Хождение по трупам - Оранская Анна

Не поехала, короче, — и, хотя надумала ехать сегодня, тоже все сорвалось из-за визита Дика. Значит, завтра — обязательно завтра. Вопрос, конечно, объявится ли Джо — работу-то он выполнил только частично, должен доделать, если хочет вдобавок к уже заплаченным мной двумстам тысячам получить еще двести. Но проверить надо.

А в газете сегодняшней пусто — если не считать статьи, посвященной вчерашнему событию, расстрелу двух машин с Ленчиковыми людьми, все то же самое, никаких новостей — разве что сообщили, что названный в первой статье тяжелораненым Андрей Михнев из Нью-Йорка на самом деле просто порезан сильно осколками разлетевшегося стекла, но жить будет, и остальные двое раненых получили именно такие ранения, не пулевые, и после оказания первой помощи покинули больницу. И всего было три трупа, о которых писали уже, и больше ничего нового. И даже полицейская версия случившегося отсутствует, да и статья-то небольшая — словно никто не придал этому особого значения.

Трое из семи сидевших в машине — не слишком хороший результат для киллера и его напарника: они должны были убрать всех. Я-то рассчитывала, что Джо сначала Ленчиком займется, которого я пометила цифрой один — частный детектив Ханли мне рассказывал, что Ленчик пару раз уезжал из мотеля в сопровождении одного из своих людей за рулем. Это остальные все вместе держатся — тут уж надо всех класть, — а Ленчика можно было прихватить вместе с его водилой. Но видно, не вышло. И дай бог, чтобы вышло со второй попытки: ведь я не верю, что Ленчик оставит меня в покое, даже если скроется на время в Нью-Йорке, обязательно вернется и еще людей привезет для поддержки. Слишком сладкая я для него, чтобы он меня забыл.

Надо бы Ханли найти: Джо — его знакомый и может позвонить завтра ему в офис. Не из дома — хотя Крайтон уверял Эда, что мой телефон больше не прослушивается, да и слушали они его недолго, — а из автомата, с улицы. Может, он заодно попробует установить, где теперь обретается мой друг Ленчик? Но боюсь, что Ханли дел со мной иметь больше не захочет — ведь он из газет должен был понять, что это Джо сработал по моему заказу, и, значит, он соучастник теперь, а это стремно. Но, с другой стороны, не будет же он от меня скрываться: я ему обещала сто тысяч за посредничество. Может, заодно нанять его для моей охраны — пусть и не от кого пока охранять, но кто знает, что будет, когда Ленчик отлежится, придет в себя и решится снова заняться мной?

Ладно, это тоже уже завтра. А на сегодня дел больше нет. И думать ни о чем не надо — меньше думаешь, лучше спишь, известная истина. Игра в оргазм меня порядком измотала: мне неинтересно было в нее играть.

Так что отдыхай, Олли, как говорили в Москве — некогда твоей родной, — утро вечера мудренее. Ведь за те два дня, что я на свободе, дел сделала немало — и встреча с Диком, даже две встречи за один день, есть лучшее тому подтверждение. Заодно и с Мартеном поговорила — помня о том, что обещала тридцать первого января сообщить ему мое окончательное решение по поводу нашего второго фильма. Но не успела раскрыть рот, как он меня тут же уверил, что об этом мне пока беспокоиться не надо, что он все понимает, что еще две-три недели ничего не изменят, а к концу февраля и решим все. Заботливый, внимательный, понимающий — и хочется верить, что циничная Оливия Лански ошибается, что это вовсе не маска хитрая, а искреннее участие…

А дальше тишина наступила, и было такое ощущение, словно вакуум образовался вокруг меня. В газетах о новых убийствах русских ни слова, Джо в дискотеке так и не появился — я ездила туда несколько раз, и ФБР молчит, и Эд уверяет, что все кончено. Но я-то знаю, что ничего не кончено: то ли они ждут ответа на свой запрос по поводу меня из Москвы, то ли следят за мной, накапливают компромат и используют его, как только им покажется, что можно брать меня еще раз, уже наверняка.

Бейли мне позвонил на третий день, голос у него такой странный был, словно стеснялся немного. Я только проснулась и привстала на постели, зажав трубку между ухом и плечом, переползла, прислонившись спиной к стене, поглаживая собственную грудь, бедра, как бы заряжая саму себя приятными ощущениями. Так в сказке Андересена молодая женщина облизывала с утра волшебную конфету — не фаллоимитатор ли он имел в виду? — которая обеспечивала ей хорошее настроение на целый день.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Мы можем встретиться сегодня в городе, Олли? — поинтересовался этак застенчиво, позвонив часов в одиннадцать утра. Я даже не стала любопытствовать, откуда у него мой новый номер — ему был известен только старый, значит этот он у Крайтона узнал. И можно было бы зацепиться и сказать, что этот телефон я ему не давала и потому просьба сюда не звонить, — но не хотелось.

— Если у вас есть ордер на мой арест, — ответила сухо, подпустив в голос обиды, на всякий случай — я ведь помню, что вообще-то он в первый день моего ареста уверял меня, что с Крайтоном не согласен и сообщит свое мнение в штаб-квартиру ФБР, в Вашингтон, но особо оптимизма в его голосе не было. Понятно, что своя рубашка ближе к телу — и даже если не верит в мою невиновность, вряд ли карьера для него дороже справедливости. Карьера — это нечто весьма конкретное: повышение, деньги, престиж, — а справедливость есть что-то весьма относительное и туманное.

— Нет, Олли, я хотел с вами встретиться частным образом. — И, судя по голосу, не обиделся даже на мою реплику.

— Не боишься, что ФБР прослушивает мой телефон, Джек? — брякнула в лоб, думая, что по его реакции сразу пойму, как обстоят дела с моим телефоном. Он-то должен быть в курсе.

— Твой телефон чист, Олли, можешь мне поверить…

Я верю — иначе бы он не позвонил и вряд ли бы перешел на “ты”.

Подъехала в ресторан в Даун-Таун к шести — в надежде выяснить, как обстоят дела, — но ничего, увы, не узнала. Было впечатление, что он встретился со мной затем, чтобы окончательно составить свое мнение о моей виновности либо невиновности — порасспрашивал о Яше, о Корейце, а на мои достаточно прямые и настойчивые вопросы так ничего и не ответил. Не исключаю, что он встретился со мной сугубо по делу — может, даже у него диктофон был с собой: вдруг чего ляпну, смягчившись в теплой дружеской обстановке.

Даже про запрос в Москву ничего не узнала, про то, что так меня пугает, — напрямую не спросила, а он ни слова по этому поводу не сказал — равно как и по поводу недавнего расстрела русских из Нью-Йорка у лос-анджелесского мотеля. Ну не могла же я сама на эту тему вопросы задавать. И уже сказала себе, что съездила впустую, как вдруг услышала такое, что еле удержала на лице приветливое выражение, хотя чувствовала физически, что искусно сделанный театральный грим пошел трещинами, улыбка нарисованная расплывается, чудовищным образом меняя облик, и надо срочно поправить грим, закрепить, пока процесс не стал необратимым.

— Знаешь, Олли, я выдвинул версию, что убийство Цейтлина — дело рук русской мафии, которая убила его за отказ платить им деньги или сотрудничать. Он ведь вел бизнес в международном масштабе — так что русские могли попробовать использовать его для торговли оружием или наркотиками и, когда он отклонил их предложение…

Замолчал, и я чуть напряглась, улавливая какие-то плохие для меня нотки.

— А может, и не отклонил…

— Что ты хочешь сказать, Джек, — что Джейкоб торговал оружием или наркотиками и я тоже к этому причастна?

— Да нет, ты тут ни при чем, Олли, у тебя другой бизнес. Но… Это между нами, о’кей? Так вот, нам удалось выяснить, что Джейкоб, возможно, был не слишком порядочным бизнесменом. Выяснилось, что он вел дела с Ближним Востоком, с арабами, и есть информация, что он имел отношение к Ираку. Я не говорю, что он напрямую торговал с Хусейном, нет — но, возможно, он имел дело с иракскими товарами или иракской валютой. В то время, когда весь мир объявил Ираку бойкот и любая компания, уличенная в торговле с Ираком или в операции с иракскими товарами, вносилась в черные списки и навсегда прекращала свое существование… Ты ничего об этом не слышала?