В тисках - Буало-Нарсежак

Теперь он смотрел, как полковой священник освящает каждый гроб. Он переступил грань. Он официально заявил, что его жена Марилена Оссель, урожденная Леу, погибла в катастрофе. Теперь это точно установлено, признано, записано в бумагах, подтверждено. Молодая женщина, которую лечат в военном госпитале, — Симона Леу. Никто в Джибути не вправе утверждать обратное. Только в Сен-Пьере могли бы… Но скоро они приедут в Париж, где никто их не знает, где Симона никогда не была. Филипп беспрестанно пережевывал одни и те же доводы. Возможно, в них где-то затаилось слабое место, но он его не находил, как ни старался. Разумеется, с Мариленой не все пойдет гладко. Но в конце концов она же поймет, в чем заключается их интерес. Будь Симона на месте Марилены, та бы не колебалась.

Церемония все продолжалась. Филипп еле держался на ногах. А ведь нужно еще дойти до кладбища по страшной жаре, обрушившейся на город. Наконец они остановились перед могилой со свеженаписанной табличкой: «Марилена Оссель». А в гробу, возможно, лежали останки блондинки стюардессы или молодой Фортье. Смерть обманывает всех.

Испытания Филиппа на этом не кончились. После похорон лейтенант, принеся тысячу извинений, отвез его на машине в аэропорт, где работала следственная комиссия, изучающая катастрофу «боинга». Филиппу доводилось видеть разбитые машины, но то были небольшие любительские самолеты, здесь же все обстояло иначе. Самолет разбился, развалившись на две части. Его заднюю часть можно было определить по сохранившемуся высокому хвостовому оперению, металл которого блестел, как новый. Рядом лежали куски корпуса самолета, в некоторых из них сохранились иллюминаторы. Бетонная полоса была покорежена, обожжена. Еще дальше возвышалась гора металлолома, которую пыталась разобрать целая бригада рабочих. В нескольких десятках метров от нее валялось крыло с оставшимся на нем искривленным двигателем. От потухшего вулкана еще поднимался дымок. По заданным ему вопросам Филипп понял, что следователи подозревали диверсию. Но он почти ничего не знал. Помнил только, что «боинг» пошел на посадку. Пассажиры уже пристегнули ремни. «Его жена», болтавшая с друзьями, сидела рядом с ними, впереди. Самолет вдруг резко вошел в пике. Почему? Он не понимает.

— Вы не слышали взрыва?

— Нет.

Следователи посоветовались между собой.

— Господин Оссель, вы технически грамотный человек… вы ничего не заметили непосредственно перед падением… никакой вибрации… ударов?

— Нет. Самолет шел нормально. К тому же, если бы что-то случилось, предупредили бы контрольную службу аэродрома.

Прошли к хвосту «боинга». Перешагивая через обломки, Филипп пытался сориентироваться и все время думал о Марилене. Если она проснется, если захочет увидеть мужа…

— Думаю, что я сидел здесь… позади мсье Леу… но кресел нет, поэтому трудно…

— Да, конечно. Нам очень неприятно задавать вам вопросы в такое тяжелое для вас время. Задняя дверь не открывалась?

— Уверен, что нет.

— Если не возражаете, мы бы попросили вас представить письменный отчет.

Они отошли на несколько шагов, шепотом переговаривались. Филипп в это время рассматривал оставшуюся непостижимым образом невредимой часть фюзеляжа, где их, должно быть, бросило друг на друга в момент удара. Невероятно! Но ведь это еще один повод: раз их троих уберегла судьба, такую ситуацию надо использовать до конца. «Марилена, — подумал он, — если ты не будешь вести себя как дура, клянусь, наша жизнь изменится».

Проснувшись, Марилена почувствовала себя гораздо лучше. Немного болело только в затылке. Она зевнула и вздрогнула — кто-то взял ее за руку. Повернув голову, она увидела Филиппа.

— Ах! Это ты!.. Давно здесь?

— Полчаса. Уже темно. Включить свет?

— Мне и так хорошо… Ты ранен?

— Царапина. Пустяк.

— Я знаю… о Симоне.

— Кто тебе сказал?

— Врач… Бедная Симона!

— Ты называла ее имя?.. Это важно… Сейчас объясню…

— Вроде бы нет… Нет… Я просто спросила, не ранена ли моя кузина.

— Уверена, что сказала просто «кузина»?

— Зачем все эти тайны? Что от этого меняется?.. Кузина или Симона?

Филипп встал, подошел к двери, открыл ее и посмотрел в коридор, потом вернулся, снова сел, пододвинулся к Марилене совсем близко.

— Дело касается твоего дяди, — еле слышно проговорил он. — Я тебя не утомляю?.. Можно продолжать?

— Конечно. С ним что-нибудь случилось?

— В определенном смысле — да. В катастрофе он не пострадал, во всяком случае физически. Но он считает, что Симона не погибла. Вспомни: голова у него и так была уже не совсем в порядке. А теперь стало хуже. Он уверен, что ты Симона. И мне не хочется его разубеждать.

Марилена погладила щеку мужа.

— Ты правильно поступил, дорогой. При его состоянии так лучше. Правда доконала бы его.

— Это так… Но ты представляешь себе, что произойдет дальше?

— Что дальше?

— В присутствии твоего лечащего врача, санитаров я был вынужден вести себя так, как будто ты Симона.

— Не понимаю.

— Подумай же немного. Ты не можешь быть Симоной для него и Мариленой Оссель для всех остальных. Неизбежно произойдет какая-нибудь оплошность, кто-нибудь проболтается, или же мне придется постоянно находиться рядом с дядей, чтобы предупреждать всех тех, кто захочет поговорить с ним.

Марилена приподнялась на подушке.

— И что ж… мне надо будет называть его папой… ухаживать за ним, словно я его дочь…

— Разве это так трудно?

— Не знаю… Все это так странно… Но если я его дочь, то кем ты мне приходишься?

— Зятем… Вот почему я обращался к тебе на «вы» перед посторонними. Мне тоже вначале все это показалось странным. Теперь, понимаешь, ты — Симона, а я вдовец.

— Но это же глупо!

— Боюсь, что да. Но я не мог поступить иначе. Ты находилась в бессознательном состоянии, в шоке. Со мной все случилось по-другому… Начнем с того, что я узнал тебя, когда тебя несли на носилках, и сразу же успокоился… Потом к моей кровати подошел твой дядя… Он выглядел совершенно растерянным. Он не мог оставаться на одном месте. Все время повторял: «Симона ранена… Симона ранена. Симона…» Я ему, естественно, поверил… А потом увидел, как, сидя у твоего изголовья, он называет тебя Симоной. И все понял. Но было бы преступно…

— Бедный Филипп!.. А меня? Он меня не искал?

— Нет. Он уже ничего не соображает. Даже увидев меня, он поначалу не очень-то разобрался, кто перед ним. Иногда говорит: «Спасибо, мсье, вы очень любезны». Потом вдруг узнает меня.

— Это его слабоумие будет долго продолжаться?

— Я не хотел так откровенно спрашивать у врача. Ведь тогда мне пришлось бы ему сказать, что ты не Симона… Сама понимаешь, какие бы тогда возникли осложнения… Моя ошибка состояла в том, что я сразу не сказал правду, что поддался чувству жалости… Но я устал, совершенно ослаб… Короче, глупость совершена. И не надо меня в ней упрекать… Открыть окно? Становится душно.

Он открыл окно. Оно выходило на двор, где росли четыре чахлые пальмы. Небо почернело, на нем появились громадные звезды, которых он уже не узнавал. Он вернулся к кровати, зажег ночник. Марилена прикрыла глаза рукой.

— Ты сам признаешь, — проговорила она. — Это глупость. Как только вернемся в Сен-Пьер, наши друзья…

Филипп нетерпеливо прервал ее:

— Мы не вернемся в Сен-Пьер.

— Почему?.. Дядя в таком состоянии, и ты хочешь везти его в Париж?

— Естественно! Дом в Сен-Пьере выставлен на продажу. А в Париже его ждет прекрасная квартира. Не надо ничего менять в его планах.

— А мы?.. Мы же непременно вернемся. Что тогда?..

Филипп взял Марилену за руки.

— Малышка, ты ничего не поняла… но тебя можно простить после всего случившегося. Повторяю: ты Симона… до конца своих дней.

Марилена высвободилась и села, чтобы лучше видеть Филиппа.

— До конца моих дней? Ведь это же невозможно!

— Но я же тебе объяснил. Власти, как водится, составляют список пострадавших… Официально ты погибла… Умерла… В глазах закона Марилена Оссель погибла в катастрофе, происшедшей в Джибути.

— Но надо же что-то делать… Я никогда не соглашусь…

— Согласишься. В противном случае нас ждут судебные преследования. Закон с такими вещами не шутит. Да, конечно, мне надо было думать раньше. Но я не сообразил, и вот… Но послушай… Ты меня слушаешь?.. Понимаю, что тебе претит играть роль Симоны перед дядей… Но ведь это ненадолго… бедняга, он при смерти… Потом ты станешь свободной.

— Не многого же я добьюсь, оставшись Симоной.

Она повернулась на бок и разразилась рыданиями. Филипп подбежал к двери, заглянул в коридор и быстро вернулся к кровати.

— Марилена… Прошу тебя… Не время плакать, уверяю… Разреши мне закончить… Успокойся!.. В этом деле есть не только плохие стороны.