Изгнание - Чарльз Паллисер

Видела ли она мужской орган? Интересно, можно ли предложить ей шесть пенсов, чтобы Бетси взяла его в руку? Я сяду в ванну, она будет наливать воду, а он вдруг встанет из воды, и она не сможет не заметить его, а я на нее посмотрю, и она зарумянится, и я скажу: не хочешь потрогать? Она скажет: «О, сэр, я не могу». Я скажу: «Бетси, получишь шестипенсовик. Только подержи его немного». Служанка обрадуется: «Так много, сэр». Потом протягивает свою нежную ручку и обхватывает его и…

Δ

[Конец отрывка, записанного греческими буквами. Прим. ЧП.]

Половина второго ночи

К половине первого я понял, что Бетси не придет.

[Отрывок, записанный греческими буквами. Прим. ЧП.]

Не могу избавиться от мыслей, что она рядом со мной в этой маленькой комнате. Раздевается и вползает в ночную сорочку. Просвечивает ее маленькая девичья грудь.

Δ

[Конец отрывка, записанного греческими буквами. Прим. ЧП.]

Вторник, 15 декабря, три часа

Слава богу, сегодня дождь закончился, хотя все еще слякотно, и мой багаж, скорее всего, не привезут.

Я спустился в столовую позавтракать. Мама и Эффи заканчивали свою трапезу.

Они обсуждали недавний визит к миссис Пейтресс, и матушка сказала:

– Мы пытаемся найти объяснение письму.

– Какому письму?

– Пока дама показывала вам свои владения, Евфимия заметила на секретере письмо, адресованное кому-то в Солсбери, но не Пейтресс. Откуда у нее письмо?

– Кому оно адресовано? – спросил я.

– Миссис Гуйилфойл, – сказала Евфимия.

Мать тихо произнесла:

– У лорда Торчестера в Солсбери дом.

– Мама, – возмутился я, – неужели ты предполагаешь какую-то непристойную связь?

– Тогда почему она сюда приехала?

Сестра ответила:

– Она намекнула на личные обстоятельства…

Матушка скривила губы.

Я знал, что она подумала.

Я сказал:

– Если вы так интересуетесь ее личной жизнью, то в среду можете обсудить все с миссис Пейтресс сами.

– Едва ли мы к ней пойдем, – ответила мама.

– Почему бы и нет?

Должно быть, я произнес это очень сердито, потому что они обе удивленно посмотрели на меня.

– Миссис Куэнс… – начала мама.

– Ты собираешься учитывать ее мнение?! – воскликнул я.

– Не перебивай, Ричард. Миссис Куэнс с предубеждением относится к миссис Пейтресс. А нам не стоит противопоставлять себя общественному мнению.

По-моему, это уже слишком. Единственный умный и доброжелательный человек во всей округе хочет подружиться с нами, а мы обсуждаем, принять ее или нет!

Евфимия спросила:

– Знаешь, почему миссис Куэнс пытается предать миссис Пейтресс остракизму?

Мама кивнула.

– Она надеется, что одна из ее дочерей выйдет замуж за племянника герцога.

– Которая? – спросил я.

– Скорей всего, Энид, – небрежно произнесла Евфимия. – Куэнсы боятся, что миссис Пейтресс может этому помешать.

– Понимаю, – сказала мама. – Если она выйдет замуж за герцога и родит ему сына, племянник не унаследует ни титула, ни состояния.

(Должен заметить, что это маловероятно, поскольку старику под шестьдесят или даже под восемьдесят.)

Евфимия встала и объявила, что отправляется к леди Терревест.

Я воспользовался ее отсутствием, чтобы убедить маму отложить мой отъезд до тех пор, пока не прибудет багаж с вещами, необходимыми мне в дороге. Раз погода похолодала, возможно, повозка доставит его завтра или через пару дней. Такой довод мама приняла и позволила остаться до пятницы.

Семь часов

Когда я добрался до деревни, дым над печными трубами стоял низко, и пахло угольной сажей вперемежку с туманом, но даже здесь меня преследовал запах болота и моря. Рождественские свечи в окнах напоминали о балах, которые, наверное, все еще проходят в Торчестере без нас.

В конце деревни я обогнал высокого сутулого незнакомца, идущего быстрой походкой. Я ему кивнул, но он не обратил внимания.

Темнело, поэтому пришлось ускориться. Еще раз пройдясь по Бэттлфилд, я увидел Эффи в нескольких сотнях ярдов впереди меня. Она направлялась в сторону Страттон Херриард.

Что ей там делать? Если она ушла к леди Терревест, то уже должна быть там, а возвращаться еще слишком рано. И все же мы с ней теперь были более чем в миле от дороги.

Стараясь, чтобы она меня не заметила, я пошел за сестрой на расстоянии около сотни ярдов. Я не смел подобраться к ней слишком близко, боясь, что Эффи обернется. Но в сгущающихся сумерках я мог идти на достаточно близком от нее расстоянии, не рискуя быть замеченным. Я видел, как она вошла в дом, а потом подошел к нему сам и ходил по дорожке минут десять или пятнадцать, чтобы никто не догадался, что я следил за сестрой до самого дома.

Половина девятого

За обедом съел очень мало. Что же со мной, весь аппетит пропал. Как мне не хватает… Просто с ума схожу, и все тут. Мама забеспокоилась, и Эффи бросила на меня понимающий взгляд. На одно короткое мгновение, чтобы матушка ничего не заподозрила.

После обеда я нашел сестру одну и спросил, что она делала на Бэттлфилд. Она сильно возмутилась. Когда наконец Эффи удостоила меня ответом, то попыталась убедить в том, что я ошибся, поскольку дома она была вовремя. Я проявил настойчивость, и она спросила:

– Хочешь сказать, что следил за мной?

– Нет, конечно, – ответил я.

– Если не веришь мне, спроси маму. Ты за мной не шпионь, и я не буду задавать вопросов о том, во что ты вляпался в Кембридже.

Я сказал, что понятия не имею, о чем она.

Именно в этот момент в комнату вошла матушка, и Эффи сказала:

– Мама, Ричард утверждает, что видел меня на Бэттлфилд около шести часов, но ты же подтвердишь, что домой я пришла раньше пяти, не так ли? Пусть он выбросит из головы свои абсурдные фантазии!

Мама посмотрела на меня, потом на нее и сказала:

– Ричард, не придирайся к сестре.

– Я к ней не придираюсь, просто заметил, что видел ее там. Но если ты утверждаешь, что Эффи была дома в это время, тогда мне нечего сказать.

Мама кивнула, не глядя на меня, села и взялась за рукоделие.

Не понимаю, почему матушка солгала, и, главное, по такому пустяку. Этого нельзя было оставить просто так. Через несколько минут я спросил:

– Мама, ты считаешь, что мне не следует поднимать эту тему?

Она стала нервно перебирать рукоделие.

– Ты не вправе шпионить за сестрой.

Евфимия торжествующе улыбнулась мне и сказала:

– Ричард скучает и всего лишь старается позабавить себя, провоцируя родную сестру. Похоже, он сильно нервничает без того, что у него в багаже. К чему ты так сильно привязан?

– Странный вопрос, – сказала мама.

– Сильно привязан к моим книгам, если ты об этом, – ответил я.

Потом я ушел. Неужели она все знает?

* * *

Сильный холодный ветер бушевал весь вечер так, что стены старого дома содрогались под его порывами, словно от огня артиллерии. Но ветер хотя бы развеял туман, и мама сказала, что вскоре наступят холода и выпадет снег. Тогда прибудет мой замечательный багаж!

Половина десятого вечера

Перед тем как подняться, в коридоре перед лестницей я столкнулся со служанкой.

– Ты замерзла? – спросил я и обхватил ее за талию.

Она даже не моргнула. Я осторожно провел рукой по талии вниз к ягодицам, а потом по животику и сказал:

– Похоже, что тебе не холодно.

Она уставилась на меня с нахальной усмешкой.

Я сказал:

– Руки у тебя тоже теплые.

Они были обнажены почти до локтя, и я коснулся ладоней. Наклонившись, я ее поцеловал, но она, засмеявшись, опустила голову и выбежала из комнаты.

Поднявшись наверх, я увидел, что служанка наполнила ванну, но вода была уже чуть теплая. Тем не менее я забрался туда, и воздух обжег мою кожу внезапным холодом.

* * *

Какая она худенькая и как легко одета. Все ребра наружу.

* * *

Теперь я вижу, что мама просто души не чает в Евфимии. Готова угодить любой прихоти. Она смотрит на нее, словно скряга на свое золото.

* * *

Я хотя бы постарался откровенно не лгать маме о моем положении в Кембридже, пусть и подвел ее к тому, чтобы она сделала неверные выводы. Эффи гораздо труднее провести, но, обманывая ее, я не чувствую угрызений совести.

Половина шестого

Ни звука, только скрип моего пера.

Сегодня вечером все трое просидели внизу за чтением, вязанием и бренчанием на пианино (распределяйте сами.) В какой-то момент некий демон бестактности сподвигнул меня высказать вслух свои мысли:

– Только подумайте, – сказал я, – насколько иначе было всего полгода тому назад. Мы бы теперь сидели в гостиной на Пребендэри-стрит в ожидании папы.

Обе женщины замерли, но на меня не взглянули. Уверен, они помнили, как старательно мы прислушивались, когда папа поднимался по лестнице, пытаясь понять, в настроении он или, как говорила мама, «не в духе». Если отец спотыкался на ступеньках, то ничего хорошего это не предвещало.