Рельсы… Рельсы - Александр Васильевич Беляков

от такой активности, медленно перебирала копытами, увязая в снегу. Так же уставший всадник сонно покачивался в такт хруста ломающейся снежной корки и лишь изредка вяло тянул поводья. По бескрайнему ночному небу быстро бежали облака, осыпая такую же бескрайнюю землю тяжёлыми мокрыми снежными комьями. Выглянувшая из-за очередного облака луна осветила нестройные ряды голых деревьев. Открывшийся вид чащобы вывел Волкова из полудрёмы. Змеиная лощина — это название он узнал из карт. Напряжённо всматриваясь в тёмное пространство меж сотен стволов, Волков прибавил ходу. Одетая в белую рясу метель брела меж пней и гигантских сосен, напевая свою тоскливую песню. Она то печально завывала меж расколотых стволов, то цепляла кружевным рукавом ветки, увешанные застывшими каплями, извлекая из них трель колокольчиков, то гулко ухала скинутым с верхушек елей сугробом, то трещала сломленным суком. Волкову казалось, что не он один слушает эту траурную мелодию. В голову полезли слова госпитального доктора, а рука ощупала наган. В глубине снегопада меж жутко качающихся стволов с разинутыми пастями дупел и выпученными очами сучьями, меж их ветвистых лап показались силуэты. Животные, наклонив головы набок, вслушивались в понятные только им слова эпитафии, а затем вскочили на задние лапы и начали медленно кружится, периодически исчезая в сугробах и появляясь в изрезанных подходящей тучей лунных лучах. И женщина… светящаяся серебром, медленно парила среди них, закрыв глаза бледными ладонями, напевая всё громче и выше. Вот уже вместо мягкого распева послышался рыдающий визг, и что-то загрохотало вдалеке, поднимая в небо тучи испуганных чёрных птиц, что-то шло, что-то приближалось. Лошадь под Волковым внезапно поднялась на дыбы и дико заржала. Приструнив животное, Валерий, как следует проморгавшись, ещё раз взглянул на то место. Никого не было, лишь подхваченный ветром снег, периодически завихрился в белые кольца, да дикий визг ветра пронизывал лес. Зато, наконец, за подлеском, засветились тёплым светом окна домов.

2 часть

Глава 1

— Стой, кто едет? Стрелять буду! — Из покосившегося сруба к дороге ковылял огонёк керосинки, ловко лавируя меж обвалившихся изгородей и сугробов.

— Свои, — комиссар натянул поводья, и, не слезая с лошади, потянулся в нагрудный карман.

— Ах ты, холера, — огонёк покачнулся, и откуда-то из-под него, визжа и скуля, ломанулась через дворы тень дворовой псины, — свои в такую метель по хатам сидят. Кто таков?!

— Военный комиссар Валерий Волков, вот мои документы! — Комиссар протянул руку с зажатыми бумагами в сторону огонька.

Он же приблизился настолько, что уже можно было различить короткий ствол карабина и держащую его руку. Рука эта была старческая, покрытая глубокими морщинами, вперемешку со следами полузатянувшихся порезов. Вслед за рукой из пелены метели и темноты вышло прогнувшееся под тяжестью временных песков туловище, обёрнутое в овчину, да зажимающее подмышкой охотничье ружьё. Мелькнуло в оранжевом свете прокопченного стекла грузное лицо, заросшее седой бородой и укрытое тяжёлым капюшоном. Уставшие серые глаза с нависшими над ними густыми, такими же серыми бровями вплотную прижались к документам.

— Ва-ле-ри-й В… — волк….Волков? — Натужно полезли из беззубого рта разбитые по слогам слова с частоколом неверных ударений, выговариваемые хриплым тяжёлым басом, — прости господи… чёрт тебя побрал бы. Ваше превосходительство, вы простите, с грамотой у меня не шибко. Вам к старосте надобно, он вас ждёт неделю уж как.

— Ничего, — Волков устало выдохнул в замёрзшую руку, — обращайтесь ко мне по отчеству, а лучше по званию. Я вас ничем не превосхожу. Такой же селянин.

— Как велите, так и сделаю. Вы направляйте лошадь за мной. У нас хоть домишек не шибко, но в такой пурге и усов-то не видать.

— Ну, веди. Величать-то тебя как?

— Игнат, Метрофанов сын. Местный сторож я, — послышалось где-то уже спереди, заглушаясь хрустом снега и собачьим лаем.

Волков послушно поскакал по неровной просёлочной дороге вслед удаляющемуся огоньку. Через пару метров он увидел довольно богатую избу. Окна не горели, видимо, жильцы давно спали. Спустившись с лошади, Волков мягко постучал в дверь.

В ответ на стук в хате что-то ухнуло, заскрипело половицами. Окна озарились тусклым неровным свечением. Лязгнул затвор, и открывающаяся дверь обдала Волкова печным теплом и запахом чего-то молочного. В лучах свежезажженной лучины, загородив выдающимся бюстом и бёдрами почти весь проём, стояла женщина. В преломлении огня лучины и уличной темноты было не разобрать черт её лица. Донеслось недовольное:

— Кого черти носят в такую темень?!

— Тише, Ефросинья, не видишь, человека важного привёл. Зови Николая, скажи, что прибыл комиссар.

Ефросинья всплеснула руками и шустро зашуршала вглубь дома.

— Вы проходите, проходите! Он не спит. Вас всю неделю дожидался, аки домашний пёс хозяина.

Полностью окунувшись в сельский уют, Волков мигом оглядел небогатую обстановку. С печи в одном исподнем, кряхтя, спускался человек с гладко выбритой головой и ухоженной бородкой.

— Я так понимаю, вы, Николай, местный староста? — Волков протянул руку наконец спустившемуся мужчине.

— Слава тебе господи, вы приехали! — Мужчина, пригибаясь, пожал руку Волкова своими мозолистыми ладонями, — мы вас-таки дождались, барин.

— Какой я вам барин? Зовите меня… гражданин комиссар. Или по имени отчеству. Нет боле в вашей жизни ни бояр, ни князей, ни господ. Мы теперь все одно… граждане.

— Как вам будет угодно. Меня звать Николай Николаевич Черных. Вы простите нас, тёмных. До города Петра и до Москвы далече. Мы с новым порядком мало знакомы. Всю жизнь человека высокого господином аль барином называем. Вы, наверное, устали с дороги, обмёрзли?

— Не без того. Начальство распорядилось, чтобы я проживал здесь.

— Конечно. Дом ваш готов, затопить его только надобно.

Стоящая неподалёку Ефросинья метнулась к двери, отпёрла её и крикнула:

— Игнат, иди, наколи дров, будем печь господину военному топить, — сама же женщина схватила из-под лавки пару горшочков и исчезла в метели.

— Жена моя, — староста гордо мотнул головой в сторону хлопнувшей двери, — хозяйственная. У ней всегда порядок. Сварливая только шибко, но она не со зла, природа у неё такая. Вы, может, курите?

— Курю.

— Ну, давайте, покуда всё не организуется, подымим малость, — Николай порылся в одеялах, сваленных на печи, и выудил из вороха приличное пальтишко, — тут за хатой дует не так шибко.

Спустя мгновение оба сладко втягивали дым, любуясь то разгорающимися на вдохе, то вновь гаснущими на выдохе кончиками папирос.

— Позволите вопрос, гражданин комиссар?

— Задавайте, не стесняйтесь.

— А вы кто по происхождению будете? Вы простите мне такие вопросы. Просто до сих пор не верится, что из нас… простых можно выйти в высокий чин.

— Ну, звание моё не так уж и высоко. Но советская