Счастливый конец света - Анатолий Горло

12

Джерри Скроб не ошибся. Меня похитили. Во время экстренного торможения меня столкнули с платформы, оглушили чем-то тяжелым по темени, и очнулся я уже в эксплуатационном люке подземных коммуникаций, связанный по рукам и ногам оголенным проводом, в то время как меня бросали в вагонетку. Острая боль пронзила затылок, и я снова провалился в небытие…

Придя в себя, я не спешил оповестить об этом возможного наблюдателя, продолжал лежать неподвижно с закрытыми глазами, пытаясь переварить поступающую информацию.

Схлопотал два сильных удара, в темя и в затылок. Крови много, но кость, кажется, цела. Кровь свернулась, загустела, но не подсохла, значит, с момента первого удара, с поправкой на повышенную влажность помещения, где я пребывал, прошло не более получаса. Скорее всего я находился в подземелье, но не очень глубоком, до меня доносились звуки города: громыхание на стыках подвижной платформы, визг ручных тормозов модулей и автокаров, обрывки музыки, хлопание дверей, уханье пневмопресса, какое то стрекотанье, щелчки, длинный зуммер, шуршание пергаментной бумаги, снова щелчки. Это уже здесь, рядом. Ясно: мое тело на контроле, энцефалограмма, кардиозондаж и ментоскопограф уже сообщили моим похитителям, что я пришел в сознание, так что дальнейшая симуляция не имела смысла.

Я приоткрыл глаза и громко застонал, как и полагается живому существу в моем состоянии. Надо мной склонилось длинное желтое, пахнущее жженой резиной лицо:

– Глоток трифаносомы?

Я отрицательно мотнул головой и на этот раз застонал без всякого притворства: словно игла впилась в мой' затылок.

– Развяжите меня, – прошептал я.

– Avec plaisir [22], – закивал желтолицый. Потирая костлявые руки, он присел у моего изголовья. – Mais a des le debut [23] хотелось бы сделать небольшое precision [24], чтобы потом избежать возможных недоразумений, logique, nоn? [25]

– Я вас не понимаю…

– Вот так штука! – удивился желтолицый. – Собираетесь лететь на Терру и не понимаете одного из главных ее языков!

Я хотел сказать, что не понимаю его, а не язык, который, наряду с другими наиболее распространенными, мне когда-то вдалбливали под гипнозом, но предпочел промолчать: пусть думает, что я не знаю франко-террского…

– Что ж, поговорим по-триэсски. Пода вы, впрочем, перейдем на ты, отбросим условности! Пока твое сознание отдыхало, мы, чтобы не терять драгоценного для обеих сторон времени, вживили в твою черепную коробку небольшую штуковину с дистанционным управлением…

Желтолицый потянулся к пульту, и я снова застонал от игольчатой боли в мозгу.

– Странно, это ведь минимальная доза! – он улыбнулся, точнее, оскалился, показывая редкие острые зубы. – Всего же их двенадцать – градаций интенсивного разряда, вернее, тринадцать, но последний уже не разряд, а настоящий микровзрыв, способный разнести даже такой мощный череп как твой…

Он стал развязывать меня, собирая проволоку в аккуратный моток:

– Полагаю, нет надобности объяснять, что пульт управления продублирован, поэтому, надеюсь, у тебя хватит благоразумия, mon ami [26], чтобы не делать глупостей и спокойно выслушать наши предложения, которые…

Я с трудом пошевелил непослушными губами:

– Кто это… вы?

Мне показалось, желтолицый искренне удивился:

– Разве ты еще не догадался? По-моему, в твоем мозгу информации о нас более чем достаточно…

Ясно: Орден покорителей перешел в наступление, не дожидаясь результатов третьей экспедиции. Насколько мне известно, такого еще не бывало, старые соперники придерживались Правил, не нарушая основополагающего принципа их взаимоотношений – двое в одной лодке…

Желтолицый дружелюбно осклабился

– Вспомнил? Вижу, что вспомнил. Вот и чудесно. Дело в том, что у нас не принято называть неприятные для собеседника вещи своими именами… Было время, когда при одном упоминании нашего Ордена всех охватывал страх и трепет. Потом, в Эпоху Больших Шалостей, мы утратили господствующие позиции, и страх перед нами сменила ненависть к нам. Пришлось пойти на уступки, подписать Правила, отступить в тень. Но мы не капитулировали, как наивно полагают наши недоброжелатели. Да ты не робей, присаживайся и выпей наконец.

Я осторожно опустил ноги. Каменный пол приятно охлаждал горящие ступни. Очень хотелось потрогать затылок, но мысль, что желтолицый сказал правду и я стал в его, нет, в их руках подопытным зверьком, которым можно помыкать на расстоянии удерживала меня от этого жеста.

– Что вам надо от меня? – спросил я, медленно растирая онемевшие суставы предплечья.

– Наши предложения не сопряжены для тебя ни с каким риском, mon ami. – Желтолицый убрал моток проволоки и разлил в чашки трифаносому. – Попробуй, это домашнего приготовления, натуральные ингредиенты.

Я отказался, продолжая разминать мышцы рук.

Он отпил небольшой глоток, подержал во рту, затем довольно пошлепал толстыми губами:

– Напрасно, mon ami. В экспедиции, как известно, подпитки запрещены, так что, пока есть возможность…

– Что вам надо? – повторил я, чувствуя, как ко мне возвращаются силы.

Желтолицый отставил чашку и потянулся к пульту.

Опять невидимая игла вонзилась в мой мозг. На этот раз я сдержался, только непроизвольно дернул головой.

– Неплохо, – одобрительно кивнул желтолицый, – процесс реадаптации протекает неплохо. Впрочем, при твоей недюжинной конституции стонать от разряда первой степени, право же, некрасиво. Это дело привычки. Итак, первое. Сохранение тайны. Никто не должен знать про эту штуку, видишь, я даже не называю ее, она как раз из тех вещей, которые не стоит называть своими именами. Забудь и ты про нее, mon ami.

Я изобразит усмешку:

– То же самое вы посоветуете и комиссии, перед которой я должен на днях предстать?

– О комиссии позаботимся мы, – спокойно сказал желтолицый. – От тебя требуется одно – ненароком не проболтаться. Правда, сделать это тебе будет трудно: всякий раз, когда в твою голову придет подобная мыслишка, система среагирует мгновенно и тебе, mon ami, будет больно. Если ты попытаешься выразить эту мысль словами, станет еще больнее. Если решишься на действия, скажем, попробуешь извлечь эту штуку из головы, тогда произойдет, как я уже упоминал, разряд тринадцатой степени, и мы будем вынуждены почтить твою память вставанием.

– Дальше, – процедил я, чувствуя, как во мне закипает ненависть.

– Второе, – сказал он, нажимая одну из клавиш. Я не выдержал боли, замычал.

– Не надо сердиться. – Он отхлебнул из чашки, посмаковал прежде чем проглотить. – Я должен показать тебе систему сигналов, с помощью которой мы будем общаться. Сейчас был «вызов абонента», запомнил?… А вот это…

Я вскрикнул, вцепившись в край металлической сетки, которая опустилась, разделив нас.

– Это означает «ждем срочного сообщения». Чувствуешь разницу?… Вот такой…

– Прекратите! – взревел я от боли.

– Это – «требуем повтора». Из-за дальности расстояний, с одной стороны, и маломощности источника, с другой, сигналы нередко поступают со значительными искажениями. В таких случаях, mon ami, мы вынуждены просить агента повторить сообщение. Вот этот…

Сжимая руками раскалывающуюся голову, я повалился на койку.

– … означает «требуем оперативного вмешательства», – словно откуда-то из запредельного мира доносился до меня ровный металлический голос – То есть начиная с этого сигнала агент из информатора превращается в operateur [27] и четко выполняет наши распоряжения… Не буду скрывать от тебя, mon ami, что неудачи, постигшие две предыдущие экспедиции на Терру, не в последнюю очередь вызваны оперативным вмешательством наших агентов, которые, кстати, остались живы, в отличие от других членов экспедиционного корпуса. Эти, как и подобает истинным покровителям, «погибли, не нарушив Правил». Эр с ними, как говорят у вас. Если бы доктор историотерапии Фокс был еще жив» он наверняка нашел бы точное определение недуга, который подтачивает Орден покровителей, что-то вроде сенильного психоза. Все основные симптомы налицо: немотивированное упрямство, подозрительность, слабодушие, эротизм со склонностью к скопофилии – мало того, что заставляют всех жить в прозрачных жилищах, так они уже и небо изгадили, голову стыдно поднять! Они загнали честных жителей Триэса в канализационные люки, в заброшенные штреки, они превратили планету в la poubelle [28] Малого Облака, эти маразматики!… И неужели ты, молодой, сильный, всеобщий любимец, будешь верой и правдой служить этим выжившим из ума пердунам?…

– Прекратите!… – Мне казалось, что я кричу на весь мир, хотя губы мои едва шевелились, парализованные чужой волей.

– Немного терпения, mon ami, ты должен хорошенько запомнить этот двойной импульс, он означает «Ne fais rien sans mon signal» [29]… Будешь точно исполнять приказы и, crois-moi [30], ты далеко пойдешь, mon-ami!…