Дорога стали и надежды - Дмитрий Манасыпов

– Ты мою маму-то не трогай, ушлепок, а то уши отрежу, – плевок. – Здравствуй, Кузьмич.

– Серый, отставить, – старшина выдохнул. Мандраж, все-таки добравшийся до него, отступил. Хотя тревога до конца так и не испарилась. В присутствии этого тревога у начкара появлялась всегда, уже целых десять лет, прошедших с момента его первого появления в Кинеле. – И тебе не хворать.

– Ну не обижайся, не надо. Пошутил слегка, с кем не бывает.

– Шуточки ему, надо же.

– Пошутил? – лицо у обиженного Сергея чуть перекосило. – Да мы б их постреляли, урод!

– Кузьмич, что он у тебя такой невоспитанный, а? – человек, скрывающий лицо под плотным капюшоном, хмыкнул. – Может, для профилактики…

– Хватит, – старшина вздохнул. – Кто они?

– Наконец-то! – мужик под капюшоном довольно хмыкнул. – Рад, что среди стражей этого островка цивилизации есть воистину логично мыслящие люди. Так вот, уважаемый Кузьмич, здесь у меня, ни много ни мало, а ровно две шестых банды Весельчака Гарика, этих долбанутых гумпленов и садистов, сейчас стоящих перед вами, представителями законной власти свободного города Кинель… или сидящих, как думаешь, Кузьмич? Так что, юноша Серж, постреляли бы, так постреляли. Собаке, как известно, собачья смерть.

– А? – караульный непонимающе уставился на старшину. – Чего он мне гонит, старшина? Да и кто он ваще та…

– Рот закрой. – Кузьмич покрутил левый ус. То-то лица показались знакомыми. – И ведь точно, они самые, сукины дети. Ты что, Серый, не помнишь прошлогоднюю историю с челноками с Черкасс? Ну, которым еще рты разрезали, от уха до уха.

– Ага… – Серый сглотнул, уставившись на бандитов, так и стоявших на коленях.

– Да, лучше бы мы вас постреляли, уроды. – Кузьмич сунул в рот загодя приготовленную «козью ножку», прикурил. Самосад продирал хорошо, чуть не до печенок, самое оно в такую-то погодку. – Погоди. Так, понятно, это вот у нас самолично Гарик Весельчак, он один не русский-то был. А кто второй, не пойму, хотя… ба, Пашок Свобода, етит меня за ногу, точно. Ну-у-у, мил человек, серьезно тебе не повезло, Касьянов тебе многое припомнит из твоих выходок. А где, раз уж пошла такая пьянка, еще четыре шестых банды?

– Да вот же они, все здесь, упакованы и разложены согласно полученным от нарсуда предписаниям, – рука в перчатке с обрезанными пальцами похлопала по мешку. – Дизель, Станислав, Никитос и этот, как его… Дюшес, что ли? Ну, то ли Метелкин, то ли Веников, в общем. Хотя нет, Станислав у нас вот тут, оттопыривается где. Больно уж у него на башке волос много оказалось, прямо грива.

– Ясно. – Кузьмич вздохнул, наклонился. От мешка ощутимо тянуло тухлецой. – Подгнили уже, что ли? Солью хоть присыпал?

– Дожди, чего ты хочешь.

– А?! – Серый начал врубаться. – Что в мешке, старшина?

– Репа, епт… головы, чего еще то?

Караульный чуть позеленел, уставился в темноту под капюшоном.

– О-о-о…

– А?

– Отрубал?

– Нет, юноша, отпиливал. Бензопилой со стразами, от Сваровски, – мужик хохотнул. – Не, Кузьмич, они у тебя совсем дикие. Не знают, что такое бензопила. Или стразы? Вот чем.

Длинная пола резинового плаща ушла в сторону. Рука ласково погладила рукоять длинного, расширяющегося к концу тесака.

– Мачете рулит, шкет, однозначнее однозначного.

Кузьмич затянулся сильнее, отвернувшись в сторону. Коля побледнел, но пока держался. Серого неудержимо рвало в канаву у обочины.

Старшина выделил двух бойцов этому странному и страшному человеку, встал под козырек караулки и засмолил следующую цигарку. Арсений, сменившийся, топтался рядом.

– Чего тебе? – буркнул старшина.

– А кто он такой?

– Этот-то? – Кузьмич сплюнул. – Морхольд это. И все тут. Иди спать, боец, смена не ждет, скоро снова на пост.

Выйдя от судьи, он огляделся. Город прирастал, это бросалось в глаза; о том, чтобы окружить его дополнительной стеной, не приходилось и думать. Но кинельские власти справлялись и так. Хотя… Морхольд прищурился, присматриваясь через дождь, перешедший в монотонную морось. Ба, ну надо же, все-таки начали строить подобия небольших фортов на границе городской территории. Видать, чего-то опасаются. Но его проблемы разросшегося Кинеля совершенно не волновали, сейчас важнее другое. Или другая, это как посмотреть.

Сдать ухарей-ухорезов, несомненно, лучше всего было именно здесь. Пачки «семерки» приятно оттягивали подсумок, слово свое местные держали. Но пришел он сюда не за этим, или, вернее, не только за оплатой.

Когда он в первый раз услышал странный зов во сне? Неделю назад, где-то так, может, и больше. Искать «весельчаков» пришлось на самой Красной Глинке, как вспомнишь, так вздрогнешь. Мало как будто ему банды, пусть и за хорошее вознаграждение. Так нет, потянуло этих утырков к большой воде, б-р-р-р. Не иначе, кто-то слил информацию про него этим поганцам. Вот и бежали сломя голову, совершенно не разбирая пути. Неужели и правда, полагали, что не рискнет идти к месту охоты мэргов? Идиоты.

Тогда, на бывшем заводе «Электрощит», сон пришел в первый раз.

Тоненькая девичья фигурка, разлетающиеся под напором дикого ветра волосы, слезы в глазах, дрожащие мягкие губы. Он не помнил ни слова, как ни старался, не выходило. Память выдавала только ее облик и старое одноэтажное здание из кирпича между путей, которое он знал с самого детства, видел сотни раз в окна электропоездов, возивших студентов и работяг из области в Самару. Огромная железнодорожная станция, ставшая после Войны вольным городом-крепостью Кинелем. Что оставалось делать после пятого подряд сна, точь-в-точь повторяющего предыдущий? Несомненно, спирта, найденного у упырей, любящих поиздеваться над пойманными торгашами, хватило бы на недельный запой. Но смысл?

Да и вообще, человек по природе своей скотина любопытная, а Морхольд себя не причислял ни к какому другому роду, виду или отряду млекопитающих. Оставалось только слегка пошукать и найти юную деву с большими глазами, блестящими, аки у коровы, копной густых волос и желанием познакомиться с Морхольдом. Либо все же обратиться к Михаилу Михайловичу, давешнему знакомцу и одному из светил кинельской медицины, психиатру по основному профильному образованию, полученному в самарском «меде».

Хотя… искать ее на ночь глядя и под дождем? Нет уж, назойливое видение, увольте. Себя и собственное здоровье Морхольд ставил куда выше сноприходящих дев, пусть те даже юны и прекрасны ликом. Ничего страшного, подождет до утра. Поиск, в смысле. Либо поход к Михал Михалычу.

Мужчина далеко не молодой, грузный и с ног до головы изгвазданный грязью, спрыгнул с крыльца суда прямо в жижу под ногами и двинулся в сторону приветливо горевших огней двухэтажки неподалеку. Хотелось ему сейчас немногого: помыться в горячей воде с мылом, сменить насквозь промокшие портянки, съесть чего-то горячего и мясного, чуть выпить. И бабу. От последнего Морхольд не отказался бы и в первую очередь. Разве что вместе с помывкой, так как сам себя считал человеком воспитанным и культурным.

Судя по легкому шелесту и чуть слышной дроби за стеной, дождь и не думал прекращаться. Обидно. Хотя куда обиднее стук в дверь спозаранку. Но деваться ему некуда, придется откликнуться. Но перед этим Морхольд сделал три дела. Вернее, два с половиной.

Взвел курок у револьвера, натянул трусы и подумал прикрыть роскошный, пусть и слегка полноватый задок шлюхи, снятой тут же, в гостинице. Именно в такой последовательности. Прикрывать все же не стал, решив, что такая красота может и отвлечь стрелков. Если за дверью, конечно, именно они.

– Входи!

Дверь скрипнула, впуская незваного утреннего гостя. Морхольд хмыкнул и убрал револьвер. Она оказалась еще моложе и симпатичнее. И не плакала. Да и вообще не походила на ту слабую и расстроенную девчушку из сна.

Ишь, какой взгляд, того и гляди прострелит им насквозь. А так… а так действительно совсем молоденькая и милая девушка. И что дальше по плану? Пока Морхольду совершенно ясно было только одно: с головой у него все в порядке и распить с ветераном битв против зеленого змия спиртяшки, если и выйдет, то не скоро и без профессионального повода.

– Здравствуйте, вы же Морхольд?

Он было открыл рот, чтобы ответить. За спиной что-то пробормотала и зашевелилась «ночная бабочка», почесалась во сне. А ночная гостья уставилась на нее и, совершенно неожиданно густо, по самые уши, покраснела. На всякий случай Морхольд оглянулся. Ну… ну лежит себе и спит голая и относительно молодая баба, ну, синяки есть на заду и прыщик, и что? Эх, молодежь-молодежь, чего тут краснеть-то? Он хмыкнул и развернулся обратно:

– Я-то Морхольд, девушка. А вот вам надо будет мне кое-что объяснить, ферштейн? Для начала, как зовут так талантливо проникающую в мои сны особу?

Неожиданно… но она покраснела еще сильнее.