Бон-вояж. Литр Иваныч и Мотылёк - Алексей Синиярв

— Перед Олимпиадой.

— Ну, инженеры не больно-то, — возразил Литр Иваныч.

— Если хочешь в галстучке ходить, да кофия за шашками гонять… Газетки на работе читать… За что тебе платить? И этого много. Иди в цех. К станку. Меньше двухсот не будет. Хоть каждую неделю к ресторану на такси подъезжай. А сейчас? Сейчас что?

— Сейчас только чтоб не помереть. Да и помереть не на что, — сказала бабка. — Ладно мы, пожили, ладно. Спасибо Леониду Ильичу до земли. Нормальную жизнь застали. А молодежь? Если деньги у мамки с папкой есть — учись. А нет? В армию загребут. Ладно еще в эстонской — на велосипедах кататься, а в России? вернется ли? Я своей сказала: внука — ни-ни. Что хочешь делай. У сестры моей двоюродной, сынок — всё! Застрелили чечены. Такой мальчишка умненький был! Привезли домой в цинке. Растила-растила — на, мамка, хорони! А пошла она в военкомат насчет дров, так там харя сидит откормленная — за три года не обсерешь: «я, говорит, вашего сына туда не посылал». А тоже кто? Березовский! евреюга. Как не кокнут до сих пор? видно еще нужен, власовец проклятый.

— История не однозначна, — сказал Валерий. — Нельзя одной черно-белой малевать. Власовцы пострадавшие, а не предатели. Люди, обиженные на Советскую власть.

— Если он в моего отца стрелял, он мне кто? — выкрикнул Литр Иваныч. — Пострадавший? Лоб зеленкой и к стенке!

— И всё русский человек, везде он, бедолага, крайний, — вздохнула Катерина. — Как скот, во все времена, гонят на убой, не спрашивая.

— Да, — помолчав, сказал Валера, — что Афган, что с чехами… Положили ребят ни за что. И у нас на работе женщина… Тоже… Племянник. Родственники у нее в России, — пояснил он Литр Иванычу. — Погиб парень в грузинскую, в Осетии этой…

Литр Иваныч вопрошающе всплеснул руками, но так и остался сидеть с открытым ртом.

— А за что? За черножопых? — еще больше разозлилась Катерина. — Они по базарам торгуют, все зубы золотые, а наш брат, ваня, знай, за гроши вкалывай, таскай — подметай. Еще и сто раз какая сволочь упрекнет: ленивые, мол, русские, пьяницы и воры. А сами только деньги считают и умеют.

— Так огульно… Тоже нельзя, — спокойно возразил Валерий.

— Развелось этой черноты, буквально везде, — отмахнулась Катерина. — Так и не живется им на родине. Набежали из своих чуркестанов, саранча. В горах родились — так и живите там, у себя. Что у нас-то забыли? Живите в своей черножопии! Лезут и лезут, лезут и лезут. Поглядела я: наглые, орут, харкают повсюду, бусурмане. А деньжищ сколько в эти гудермесы вбухали? Дворцов им понастроили, шакалам, лезгинку плясать. Пусть в провинции дороги в ямах, пусть работы нет, пусть детишки полуголодные! Чего там! На русских детей им в Кремле насрать. Лишь бы на Западе, где у них виллы построены, не вякали. Они лучше убийцам орденов да героев на грудь навешают. У вас-то что народ говорит? — обратилась она к Литр Иванычу.

— Когда говорить? Работать надо, — растерянно сказал Литр Иваныч. — Правильно. Все субботы черные. Народ из-за станка не вылезает.

— Ну, в России-то, да. Работа есть. Это у нас скоро все по помойкам будут ходить. И эстонцы запоют другую песенку. Как уж больно хорошо при нацистской власти жить. На похороны пособие отменили. Срам на всю Европу, а этим — хоть ссы в глаза, только жирнее будут.

— Там всё куплено, с цереушниками согласовано, а народ ни при чем, — сказал Валера.

— Вот-вот, — согласилась Катерина, — У этих самолеты наготове. Чуть что — мигом свалят в свои америки, а простой народ останется. У разбитого корыта. Ни с чем пирожок. Вот тогда покусают локти, а поздно! Всё!

— Покуда мы локти кусаем, — сказал Валера. — Они все пристроены на казенных местах. Сидят, жопы отращивают. Им наше и не снилось. Они только рады, что нам плохо. Да и у вас не лучше, — сказал он напористо Литр Иванычу. — Ментовская власть. Чук и Гек. Два брата-акробата. Что хочу — то и ворочу. Народ в России, для власти — быдло. Скот. Ладно мы — на чужбине. А вы-то? Кто только не измывается, какая только говнючка в закорючку не ткнет, которую тут же сама и придумала. Русский русского на карачки ставит. Нет уж, — повернулся он к Катрине, — уж лучше мы у себя, с «европейцами». Они хоть в Европу стремятся, постесняются подштанники наизнанку выворачивать. Давайте! — сказал он зло. — Раз такой разговор.

Валера достал из сумки бутылку водки.

— Для одних жизнь начинается после сорока, для других — после ста грамм, — удовлетворенно сказал Литр Иваныч. — О, какая. Я такую еще не пробовал. «Пу-тин-ка», — прочитал он по складам. — Оценим.

— А мне тут дочка наложила, — засуетилась Катерина. — Не довезу ведь. Вот. — Она стала раскладывать на столе домашнюю снедь.

III

— Проснулся? — спросил Литр Иваныч. — Ну как?

— Как будто шары бильярдные в голове, — со стоном ответил Сергей. — И всего трясучка бьёт.

— Да-с, молодой человек, ум расступается. И явления дифибрилляции, я смотрю, налицо.

Сергей осмотрелся. В купе кроме них никого не было.

— А где мы? — спросил он. — Я не знаю, Яковлевич, мне такие сны снятся, что просыпаться страшно.

— Что ели? Кашку, — сказал укоризненно Литр Иваныч. — Что пили? Водочку. Тебя вчера, как парус одинокий, срывало белеть в море голубом. Абсолютно на ногах не держался, не стоял и даже не сидел. Тебя где пить не научили?

— Я ж, считай из детсада, — язвительно ответил Сергей, — прямо в академию к тебе. На вино-водочный факультет. Мы куда едем?

— Мне почем знать? Вчера в Таллин ехали.

— Вчера!? Так это, что? не сон!? — схватился за голову Сергей.

— Да ладно, негры не расстраиваются. Чайку бы вот. У тебя деньги остались?

— Да какое. С тобой останутся. Вот — за всё про всё — рупь железный. И тот в прореху закатился.

— Дуй к проводнице. А может у нее, — встрепенулся Литр Иваныч, — пивко там, а? Спроси. А нету — так чаю. Мне без сахара. Но покрепче. Можно двойную заварку. Бери четыре стакана, — сказал он в спину, — чего уж там.

Сергей вернулся быстро. И тут же закрыл дверь на защелку.

— Ты чего, как очумелый?

— Ух, — выдохнул Сергей.

— Так! Жалом не води. Докладывай обстановку.

— Я, значит, ей рубль подаю, а она: «Что ты мне лысого суешь? Я не коллекционер. Давай нормальные деньги». Я: «какие нормальные?» «Доллары давай, рубли, или уж гривны». Я значит: «какие гривны?» «Ты откуда? — говорит. — Я тебя что-то не помню». Я, было, подумал сказать, что из соседнего вагона, дескать. Но не сказал. И дёру. Слинял, в общем.

— А едем куда?

— На Киев едем. Я посмотрел. Там у нее на дверце…

— Ну, нормально, — обрадовался Литр Иваныч. — Нормально едем. На Киев. Как и надо было. Это она шуткует с тобой, хохлушка. Сейчас я ей! Я их знаю, этих толстожопых.

— Нет, Яковлевич, не шуткует. Смотри. — Сергей протянул грязный обрывок газеты. — Я из мусорки вытащил.

— Тысяча девятьсот девяносто девятый, — потерянно вычитал Литр Иваныч, — сентябрь. Снова здорово, Мотылек. — Литр Иваныч опустился на полку. — Что-то мне это начинает надоедать. Что-то я начинаю злиться. Что-то мне хочется кому-то морду набить. Кто-то ведь в этом виноват!?

— Кто-то? — переспросил Сергей.

— А что? Мы?

— Да ты не понимаешь! Мы же умерли!! А это! — Сергей стукнул кулаком по столу, — чистилище!! Проверяют нас. На вшивость. Провокации устраивают.

— Зачем?

— Я знаю, зачем!? Потом на суд поведут. Все грехи припомнят.

— Не ори. И так башка болит. Где ж мы с тобой умереть успели?

— Не знаю, — пожал плечами Сергей. — Может мадерой отравились?

— Мадерой я в жисть не отравлюсь.

— А пельменями?

— Этих пельменей до нас… Пятнадцать чанов сожрали. И никто у порога дохлый не валялся. Я, по крайней мере, не заметил. Может чачей? — подозрительно сказал Литр Иваныч.

— Точно! Чачей!!

— Нет. Я не могу спиртным отравиться, — сказал убежденно Литр Иваныч. — И про пиво мне тоже не говори. Мне от него только живительных сил прибавляется.

— Как бы то ни было…

— Вчера налили, — сказал веско Литр Иваныч. — Как бы то ни было. Значит и сегодня нальют. Надо только, — он поводил перед собой руками, изображая нечто.

— Что?

— Да ничего. Как будто ничего, — ответил Литр Иваныч. — Как будто ничего не происходит. Ни-че-го-шень-ки. Виду не показывать. Всё нормаль-нень-ко, — сказал он по слогам. — Глянь, кажись, тормозит. Точно, тормозит. Станция. Может, выйдем?

— Насовсем?

— Не-е-т. Что ты! Насовсем не будем. Посмотрим на обстановку. Разведка боем. Нам от поезда отставать нельзя. Понимаешь?

— Понимаешь, — серьезно сказал Сергей.

— Только вот что. Я пойду. А ты тут.

— Давай уж вместе.

— Нет! — отрезал Литр Иваныч. — Если что… В общем, — подмигнул он, — считайте меня коммунистом.