Просто металл - Борис Некрасов

Торопилась и весна. Как резиновые подушки, из которых спустили воздух, осели сугробы. Открытые солнцу места покрылись темными пятнами проталин. Сбросили ватный наряд лиственницы.

Проценко и Гладких с рассвета до позднего вечера крутились в этой урчащей моторами и лязгающей железом карусели. И часто валились в ночь на свои топчаны, не имея сил раздеться, пропитанные запахами земли, солярки, смолистого теса и талого снега. Лишь изредка, по необходимости, то один, то другой из них появлялся ненадолго на центральном стане прииска, чтобы поторопить доставку на участок какой-нибудь машины, запасных частей, горючего, леса.

В одно из таких посещений Гладких застал перед приисковой конторой шумный табор. На вещевых мешках и фанерных чемоданчиках расположилась большая — человек до тридцати — группа молодежи. Так, юное пополнение прибыло, — сообразил Иван, лавируя между сбившимися в стайки новоселами по направлению к крыльцу. Его провожали любопытные вопрошающие взгляды. Сидели здесь эти парни и девчата, видимо, уже давно. Кто-то развернул и уничтожал остатки нехитрой дорожной снеди. Человека четыре, собрав вокруг себя зрителей, резались в карты. На ступеньках крыльца, тоже окруженный любопытными, бренчал на гитаре парень.

Гладких прошел в контору. Там никого не было. Иван поднял телефонную трубку и попросил телефонистку соединить его с квартирой директора. Недовольный женский голос осведомился, кто говорит, Иван назвал себя и попросил пригласить к телефону Петра Степановича.

— Во-первых, сейчас обеденный перерыв, — отрезала директорша. — А во-вторых, Петр Степанович только полтора часа как с третьего участка вернулся и сейчас отдыхает.

— Но он нужен мне по неотложному делу! — попытался настаивать Гладких. — Тут люди…

— Петр Степанович — тоже люди, — раздраженно прервала его Горохова и положила трубку.

Иван вышел на крыльцо.

— Старший из вас есть кто-нибудь, ребята?

Сидевшая на чемодане девушка, повязанная большим шерстяным платком, подняла голову от книги.

— Я. А что? — откликнулась она, вставая.

Из-под платка на Ивана смотрели немножко растерянные, по-ребячьи ясные глаза. Маленький рост и румянец во всю щеку делали ее и вовсе похожей на девочку-подростка.

Гладких улыбнулся.

— И сколько же вам лет?

Девушка зарделась еще больше. Парень с гитарой вмешался.

— Вы товарищ, не глядите, что она маленькая. Атомная бомба тоже меньше простой фугаски, говорят. А потом — ай-яй-яй! — разве у дамы возраст спрашивают?

— Не паясничай, Геннадий, — строго, с неожиданной твердостью сделала ему замечание девушка, и Иван перехватил ее взгляд, сразу же потемневший, с прищуром.

— Тебя товарищ, и в самом деле не спрашивают, — поддержал ее Гладких, — Или ты не слыхал, что перебивать взрослых невежливо?

— Куда мне! — парировал парень. — Я ж не при дворе воспитывался.

— На заднем дворе ты, судя по всему, воспитывался, — подвел Иван итог дискуссии и, обращаясь к девушке, предложил. — Под лежащий камень вода не течет. Давайте пройдем к директору. И еще кто-нибудь. Ты, скажем, — повернулся он к парню. — Только без гитары.

— Говорят что без гитары я только пол-Геннадия, — возразил тот. — Во всяком случае, моей дипломатической карьере она не помешает. — Он поправил на голове кепку и заправил под нее чуб. — Я готов.

Геннадиева гитара и впрямь послужила им своеобразным пропуском. На стук Гладких из дома вышла Глафира Семеновна Горохова, «Казак-баба», как звали ее заглазно на прииске. С видом решительным и суровым она загородила своей мощной фигурой вход в директорский домик, но, разглядев за спиной Гладких незнакомых парня с гитарой и девушку, суетливо вытерла о фартук руки, поправила прическу и изобразила на своем лице такую приветливую улыбку, словно визит этот осчастливил ее на всю жизнь.

— Ах что же это вы, товарищ Гладких, не предупредили, что гости к нам?! — с укором выговорила она Ивану. — Даже неловко как-то встречать в таком виде…

— Ничего, мы на минутку, только к Петру Степановичу, — не понимая еще причины столь разительной перемены в настроении директорши, сказал Иван.

— Проходите, проходите! Чего уж там на минуточку? Мы как раз обедать собираемся. Милости просим.

Она пропустила посетителей в небольшую комнатку, подхватила какие-то тряпки с одного стула, смахнула жирнющего кота с другого и откинула пикейное покрывало на кровати.

— Присаживайтесь, пожалуйста. Сейчас он выйдет. Петенька! Петр Степанович, — поправилась она, — к тебе товарищи из Москвы. Артисты. Помнишь?

Вот теперь Иван понял, в чем дело. Хозяйка приняла Геннадия и его спутницу за столичных артистов из ансамбля, приезда которого на прииск ждали вот уже несколько дней. Геннадий и девушка переглянулись недоуменно. В соседней комнате застонали пружины какого-то ложа, и послышался хрипловатый басок Горохова:

— Ждем-ждем. И приветствуем. Одну минутку, товарищи.

Глафира Семеновна ринулась в кухню и оттуда тотчас послышался многообещающий звон посуды. На ходу застегивая старый, довоенного образца китель, появился Горохов.

— Рад. Очень рад. Здравствуйте. — Он протянул руку девушке и представился: — Горохов, Петр Степанович. Можно сказать, хозяин сих отдаленных мест.

Улыбка директора милостиво разрешала принимать, если угодно, его последние слова и за шутку.

Девушка в свою очередь отрекомендовалась:

— Клава Воронцова. По путевке к вам.

— Геннадий Воронцов, — встал парень с гитарой. — «Им овладело беспокойство, охота к перемене мест». Эта классика — обо мне. В общем, тоже к вам на новоселье.

— То есть, я не совсем понимаю, — растерянно оглядел их Горохов и остановил вопрошающий взгляд на Гладких.

Иван, уже не сдерживая смеха, разрешил общее недоумение:

— Это Глафира Семеновна промашку дала, Петр Степанович. Москвичей-новоселов за артистов приняла. Третий час сидят на чемоданах ребята, интересуются, как им дальше быть.

Горохов посуровел.

— Неуместный маскарад, — недовольно буркнул он, тронул за плечо Геннадия, освободил таким образом для себя стул и сел. — Сколько вас?

— Двадцать восемь человек, — ответила Клава.

Геннадий отошел к окну. Изгнанный до него с того же стула кот потерся о его сапог.

— Что, киса, ненадежное место директорский стул, да? — съязвил парень. — Изгнаны мы с тобой, брат, как недостойные.

Горохов метнул на парня гневный взгляд, который не произвел, впрочем, на Геннадия никакого впечатления. Он продолжал разглагольствовать о превратностях человеческой и кошачьей судьбы:

— Ты, киса, не смущайся. Каждому свое дело и место. Тебе мышей ловить, мне вкалывать. А сидя, брат, этим не занимаются.

Из кухни выплыла Глафира Семеновна со стопкой тарелок в руках. Горохов одним мановением руки отослал ее обратно.

— Двадцать восемь? Так. Специалисты есть? Металлисты есть, электрики, строители, — ответила Клава. — А есть и без специальности ребята. Но таких мало.

— Сколько договаривались вам послать? — спросил Горохов Ивана.

Тот напомнил:

— Из первой партии человек двенадцать−пятнадцать.

— Вот и забирай человек пятнадцать с собой. А в отношении остальных я Володину позвоню, в мехцех. А ты коменданту скажи — пусть определит народ в общежитие. Безобразие! Сколько готовились — не смогли встретить людей, как положено.

Геннадий успокоил:

— Ничего. Музыки и речей нам в магаданском порту на три года вперед отпустили. Перебьемся.

Директор, не удостоив его ответом, встал, показывая, что аудиенция закончена. Сказал, обращаясь к Гладких:

— Все. Действуй.

Поднялся и Иван.

— Что ж, все ясно. Пошли, ребята. Кликнем клич, кто к нам на участок.

Проходя тесным коридорчиком мимо кухни, Геннадии с силой втянул носом соблазнительные ее запахи и, тронув струны, пропел: «Какой обед нам подавали, каким вином нас угощали…»

Силясь сдержать улыбку, Клава пожала плечами.

— И когда паясничать перестанешь?

— А никогда. Ты же видишь, даже супруга этого удельного князя меня за комедианта приняла. Есть, значит, во мне что-то такое.

— Нет в тебе ничего такого, — девушка выразительно постучала себя пальцем по лбу. — Несерьезный ты человек! И почему удельный князь?

— А как же? Хозяин здешних мест! За этой шуточкой характер вполне определенный скрывается. Видала, как он меня со стула турнул?

— Сам бы мог догадаться встать. Он ведь постарше тебя раза в три, наверное.

— Тоже заслуга! Попугаи, вон говорят, до ста лет живут.

Гладких спросил Клаву:

— Этот колючий юноша, что же, ваш братец?

— Наградил бог, — вздохнула девушка.

— И кто же из вас старше?

Вмешался Геннадий.

— Сначала был я. На полтора года. А теперь она. Теория относительности.