Василий Шукшин как латентный абсурдист, которого однажды прорвало - Александр Владимирович Бурьяк

стало уже несподручно ввиду значительной вырубки оных, податься этим людям было некуда — разве что в Сибирь на заработки. Или в кино — смотреть на себя в очередном фильме Шукшина.

Ещё одна причина популярности Шукшина — индустриализация: появилось большое количество горожан в первом-втором поколениях, а Шукшин как раз выражал их глубокую печаль по оставленным «малым Родинам».

Наконец, симпатяга он был, но без приторности. Самое то, что надо. «Бабам» нравился.

* * *

Я верю, что Шукшин «макал перо в правду»: он всего лишь понимал её несколько своеобразно, в меру своей неглубокости и своей приабсурженности.

Если выбросить художественное наследие Шукшина из российского кино и русской литературы, потеря почувствуется немногими и не лучшими. А дети в школах даже получат облегчение. Впрочем, из русской литературы можно выбросить почти любого: она великая и выдержит.

Отношение к Шукшину — не вопрос личного выбора, сводящийся к «нравится — не нравится»: это вопрос о том, какую русскость пропагандировать, то есть в какую сторону трансформировать русское массовое сознание. Одно дело — не препятствовать распространению произведений Шукшина (кроме совсем уж уродливых «До третьих петухов», разумеется) на общих основаниях, другое — совать его школьникам как образчик чего-то якобы хорошего. Полагаю, что в компактный багаж среднего образования можно (точнее, НУЖНО) поместить куда более ценные и более занимательные вещи, чем шукшинские колхозно-уголовные шедевры.

Литература:

Василий Белов «Тяжесть креста».

Юрий Данилов «Василия Шукшина убили?»

Сергей Залыгин «Герой в кирзовых сапогах», предисловие к Собранию сочинений в пяти томах, «Венда», 1992.

Юрий Нагибин «Тьма в конце туннеля».

Марк Цыбульский «Высоцкий и Шукшин», газ. «Панорама», Лос-Анджелес, США, 11–18.02.1998 г.

Василий Шукшин «До третьих петухов».

Василий Шукшин «Нравственность есть Правда».

Василий Шукшин «Я пришёл дать вам волю».

Сайт shukshin.narod.ru

Приложения:

По мнению некоторых национально-озабоченных истинно русских людей Василий Шукшин умер не сам по себе, а был уморен — предположительно евреями или КГБ — за стремление снять почему-то особо нежелательный для некоторых фильм о Степане Разине. Про основание этой версии, можно почитать, к примеру, у Юрия Данилова, статья «Василия Шукшина убили?» (сайт culturavrn.ru):

«Вечером 1 октября 1974 года Шукшин вместе с другом и коллегой Георгием Бурковым сходили в баню, потом вернулись на теплоход „Дунай“. До глубокой ночи смотрели по телевизору хоккейный матч СССР — Канада. Затем разошлись по своим каютам.

Василий Шукшин из своей каюты больше не вышел. „Умер от сердечной недостаточности“, — сказали врачи. Георгий Бурков говорил: „Я думаю, они его убили. Кто они? Люди — людишки нашей системы, про кого он нередко писал. Ну, не крестьяне же, а городские прохиндеи… сволочи-чинуши…“

Главный патологоанатом Москвы, прилетевший для вскрытия, в анамнезе написал: „Сердечная недостаточность“. Но у вдовы Лидии Федосеевой-Шукшиной до сих пор хранятся кардиограммы кремлевских врачей, снятые за месяц до событий, которые показывают, что сердце писателя было здоровым.

Перед смертью Шукшин был у тещи в Ленинграде по издательским делам, и выглядел он прекрасно: свежий, красивый, молодой. „Тело его играло. Он не был усталым, погашенным“.

Вспоминает Александр Панкратов-Черный:

— Жора Бурков говорил мне, что не верит, что Шукшин умер своей смертью. Василий Макарыч и Жора в ту ночь стояли на палубе. И так получилось, что после разговора Шукшин прожил всего 15 минут. Василий Макарыч ушел к себе в каюту веселым, жизнерадостным. И сказал Буркову: „Ну тебя, Жорка, к черту, пойду попишу“. Потом Бурков рассказывал, что в каюте чувствовался запах корицы. Запах, который бывает, когда пускают „инфарктный“ газ. Шукшин не кричал, а его рукописи, когда его не стало, были разбросаны по каюте. Причем было уже прохладно, и, вернувшись в каюту, ему нужно было снять сапоги, галифе, гимнастерку: Василия Макарыча нашли в нижнем белье, в кальсонах солдатских. Он лежал на кровати, только ноги на полу. Все говорили, что Шукшин был очень аккуратным человеком».

«Инфарктный газ» почему-то фигурирует в интернете только в связи с представленным выше эпизодом. Ещё заметим, что для курильщика и выпивальщика, чрезмерно отдающегося работе, вдобавок любителя кофе («Шукшин выпивал по банке кофе за ночь»), умереть в 45 лет от внезапной сердечной недостаточности — это нормально.

* * *

Вот отрывок из автобиографической повести Юрия Нагибина (1920–1994) «Тьма в конце туннеля», рассказывающий о том, как Нагибин совершил насилие над Василием Шукшиным на почве межэтнических отношений:

«В Доме кино состоялась премьера фильма Виталия Шурпина „Такая вот жизнь“, в котором Гелла играла небольшую, но важную роль журналистки. С этого блистательного дебюта началось головокружительное восхождение этого необыкновенного человека, равно талантливого во всех своих ипостасях: режиссера, писателя, актера. И был то, наверное, последний день бедности Шурпина, он не мог даже устроить положенного после премьеры банкета. Но чествование Шурпина все же состоялось, об этом позаботились мы с Геллой.

В конце хорошего вечера появился мой старый друг режиссер Шредель, он приехал из Ленинграда и остановился у нас. Он был в восторге от шурпинской картины и взволнованно говорил ему об этом. Вышли мы вместе, я был без машины, и мы пошли на стоянку такси. Геллу пошатывало, Шурпин печатал шаг по-солдатски, но был еще пьянее ее.

На стоянке грудилась толпа, пытающаяся стать очередью, но, поскольку она состояла в основном из киношников, порядок был невозможен. И все-таки джентльменство не вовсе угасло в косматых душах — при виде шатающейся Геллы толпа расступилась. Такси как раз подъехало, я распахнул дверцу, и Гелла рухнула на заднее сиденье. Я убрал ее ноги, чтобы сесть рядом, оставив переднее место Шределю. Но мы и оглянуться не успели, как рядом с шофером плюхнулся Шурпин.

— Вас отвезти? — спросил я, прикидывая, как бы сдвинуть Геллу, чтобы сзади поместился тучный Шредель.

— Куда еще везти? — слишком саркастично для пьяного спросил Шурпин.

— Едем к вам.

— К нам нельзя.