Каменное Сердце - Густав Эмар

Она терпеливо ждала своей свадьбы и лелеяла мечты о прочных семейных узах.

Хотя подобное утверждение способно вызвать протест у большинства наших читателей, мы просим учесть, что первое любовное чувство девушки редко бывает истинным, оно диктуется скорее рассудком, а не сердцем. И объясняется это легко ощутив первые порывы своего сердца, девушка естественно начинает испытывать влечение прежде всего к тому, кто уже успел приобрести ее доверие и симпатию, следовательно, эта любовь не что иное, как дружба, которая дополняется романтическими мечтами, пока еще смутными и неопределенными, и определяется в значительной мере отсутствием опыта и способности сравнивать, а потому и отношением к браку, как к чему-то заранее предопределенному и не подлежащему переменам.

Таковы были мысли донны Гермосы по поводу дона Торрибио. Разные причины, и прежде всего возраст донны Гермосы, вынуждали откладывать брак, который дон Педро считал весьма желательным и по причине огромного состояния его будущего зятя, и потому что верил — он окажется счастливым для дочери.

Таковы были отношения молодых людей, и ничто не нарушало их благоприятного развития до того происшествия в пустыне, о котором мы рассказывали прежде. В первое же свое посещение после этого молодой человек заметил, что донна Гермоса приняла его не столь восторженно, как прежде.

Молодая девушка казалась печальной, задумчивой, она вяло поддерживала беседу и, по-видимому, совсем не радовалась скорой свадьбе.

Поначалу дон Торрибио приписывал эту перемену нервному напряжению, пережитому донной Гермосой, и не подозревал, что ее сердцем, которое он считал целиком принадлежавшим ему, завладел другой.

Притом ему даже в голову не могло прийти подобной мысли. Дон Педро вел уединенный образ жизни, лишь изредка принимая только старых друзей, женатых по большей части или давно перешедших возраст, когда можно жениться.

Предположение же, что в течение двух дней, проведенных донной Гермосой в степи среди краснокожих, она могла встретиться с человеком, способным поразить ее сердце, казалось нелепым. Но так или иначе вопреки своей воле дон Торрибио должен был признать, что холодность, поначалу казавшаяся ему капризом, представляла собой иное. Словом, если донна Гермоса еще и питала к нему дружеские чувства, то о любви не могло быть и речи. Она исчезла безвозвратно.

Это открытие не могло серьезно обеспокоить дона Торрибио. Его любовь к кузине была глубока и искренна. Он слишком долго был ей привержен, чтобы вот так вдруг отказаться от нее. Он с ужасом понимал, что рушатся все его надежды, и, совершенно отчаявшись, решил объясниться с донной Гермосой, чтобы стало ясно, что его ждет.

Вот почему, вместо того чтобы вернуться домой в Сан-Лукас, он отправился в дель-Кормильо. Однако, подъехав к асиенде, он почувствовал, как мужество покинуло его. Предвидя результат предстоящего объяснения, он колебался, ибо, как все влюбленные, дон Торрибио, несмотря на очевидную холодность донны Гермосы, предпочитал тешить себя сумасбродными химерами, нежели услышать правду, способную разбить ему сердце и навсегда лишить надежды.

Терзаемый противоречивыми мыслями, он попытался повернуть лошадь, однако в конце концов рассудок сдержал верх над страстью. Дон Торрибио понял, что не в силах пребывать долее в подвешенном состоянии и решился на трудное, но совершенно необходимое объяснение с донной Гермосой. И, вонзая шпоры в бока своей лошади, которая жалобно заржала от боли, поскакал к асиенде. Он знал, что если не осуществит своего намерения немедленно, потом у него уже не хватит на это силы воли.

Приехав в Кормильо, он узнал, что дон Педро с дочерью отправились на охоту на восходе солнца и вернутся только в вечеру.

— Тем лучше, — пробормотал сквозь зубы дон Торрибио и облегченно вздохнул при мысли об отсрочке, которую великодушно даровала ему судьба, и, не остановившись передохнуть, поскакал в Сан-Лукас.

IV. Вечеринка

Теперь приглашаем читателя в асиенду дель-Кормильо через два дня после несостоявшегося объяснения дона Торрибио с донной Гермосой.

В восемь часов вечера в гостиной возле жаровни сидели дон Педро и его дочь.

В этой изящно меблированной на французский манер гостиной иностранец неизменно ощутил бы себя оказавшимся где-нибудь в Сен-Жерменском предместье: те же великолепные обои, тот же изысканный вкус по всем, вплоть до рояля Эрара с партитурами опер, исполняемых в Париже, и творений новомодных романистов и поэтов, как бы служили доказательством того, что здесь не чужды интереса к последним достижениям европейской культуры.

Тут все дышало Францией и Парижем. Только серебряная жаровня, заправленная оливковым маслом, была истинно мексиканской. Люстры с розовыми восковыми свечами дополняли изящество этого великолепного приюта.

Донна Гермоса была в обычном платье, придававшим ей особое очарование. Она курила маисовую пахитоску, беседуя с отцом.

— Да, — заметила она между прочим, — в президио поступили прелестные птички.

— Ну и что же, малышка?

— Мне кажется, милый папочка сегодня не особенно любезен, — сказала она тоном избалованного ребенка.

— Из чего это вы сделали такое заключение, сеньорита? — улыбнулся дон Педро.

— Неужели вы решили… — воскликнула она, подпрыгнув от радости в кресле и хлопая в ладоши. — Вы решили…

— Купить тебе птиц. Завтра у тебя появятся попугаи, кардиналы, колибри и другие: более четырехсот птиц, неблагодарная негодница!

— О, как вы добры, папа, и как я вас люблю, — она бросилась на шею дону Педро и принялась осыпать его поцелуями.

— Ну, хватит, хватит, глупышка! Этак ты задушишь меня в своих объятиях!

— Как отблагодарить вас за такую предупредительность?

— Бедная малютка! — печально сказал он. — Мне некого любить кроме тебя.

— Скажите: обожать, добрейший папа! Вы ведь меня обожаете, а я вас люблю всеми силами души.

— Однако, — продолжил дон Педро тоном легкого упрека, — ты не боишься меня тревожить.

— Я? — взволнованно воскликнула Гермоса.

— Да, ты, — сказал дон Педро, с улыбкой грозя ей пальцем. — Ты от меня скрываешь что-то.

— Папа, — прошептала она прерывающимся от волнения голосом.

— Дочь моя, глаза отца способны читать в сердце шестнадцатилетней девушки. Вот уже несколько дней с тобой происходит что-то необычное. Ты постоянно чем-то озабочена.

— Это правда, папа.

— О ком же ты думаешь, девочка?

— О доне Торрибио Квироге, папа.

— А-а! Верно потому, что ты его любишь? Донна Гермоса приняла серьезный вид и, приложив руку к сердцу, сказала: