тех, кто всполошил птиц: всадника в броне, затем другого. На конях они въезжали в пролом, что «нечаянно» проделал в стене кандидат на должность бравого солдата. Мужичок, ранее стоявший у пролома, улепётывал, что есть мочи, но всадник, чей конь первым перепрыгнул через груду камней, догнал беглеца и легонько кольнул его в спину копьём. «За нечаянно бьют отчаянно» — каждое из этих слов капитана совпадало с большим прыжком к спасительной двери избы. Успел! В закрытую дверь ударило то ли копьё, то ли стрела.

— В ружьё! — заорал капитан и схватил шмайсер.

Метнув взгляд на лестницу, обрёл привычное ему хладнокровие.

— Бандиты! Одного из людей шевалье убили. Всех порешить! Ты, сержант, держи двери, а мы на чердак и крышу, — задержавшись на минуту, объявил: — Чертовка предупредила о каких-то людях в сером. Увидите таких — сразу в расход.

Обветшалое покрытие из старой соломы лежало на худых жердях, и гвардейцы в считанные мгновения соорудили три огневых точки. С низу доносился стук топора: кто-то пытался вломиться в избу. Сверху, как на ладони, был виден огород, два десятка всадников и толпа пеших воинов. Только трое из них имели добротную бронь, остальные были в кожаных доспехах. Один из всадников, задрав голову и высмотрев что-то в башне, начал орать на своей фене невесть что. Несколько раз упомянул благородное имя Уеффа, но и без того было ясно, за чьей головой явилось это воинство. «При наличии воды и провизии в башне можно пересидеть осаду, а что делать нам, горемыкам» — этот вопрос решился сам собой, когда капитан увидел, как один из хулиганов рубанул мечом по верёвке — и постиранные гимнастёрки вместе с прочим ещё не просохшим обмундированием упали на землю. Когда тот гад решил потоптать ногами обмундирование, капитан коротко и, как всегда в бою, с матерком дал команду и добавил: «Лошадок не трогать!» Одновременно они услышали автомат сержанта, которому, наконец, надоел настырный бандит, возобновивший тюканье в дверь.

За несколько минут бойцы выкосили короткими очередями всадников и пеших. Командир грозным рыком подозвал Сергия и, пообещав ему «награду» по совокупности за все свершённые рядовым подвиги и грехи, велел собрать коней и привязать их к коновязи у крыльца.

— Вот он христианский мир! — указал капитан большим пальцем на тела поверженных сержанту, когда они вышли на крыльцо. — Ты не убьёшь, так тебя убьют. Что в наше время, что здесь… Вспомни, Копылов, да скажи, как на исповеди, с какой стати ты отправился гулять по помещениям того корабля-модуля?

— Дак повело меня направо. Была мысль… Нет, вру. Кто-то мне велел пойти за оружием. Так точно, капитан. Так оно и было. Та дiвчина-царiвна, що була… Эвона как?!

— Не бери пока в голову. Помоги Сергею с лошадьми.

— Дуже гарны кони! — воскликнул сержант, подцепивший за годы войны много выражений из лексикона хохлов и одесситов. Поглаживая и успокаивая лошадок, он выудил пригоршню монет из седельной сумки и воскликнул: — С голоду не помрём, капитан.

Сергий, передав поводья последней из изловленных лошадок сержанту, устремился к кустам, за которыми, как объявил ему капитан, лежал труп убитого Сергием работника, и крикнул:

— Таащ капитан, смотрите! Он же живой!

Иван с удивлением увидел стоящего на карачках работника. Тот поднялся, подтянул штаны и, злобно зыркнув на чужаков, пошёл, пошатываясь, к амбарам.

— Интересное оружие мы прихватили, — проговорил капитан.

— Милосердное, — добавил Сергий.

— Милосердным оружие не бывает. Человек может проявлять милосердие. Знать бы раньше. Эхма, не сотворили бы этой бойни! Вот тебе, рядовой, наряд вне очереди: с тем мушкетом выйди за стену и изучи его ТТХ.

Не успела минутная стрелка на командирских пробежать десяток делений, как явился шевалье Уефф в кольчуге, сопровождаемый знаменосцем. На штандарте была выткана голова быка. За ними к крыльцу гостевого дома притопала толпа воев в доспехах из толстой кожи. Мрачный и грозный взор шевалье не предвещал радостного продолжения вчерашних дискуссий или празднования виктории средь поверженных супостатов. Из толпы воев вышел толстенький человечек, о коем рядовой Геруа тотчас шепнул командиру: «Управляющий. Зовётся кастеляном. Из наших. Вельми хорошо речет, но древним языком!» Кастелян горделиво поднял голову и изрёк пространную речь, не глядя на развернутый свиток с изложением, по всей вероятности, красноречивого потока его словес, из которых капитан уловил-таки странное произношение облагороженного имени хозяина вместе с фамилией, и, конечно, главную мысль, а она была такова: «По воле тэна Вилтширской земли, князя Тревы и шевалье Иванхое Никлотова убойцам шерифа Вилтшира отказано в гостевом доме и проживании на земле Вилтшира». Толстячок высказывал и другие угрозы, порождённые его воображением, которые по своей сути никак не могли быть придуманы благородным шевалье. Но есть такая поговорка: собака лает, ветер носит.

От возмущения капитан закипел. Кипел как чайник его тётки свет Агафьи Петровны, когда она в задумчивости думала о чём-то своём, не воспринимая ни кипенья чайника, ни своего племянника, от безделья уже начавшего чертить карандашиком её портрет на странице с неоконченным диктантом. Кипел он ещё потому, что не понимал и половины слов, изрекаемых толстяком. «Почему ты, тётушка, не научила меня, не передала всё то, чему училась в Москве? Вот как напишу о хождении добра молодца в иноземные края и чужие времена! По твоей вине, тётушка, придётся мне излагать их речи своим языком. Если, конечно, доживу… Ей богу, засяду за написание мемуаров. Боже ж мой! Чтой-то кастелян бормочет: убиваху, едяху, живяху " — эти, возможно, неуместные рассуждения прервал голос шевалье.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});