Из космоса границ не видно - Рон Гаран

В некоторых случаях языковой барьер едва не оборачивался серьезными последствиями. Например, первая для Фоула лекция об управлении кораблем «Союз» и маневрировании на орбите читалась на русском языке, без перевода. Те, для кого русский язык не родной, часто путаются, когда речь заходит о наблюдении за органами управления корабля (я тоже этого не избежал). Русское слово «контроль», которое звучит как английское слово «управление» (control), означает «наблюдение», тогда как русское слово «управление» звучит совершенно иначе, чем его англоязычный аналог. Возникающая при этом путаница вполне объяснима, но инструктор, с которым работал Фоул, вышел из себя.

В какой-то момент он обернулся к другому русскому в аудитории и воскликнул: «Что за дурак!» — добавив к этому еще несколько крепких словечек.

Фоул, разозлившись, ответил: «Я не дурак!» — изрядно ошеломив этим инструктора.

Один из русских коллег Фоула, обидевшись за него, закричал по-русски: «Как вы смеете так говорить? Он вполне способен понять вашу лекцию. Это вы не понимаете, что Майкл пытается вам объяснить».

Впоследствии Фоул оценивал эту ситуацию так: инструктор не мог взглянуть на свою лекцию глазами англоговорящего ученика. Это звучит разумно, однако тремя годами ранее американцы до­пустили в отношении русских похожий и даже более значительный недосмотр. Это случилось при подписании первого исторического договора между НАСА и «Энергией». Договор был соглашением, которое позволяло НАСА использовать разрабатываемый космический корабль «Союз» как «спасательную шлюпку» для аварийных ситуаций на станции Freedom. Документы к месту заключения договора доставил лично Джеффри Манбер.

Манбер вошел в кабинет начальника «Энергии» Юрия Семенова и положил договор на тот самый стол, за которым принимались решения о выводе на орбиту первого спутника и запуске в космос первого человека. По словам Манбера, в кабинете царила атмосфера «общей эйфории». Увы, когда русские изучили документ, эйфорию тут же сменило разочарование. Он был написан по-английски, перевод не прилагался. В том, что американская сторона не потрудилась перевести этот сверхважный и даже исторический документ на русский язык, русские увидели признак крайнего неуважения.

Оглядываясь назад, я тоже считаю этот недосмотр вопиющим, однако впоследствии, когда США и Россия научились работать вместе, мы осознали важность двуязычных документов. Действительно, все аварийные инструкции (и многие другие документы), используемые на борту МКС, написаны по-английски, но с русским переводом на соседней странице.

Культурное недопонимание

В дополнение к недостатку уважения и доверия, а также языковому барьеру, одну из величайших сложностей начала программы «Мир» — «Шаттл» представляло культурное недопонимание. В частности, Барратт отмечает: «Русские сильно отличаются от нас в культурном плане. Они по-другому думают, они очень практичны. Эмоции написаны у них на лице, так что не нужно копать глубоко». С другой стороны, по мнению русских, американцы были во время переговоров и встреч вялыми и неэмоциональными, словно не считали предмет переговоров и соглашений чем-то важным. Американцы считали это взвешенной, обдуманной тактикой переговоров; русским же в этом виделось безразличие.

«Когда мы поняли это и сменили стиль переговоров на более настойчивый, в духе того, как договариваются между собой русские, дела пошли на лад», — говорит Барратт. Он вспоминает случай, когда русские медицинские чиновники, не доверявшие американским отчетам и тестам, обвинили партнеров в фальсификации образцов: русские считали, что результаты должны быть иными.

«Я вышел из себя, стал стучать кулаком по столу, лицо мое покраснело от гнева, — вспоминает Барратт. — Я накричал на этого парня. И тут же все изменилось: мы выпили за здоровье друг друга, как старые друзья. Я спросил: “Зачем нужно было повышать голос, чтобы вы меня поняли?” И он ответил: “Ну, нам казалось, что вам все безразлично”».

Глубокое непонимание культурных аспектов и ожиданий каж­дой из сторон сказалось и в других областях. Например, Манбер заметил, что в начале партнерства русские были склонны ценить возраст и стаж. Поэтому они посылали на проект в основном пожилых сотрудников «Энергии», чаще всего ветеранов программы «Союз» — «Аполлон». С другой стороны, зрелые и опытные сотрудники НАСА не желали ехать в СССР/Россию. По мнению Манбера, «они не хотели жить в плохих условиях, как это многими тогда воспринималось, и, более того, им вообще не нужна была в послужном списке работа с СССР в 91-м или с Россией в 92-м».

Поэтому НАСА посылало в Россию в основном молодых людей. Манбер присутствовал на встречах, поскольку русские считали сотрудничество достаточно важным, чтобы привлечь знатока космического сообщества из числа американцев, и ему было нелегко наблюдать этот дисбаланс. «Тяжело было сидеть там и смотреть, как только что прибывший из Хьюстона тридцатипятилетний сотрудник НАСА с новеньким паспортом, никогда до этого не покидавший Америки, пытается договориться с людьми из “Энергии”. Ситуация была напряженной для всех нас, включая русских».

Другой важный аспект культурного недопонимания иллюстрирует случай с американским конгрессменом, который приехал в Россию вскоре после подписания договора между НАСА и «Энергией». Манбер отмечает: «Американцы любят начинать новый год с новых дел. Им нравится решать в Новый год первоочередные бизнес-задачи, совершать деловые поездки. Но увы, у русских в это время праздники; Рождество у них приходится на 7 января».

Конгрессмен прибыл в Россию 8 января и был разочарован, что его не встречают. Когда Манбер объяснил ему, что у русских Рождество, конгрессмен ответил: «Но русские же в это не верят, они нерелигиозны».

Конгрессмен решил, что его игнорируют. Русские же были горды, что могут теперь, в постсоветской России, пользоваться свободой веры и отмечать религиозный праздник. Они сидели по домам, выказывая этим веру в новую Россию, и не собирались встречать конгрессмена из другой страны во время своего Рождества.

«А вы бы пошли встречать иностранного конгрессмена 25 декабря? — спросил Манбер. — Вы решили бы, что он проявил неуважение, приехав в такое время, не зная ваших обычаев. Я считаю, мы должны приложить все старания, чтобы разобраться в истории, побуждениях и потребностях другой стороны».

Эмпатия в общении

И, наконец, в начале программы «Мир» — «Шаттл» возникали сложности в сборе и передаче информации. Например, в отсутствие интернета сложно было узнать, какая организация чем занята, какова ее структура, кто ей руководит и как с этими людьми связаться. Среди тех, кто помогал восполнить эти пробелы, была Елена Мароко: «В мои обязанности входило налаживание контактов, и, как подтвердилось позднее, это было исключительно важно. Разобраться в иерархиях было очень нелегко. Организационных диаграмм нам не предоставляли, не было также документов, обозначающих, кто стоит во главе организации и кто кому подчиняется. Поэтому приходилось рисовать собственные диаграммы. Некоторыми из них я пользуюсь по сей день».

Эти сложности были, пожалуй, неизбежны, учитывая уровень технологического развития в те времена, но были и случаи, когда переданная другой стороне информация лишь сбивала с толку или была бесполезной. Возьмем, к примеру, договор об использовании корабля «Союз» как спасательной шлюпки для станции Freedom. Как вы помните, он был написан только на английском языке. Помимо того, что этот огромный документ не перевели, в нем содержались ссылки на федеральные правила по закупкам США, многие из которых были в данном случае неприменимы, а то и просто курьезны.

Через два дня после того, как Манбер доставил договор, с ним связался заместитель главного конструктора «Энергии» Александр Деречин. Он пригласил Манбера в свой кабинет и спросил: «В чем смысл параграфа, где говорится, что мы должны закупать американское птичье мясо? И в чем смысл параграфа, гласящего, что в туалетах нужно проводить уборку дважды в день? И этого, где говорится, что нужно печатать на обеих сторонах бумажных листов?»

В те времена федеральные правила по закупкам были привычным для американских компаний делом, но русским все это было внове, к тому же никто в НАСА не потрудился объяснить им, о каких правилах здесь вообще идет речь. Как отметил Манбер, не так уж трудно вообразить, каково людям, и без того обеспокоенным заключением соглашения с США, не просто получить столь важные документы на иностранном языке, но и обнаружить там эти странные требования без каких-либо разъяснений. Очевидно, это не вело к установлению атмосферы доверия и приязни.

Один из параграфов правил стоял особняком. Вкратце там говорилось, что подписавшая соглашение сторона не должна вступать в деловые отношения с Кубой, Китаем или СССР. Деречин сказал Манберу: «Джеффри, я могу обещать, что мы не будем работать с Кубой, и то же самое могу сказать в отношении Китая. Но, Джеффри, обещать, что мы не будем иметь дел с самими собой, — боюсь, это слишком сложно».