Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О Николае Вязникове нельзя сказать, что он примкнул к радикальному студенческому движению лишь из желания не отстать от моды; определенную роль тут, конечно, сыграл и пример отца, хотя этот пример, конечно, не мог иметь решающего значения. Характер у Николая был совсем не такой, как у отца. Он был слишком склонен к самолюбованию: в студенческих кружках его говорливость и живость обращали на себя внимание, а сам он уже воображал себя великим оратором или знаменитым публицистом; у него была складная фигура и довольно приятное лицо, кокетничающие дамы бросали на него благосклонные взоры, а сам себе он казался неотразимым красавцем. Что бы Николай ни делал, он больше всего заботился о собственном успехе. Когда он обличал Бежецкого за то, что тот "присмирел" и поступил на место с огромным жалованием, когда возмущался, что "бог Ваала стал кумиром" для многих его сверстников, он больше всего заботился о том, достаточно ли восхищены слушатели его благородством и красноречием.
Во взбунтовавшемся Залесье это свойство его характера обнаружилось особенно выпукло. "Теоретически он, пожалуй, и любил народ, - замечает Станюкович, - но все эти грубые лица, этот запах земли, навоза и пота были чужды ему, даже неприятны..." Но самое-то для него существенное состояло даже и не в дурных запахах, а в том, "что всем этим мужикам нет до него никакого дела". Он и в этой ситуации хотел быть в центре восхищенного внимания, а раз этого не оказалось, то от "теоретической" любви к народу освободиться было нетрудно, и Николай, естественно, стал искать успеха, славы, богатства в той части общества, которую он "теоретически" же так недавно и так решительно осуждал.
Николая Станюкович писал тщательно, с многими уточняющими подробностями и обстоятельствами; он его сопоставил и с Лаврентьевым и с Прокофьевым-Мирзоевым, пространно рассказал о его отношениях с Леночкой и с Ниной Ратыновой - и все это ради того, чтобы как можно отчетливее прочертить кривую его падения. Но читая роман, все больше и больше убеждаешься, что в этом падении, можно сказать, не хватает катастрофичности - как будто упало нечто не имеющее собственного веса. К Николаю не испытываешь ни настоящей ненависти, хотя он совершил не одну подлость, ни жалости, а ведь пропал, в сущности, неплохой человек.
Совсем иное впечатление производит образ другого брата - Василия. На первых порах можно подумать, что для этого заведомого праведника Станюкович просто не нашел подходящих красок. Вася в отличие от своего старшего брата не умеет показать себя, он, как сказали бы модники наших дней, "не смотрится". Рассказы о том, как он дружит с мужиками, как учится косить, тоже не вносят в эту фигуру чего-то реально-ощутимого, жизненно достоверного. Читатель уже готов заключить, что это наспех олицетворенный тезис о возможности положительного героя. Но вот мы дочитались до эпизода, в котором повествуется о том, как Вася пришел к Кузьме Кривошейнову, чтобы убедить (или упросить) его простить или хотя бы отсрочить залесским мужикам их долг. В его почти бессвязной речи, в крайнем его смущении раскрывается детская наивность и покоряющая искренность; вы чувствуете, что для него страдания тех, за кого он просит, больнее и ужаснее, чем его собственные, ведь ясно же, что за себя и для себя он просить не пошел бы. Здесь перед нами трепещет девственно чистая душа, для которой, по вещему слову Некрасова, "зрелище бедствий народных невыносимо...". И как раз в этом источник силы личности Василия Вязникова.
Да, проповедь Васи наивна, его протестующий порыв во время экзекуции в Залесье донкихотски бессилен и почти нелеп; его приготовления к более осознанной деятельности оборваны смертью; но было бы ошибочно думать, что жизнь его прошла бесплодно. Именно Вася, его поведение вносят в роман ободряющее светлое начало. Кузька-живодер попробовал разговаривать с ним снисходительно-иронически, но чутье хищника подсказало ему, что этот наивный юнец для него, Кузьки, опаснее всех врагов. Васю ни запугать, ни подкупить, ни совратить соблазнами мира сего нельзя; его можно сослать, заключить в тюремный каземат, но это не заставит его отступиться от своих убеждений, потому что они вдохновлены братской любовью к людям.
В идейном замысле романа важное место занимает фигура Прокофьева-Мирзоева - профессионального революционера, искусного конспиратора. С деятельностью таких людей Станюкович справедливо связывал строгую организованность и преемственность в революционном движении. Однако он всем ходом повествования дает понять, что Вася обратился к народу еще до знакомства с Прокофьевым-Мирзоевым, что без таких подвижников любви и самоотвержения, как Вася, Прокофьевы-Мирзоевы остались бы героическими одиночками.
Действие романа начинается летом 1873 года, а его кульминационный эпизод (экзекуция в Залесье) происходит летом 1874 года, то есть как раз в то время, когда совершалась эпопея "хождения в народ". Но в характере Васи Станюковичу удалось запечатлеть некоторые важные черты не только тогдашних народников, но и всей русской революционной молодежи второй половины XIX века - ее бескорыстие, самоотверженность, ее беззаветную преданность идеалам справедливости и свободы.
Печатание романа было начато, когда Станюкович успел закончить всего несколько первых его глав. Деловитый редактор-издатель журнала "Дело" Г.Е.Благосветлов настаивал, чтобы публикация романа шла из номера в номер, приходилось спешить. Автору казалось, что он портит хороший замысел: "...я сижу с утра до вечера за романом, - писал он жене 13 февраля 1880 года, рву безжалостно написанное и очень недоволен. А Благосветлов шлет записочки. Им, видишь ли, хочется "братьев" пустить первыми в книжке. Обещал сдать 18-го. Ты можешь вообразить, следовательно, и мою фигуру в халате и мою раздражительность, пока я не облеку в формы моих лиц романа. Но формы их мне не нравятся. Оттого и раздражительность. В голове так стройно, хорошо вяжется, а на бумаге - не то. Ну и рвешь бумагу"*. Но опасения оказались в значительной степени преувеличенными: роман имел несомненный успех у читателей, а передовая критика тех лет с удовлетворением отметила не только его общественную актуальность, но и художественную убедительность. В наши дни, когда с момента выхода в свет "Двух братьев" прошло почти сто лет, можно сказать с уверенностью, что это один из лучших (если не лучший) романов Станюковича.
______________
* К.М.Станюкович. Собр. соч., т. 4, ГИХЛ, М., 1959, стр. 819.
8
Роман "Два брата" недвусмысленно свидетельствует о том, что Станюкович знал о революционном движении народников не понаслышке; во всем повествовании о деятельности Прокофьева-Мирзоева, например, чувствуется осведомленность в таких подробностях и обстоятельствах, с которыми можно было ознакомиться только из первых рук. Но, сочувствуя борьбе народников, посильно помогая им, Станюкович в то же время не разделял многих положений народнической идеологии и, в частности, народнических воззрений по вопросу о судьбах капитализма в России, о характере и силе его влияния на жизнь русского общества. Тут он стоял на позициях, выработанных Чернышевским и его ближайшими последователями, и с этих позиций стремился осмыслить тот жизненный материал, который в изобилии дала ему семилетняя служба.
Сквозные темы многих его произведений, как беллетристических, так и публицистических, прямо или косвенно связаны с фактом выдвижения на первый план русской жизни нового господина, буржуя, в каком бы обличий он ни выставлял себя - в окультуренном, как Стрекалов, или неприбранно-чумазом, как Кузька Кривошейнов. Союз между буржуем-хищником и правящими верхами, где решающее влияние принадлежало еще дворянам, вносил, по убеждению Станюковича, важные изменения не только в экономику и политику, но и в нравственную атмосферу всего русского общества.
Богатство и его детища - комфорт и роскошь и раньше были соблазнительны; но в крепостную эпоху они доставались или по наследству, или по чину, то есть по карьере (так называемые безгрешные доходы на всеобщее обозрение тогда все-таки предпочитали не выставлять). В новых условиях начался процесс быстрого перераспределения богатств. Теперь у всех на виду, внезапно, какими-то темными, но по внешности вполне законными путями обогащались никому не известные раньше люди. Авантюризм приобрел права гражданства, стал респектабельным. Станюкович с пристальным вниманием следил, как это новое явление сказывалось прежде всего на поведении молодежи. Соблазняемые неумеренной роскошью новых богачей, многие молодые люди готовы были пойти на любую сделку с совестью: предварительно рассчитав сумму приданого, женились на дочерях новых богачей, как это сделал Борис Кривский из романа "Наши нравы", или прямо действовали по способам червонных валетов - обирали любовниц, близких родственников, а в случаях крайней необходимости не брезговали подлогами и мошенничеством, как Шурка Кривский из того же романа.
- Быть корейцем... - Андрей Ланьков - Публицистика
- Украинский национализм: только для людей - Алексей Котигорошко - Публицистика
- На 100 лет вперед. Искусство долгосрочного мышления, или Как человечество разучилось думать о будущем - Роман Кржнарик - Прочая научная литература / Обществознание / Публицистика
- Монологи на заданную тему: Об актерском мастерстве, и не только… - Виктор Авилов - Публицистика
- Газета Троицкий Вариант # 46 (02_02_2010) - Газета Троицкий Вариант - Публицистика
- Еврейский вопрос глазами американца - Дэвид Дюк - Публицистика
- Преступный разум: Судебный психиатр о маньяках, психопатах, убийцах и природе насилия - Тадж Нейтан - Публицистика
- Черная дыра, или Страна, которая выбрала Януковича - Татьяна Петрова - Публицистика
- Черная дыра, или Страна, которая выбрала Януковича - Татьяна Петрова - Публицистика
- Открытое обращение верующего к Православной Церкви - Валентин Свенцицкий - Публицистика