Нечётные числа - Джей Джей Марш

Гаэль. Ее лицо сияло от послеполуденного солнца. Она улыбнулась мне, включила стереосистему, и Red Hot Chili Peppers наполнили комнату энергичными звуками.

Двигаясь в такт музыке, мы вымыли всю посуду, столовые приборы и стаканы и сложили всё обратно в шкафы. Потом мы вынесли бутылку с остатками красного вина на террасу, чтобы дождаться возвращения остальных с пляжа.

– Сегодня было чудесно, – сказала я. – Для меня боль никуда не делась. Возможно, она никогда не уйдет. Но она уже не такая всепоглощающая, как два-три года назад.

Мы смотрели на беспокойный океан, позволяя его переливающимся волнам успокаивать нас.

– Ты права. Становится легче. И Симона выбрала прекрасное место, оно тоже помогает. Самое смешное, что Дхану здесь понравилось бы. Представляю, в каком восторге он был бы от костра на пляже, да?

– Хм.

Гаэль покосилась на меня.

– Что такое?

Я не уверена, что спровоцировало меня, но мне хотелось рассказать кому-нибудь.

– Мой психолог предположил, что такие размышления мне не полезны. Представлять, что Дхану бы понравилось или не понравилось, и всё такое. Я не критикую тебя, просто описываю свою ситуацию.

– Хорошо. – Некоторое время она молчала. – Почему твой психолог думает, что это не полезно?

– Я начала осознавать, что есть два разных Дхана. Есть воображаемая, совершенная версия того человека, которым он должен был стать. Прекрасный отец для ребенка Симоны, заботливый муж, верный друг, душа любой вечеринки. А есть реальный Дхан. Мы вспоминаем его через фильтр произошедшей трагедии. Вспоминаем шутника, комика, хорошего друга, который иногда делал плохие вещи. Я только недавно призналась себе в этом и потом поделилась с моим психологом. Она посоветовала мне начать с прощения.

Она выдохнула.

– Мы давно простили друг друга, Ловиса. Это была не наша вина.

– Я говорю не про прощение самих себя. С чего мне нужно начать, так это с того, чтобы простить Дхана.

– Простить Дхана? За то, что он прыгнул?

– Нет. – Я затараторила, чтобы выговориться до того, как остальные вернутся. – Когда мы поехали в Прагу, во мне кипела ярость. Я не показывала этого, потому что это касалось только Дхана и никого иного.

Я глубоко вдохнула ночной воздух, воспоминания сжали мою грудь.

Гаэль, должно быть, почувствовала, что назревает история, поэтому долила содержимое бутылки в наши стаканы, откинулась на спинку кресла и стала слушать.

– Вы с Симоной свободно говорите по-французски, поэтому вы не ходили на занятия. Между собой мы впятером говорили только по-английски. Вы, наверное, не помните, каким плохим был французский Дхана, но могу поклясться: он был ужасен. После того, как он провалил экзамены за первый курс, он обязательно должен был сдать первый семестр второго курса, иначе его бы отчислили. Он попросил меня позаниматься с ним. Дхан был плохим учеником, и я была разочарована его индифферентным подходом. Честно говоря, он видел во мне заучку и решил, что мне нужно слегка расслабиться. Если бы дело было только в этом, в разнице между нашими подходами к учебе и образованию, это не имело бы особого значения. Я знаю, что я заучка, и могу жить с этим.

Я заметила небольшую кучку обрывков, растущую рядом с моим бокалом. Пальцы рвали одну из салфеток, принесенных с пляжа.

– Девочки-заучки – как черепашки. В конце концов они добираются до финиша, – сказала Гаэль.

Попытка была слабая, но шла от сердца. Я улыбнулась.

– Я не думаю, что кто-то еще знал подробности. В конце концов, мы говорим о делах четырехлетней давности. Месье Роша отклонил мою работу по французскому. Он мог бы завалить меня в том семестре, но дал возможность сдать что-то еще до конца года. Вот почему мне приходилось тратить каждую свободную минуту рождественских праздников, переводя совершенно новый текст. За два дня до того, как мы вылетели в Прагу, я отправила ему факсом свою работу. Он принял ее и поставил мне четверку. Эта единственная ошибка снизила все мои средние показатели.

Гаэль так энергично замотала головой, что ее серьги задергались, как щенячьи хвостики.

– Да ладно! Роша не принял твою работу? Я уверена, что запомнила бы. Ты была его любимицей, ярким примером идеального переводчика. Что, черт возьми, ты сделала не так?

Я посмотрела на залитую лунным светом воду. С пляжа до нас донесся взрыв смеха.

– Ничего. Ничего я не сделала не так. Кто-то другой отправил ровно ту же работу за три дня до этого. Меня обвинили в плагиате, и я получила бы двойку, если бы не отправила другой оригинальный текст до конца года.

Мое лицо вспыхнуло от вновь пережитого смущения. Я повернулась к ней, ожидая, что она поймет.

Пазл наконец сошелся.

– Черт побери! Дхан украл твою работу?

– Да. Дхан украл мою работу. Это было несложно. Он знал расписание моих лекций и время, когда я была в библиотеке или у Мики. Всё, что ему нужно было сделать, – это позвонить в дверь и сказать, что он пришел ко мне. Кто-то из моих соседей впустил его. Он дословно скопировал мою работу с ошибками, которые я исправила в окончательном варианте.

– И ты не сказала об этом месье Роша? Он знал, какой ленивой сволочью мог быть Дхан. Все мы знали. Но переписать твою работу и подставить тебя? Это бессовестно.

– Хочешь чаю? Или еще вина? – Я пошла на кухню, не дожидаясь ответа и чувствуя острую потребность подвигаться, походить и снять напряжение. Открытых винных бутылок больше не было, но у нас была бутылка портвейна. Я заварила мятный чай и наполнила два ликерных бокала рубиновым портвейном. Он выглядел даже не рубиновым, вишнево-красным или алым, а был красно-черным, как венозная кровь.

– Вот так. Чай и портвейн вместо вина. Нет, я не сказала Роша, хотя он дал мне возможность объясниться. Сначала я пошла искать Дхана, чтобы посмотреть ему в глаза и заставить признаться, но он уже уехал домой на Рождество. Он не оставил мне выбора, кроме как переделать работу. Я была так зла и обижена! Клянусь, я могла бы убить его.

Гаэль уставилась на меня с возмущенным выражением лица.

– Дхан, должно быть, знал, что ставит тебя в безвыходное положение. Либо ты приняла бы на себя удар, либо разоблачила бы его как плагиатора. Он понадеялся на твою честь и порядочность, чтобы спасти свою шкуру. Что за черт, Ловиса! Нельзя плохо говорить о мертвых, но сделать такое дерьмо!

У меня не было ответа, и я глотнула портвейн.

– Значит, когда мы встретились в Праге, вы впервые увиделись с тех пор, как ты узнала, что он сделал?

Портвейн был сладким и густым по сравнению с вином, но