Бродяга, Плутовка и Аристократ - Александр Фарсов

а косметике — неспешное утро.

— Прости, Эли… мы сейчас всё сделаем.

— Чего ты так взъелась? — недовольно выдал Гриша. — На свидание к Фарлю что ли опаздываешь? — добавил, ухмыльнувшись.

Эли засмущалась и кинула злой взгляд в его сторону, а после и металлическую кружку бросила. Гриша увернулся, выкрикнув:

— Сдурела, солдатка! Убьёшь ведь… Уф, сочувствую я Фарлю.

— Ах, ты, мелкий… — ответила Эли, собираясь накостылять мальцу.

Пока эти двое развлекались, Лотти ловко раздала все порции. Она сделал это так быстро, что Эли даже постыдилась своей медлительности. Девочка с детства была шустрой, к тому же обладала острым умом, пусть и не таким развитым, как у мальчиков. Лишь одним взглядов, окинув кухню, она тот час же поняла, что и куда нужно нести. Совсем скоро все дети были накормлены и потихоньку начинали расходиться.

— Так! — остановил их Гриша. — Дежурные остаемся и не отлыниваем. За вас никто посуду мыть не будет, — суровым голосом прибавил.

— Ну-у блин… Гриш, ты такой зануда-а.

— По возникайте мне ещё тут.

Диш смотрела на эту картину с улыбкой, узнавая себе в их возрасте. Когда-то она точно так же отчитывала ребятишек, особенно Нейта. Хотя Эли до сих пор его отчитывала, уж таким он был, но пару ей в этом деле охотно составил Гриша. Внезапно раздался звонок в дверь.

«Доктор», — подумала Эли.

Она встретила его и провела в лазарет. Брюнет в дешевом коричневом костюме осмотрел Нейта и неутешительно вздохнул. Он достал пачку захудалых сигарет и лёгким движением руки выбил одну из них, захватив её сухими губами.

— Тут нельзя курить, доктор! — запретила Диш.

— Простите, — ответил, спрятав сигарету за ухо. — Старая привычка. Вот список необходимых медикаментов, — он передал лист Эли и потянулся к своей большой кожаной сумке. — А пока я вколю ему стимулятор, чтобы кости срослись поскорее. Позвоните мне, когда он очнется. Пока рано делать выводы. Я выпрямил ногу и зафиксировал её, то же самое с рукой. Рецепт питания я думаю нет смысла давать.

Он попрощался, надел свой кожаный плащ, шляпу с короткими полями и ушёл. На улице уже во всю шёл ливень, но доктор отказался переждать его в приюте, сказав, что его ожидают ещё два пациента.

— Как же этот проклятый дождь не вовремя! — надув щёки, пролепетала Эли.

Из-за грозы её макияж, который она нанесла для свидания с Фарлем, стал просто милым дополнением к образу нянечки. Столько усилий пропали в пустую, что не могло не злить.

Нейтан мирно сопел, укутавшись в одеяле. Роза наблюдала за тем, как менялась мимика его лица, как морщины медленно сползали со лба, а глаза переставали щуриться. По этим тонким движениям она понимала, что сейчас ему снится сон, возможно, приятный, такой, где он провел это утро спокойно. После завтрака по расписанию старшие дети должны были проводить уроки для младших, учить их азбуки и арифметике. Обычно сложные уроки брал на себя Гриша, как единственный парень с головой на плечах, но сегодня даже он был сам не свой. Вечно всё забывал и путался в простых вещах, чем смешил ребятню. То мелом проведет по доске для фломастера, то вместо сказок для чтения принесёт книгу по устройству Атмоса. Троица, как самые взрослые, разделили между собой обязанности по дому. Лотти была нянькой, эдакой «старшей сестрой», должность которой в своё время занимала Эли. Гриша же отвечал за дисциплину и образовательную часть. А Нейтан заслужил почетное звание разгильдяя, за которым нужен глаз да глаз. Ему важных дел старались не поручать, максимум позволяли дежурить по кухне. Однако, не смотря на такое отношение, дети любили Нейтана больше чем кого-либо. Наверное, он был для них вторым после Розы. В приюте было немного детей-подростков, обычно религиозные жители Артеи забирали их себе ещё до возраста прохождения теста, поэтому всех старших ребят приучали к ответственности. Хотя не редки были случае, когда тринадцателеток хотели усыновить из-за результатов теста, но обычным жителям Рабочего района такую информацию не разглашали.

Все дети в возрасте тринадцати лет обязаны пройти специальный тест, разработанным гением прошлого Еленой Гильмеш. По нему рассчитывалась склонность ребенка к определенному роду занятий, темпераменту, наклонностям, вредным привычкам, выяснялась степень деструктивного поведения и иные факторы, определявшие человеческое сознание. Такой объем информации обрабатывала особая вычислительная машина стим-тек, изобретенная мужем Елены — Пауло Гильмешем. Вся семья Гильмеш являлась неотъемлемой частью истории страны, они стояли на самых её истоках подле пророка Григория. Их потомки до сих пор представляют высший свет научного и светского общества.

Уже через полтора месяца тест предстоит и троице. Это важное событие в их жизни, которое во многом определяет будущее в особенности для таких сирот. Кто-то как Гриша ждал этого дня в нетерпении, в ожидание наилучших результатов, а люди по типу Шарлотты дня теста опасались. Нечто внутри терзало её, наводила смуту, заставляло задавать неуместные для системы вопросы. «Разве мы не вольны сами определять свой путь, зачем нам этот дурацкий тест?». В спорах с Григорием она не находила ответа, а тяготеющее молчание Нейтана не внушало доверие.

«Он определенно знает, — думала иной раз она, — но упорно молчит».

Сейчас Лотти играла с совсем юными жителями приюта. Они залячкали её платьице желто-оранжевыми красками, как и несущую стену комнаты. «Нейтан бы назвал это пост арт-абстракционизмом, — подумала она, взглянув на уверенную роспись. — Он всё так называет».

— Лотти, — обратился мальчик, — а почему доктор приходил к Нейту? Нейт, что заболел?

— Ему немного нездоровится, — ласково проговорила. — Скоро будет козликом бегать.

— А это?! — влезла девочка, но, замешкавшись, забыла вопрос. — Лотти-Лотти, а расскажи, как ты, Гриша и Нейт познакомились? Вы ведь уже сто-олько знакомы.

Она говорила, растягивая и слова, и руки, чтобы показать, как долго они друг друга знают.

— Ну мы не так уж и много знакомы, Мари. Сколько ты думаешь нам лет? Мне было, вроде бы, лет пять, когда я встретила Нейта. А Гришу знала ещё до этого. Многое не помню, но в общих чертах рассказать смогу.

IV

Восьмью годами ранее. 201 год со дня открытия пара Земли.

По главной транспортной улице Артеи — Норт-стрит, которая проходила по всем трём районам, — разгонялся городской монорельс Ваппор старого образца — аналог поезда до военного времени, работающего на паре Земли. Паровая машина блестела на солнце, ослепляя прохожих. Ваппор возвышался над зданиями, лишь трубы фабрик были выше его, да редкие высотки Рабочего района. С высоты монорельса открывался серый пейзаж, залитый светом. Этот контраст угрюмости и яркости создавал смешанные чувства у Лотти,