Бородин - Елена Дулова

Ну что, думаю я, соловьи. Их я уж в Сокольниках, московским студентом, вдоволь наслушался. И ворчу:

— Трели, трели… Ежели бы он мне Розину спел или еще что…

А глаза у Бородина озорные.

— Брось, брат ты мой, соловью эдакие коленца ни к чему. Ему серебром сыпать положено. А вот я тебя готов попотчевать. Все что хочешь. «Севильский цирюльник»? Заказывай?

Он садится за инструмент, у меня сладко замирает в груди.

— Начинай с увертюры, Александр Порфирьич.

Слушаю я его с восторгом и в полном забвении окружающего. Маг! Чародей' И, уходя, думаю, ведь это уже отдает не одним только развлечением. Похоже, наш друг в серьезном увлечении музыкой, а?

БОРОДИН

Милая, милая душенька «тетушка», ну с чего она взяла, что я тут весь в трепете сердечном и готов жениться на какой-то мадемуазель? Не иначе, кто-то ей наврал на меня. Будьте спокойны. Мой единственный грех в том, что я тут окончательно прослыл за музыканта. Играл партию флейты, виолончель в квартетах, осмеливаюсь даже и в обществе садиться за фортепьяно. Но велик ли грех, ежели до этого по двенадцати часов колдуешь над своими опытами и выходишь из лаборатории на божий свет и чистый воздух, провоняв всеми мыслимыми «ароматами»? А кругом дамы и даже русских порядочно, и даже хорошенькие — весьма! Ведь у нас нынче курортный сезон. Это для ученых господ Гейдельберг так уж один только университет. А для прочих тут ванны, модный курорт. А красота-то какая! Вишни в цвету, фиалки кругом. Погода такая, что нет никаких сил дома усидеть. А работать с завтрашнего дня все равно нельзя — каникулы.

Каникулы, каникулы. Хожу с визитами, бываю в одном немецком доме, весьма музыкальном, езжу с образовательными целями по окрестностям. Изучаю наглядно здешнюю систему правосудия.

Каникулы, каникулы. Ездил смотреть, как играют на рулетке. Мошенничества в этом нет никакого. Но и системы также быть не может. Наши любезные соотечественники продуваются в пух и прах благодаря русской удали и горячности. Ежели глядеть со стороны, все это напоминает тяжкий бред, будто ты попал в дом умалишенных.

Майский воздух и голубые небеса! «Всякое дыханье славит Господа…» Восславим и мы, получив от портного новую летнюю пару. Вот теперь разгуляться можно. Позвольте, а не сегодня ли званый вечер? Сегодня, сегодня, любезный Александр Порфирьевич. Так наденем ее, эту пару. Ну до чего же хорош, голубчик! Элегантно. Даже галстук белый! Вот так-то. Нечего все замухрышкой ходить. Ну-ка, ну-ка, вспомним, что я сегодня обещал… аккомпанировать? Играть на флейте? Составить квинтет? Участвовать в живых картинах? Да батюшки мои, хоть бы и все разом, ни от чего отрекаться не стану. Гуляем…

Лето кончается. Впечатления житейские не хороши. Уж не захандрить ли?

Эх ты, судьба милостивая! Послала радость, да еще какую! Сегодня приехал Николай Николаевич, профессор мой дорогой, отче мой замечательный. Я нисколько не страшусь Вашего строгого спроса. Совесть моя чиста, как пробирный стаканчик перед началом опыта. Не отрекаюсь — увлечений много, но страсть — одна. Наша Возлюбленная Химия. Да, я говорю это со всею ответственностью.

ОТ АВТОРА

С приездом Зинина для молодых ученых наступили поистине восхитительные дни. Рассказывали о своих работах, выслушивали отечественные новости и спорили, спорили, увлекаясь, совершенно забывая «разницу положений».

Порешили отправиться в путешествие по горам. Только так можно во всей полноте прочувствовать красоту Альп. Зинин, Менделеев и Бородин странствуют.

БОРОДИН

Когда я гляжу на милейшего Николая Николаевича, как он с легкостью лазает по здешним горам, то мне вспоминаются наши давние ботанические прогулки. Вот так-то и дома у нас, в России, он восхищается каждым растеньицем и тут же — пожалуйте! — выдает полную классификацию, и аттестацию, и все его поэтические свойства. Мудрено ли, что я опять увлекся ботанизированием? А между тем нельзя терять драгоценное время. Надо идти и карабкаться и с оторопью взирать на открывшиеся красоты. Ум человеческий не способен, кажется, объять эти громады. Дух не успеваешь перевести. Только что громоздились дикие скалы, а тут же тебе и холмы в цвету. Мрачное ущелье, а на дне бриллиантами сверкает поток. Вот пропасть разверзается, а под ногами качается фантастический висячий мост.

ОТ АВТОРА

Однажды к вечеру наши ученые странники пришли во Фрейбург. Здешний собор славится своим органом. Конечно, отправились послушать. В соборе почти нет людей. Таинственная полутьма. Мерцают лампады. Светятся органные трубы. Тишина разлита в самом воздухе, от каменных плит под ногами до высоких сводов. В такой тишине особенно явственно слышен каждый шелест. Орган задышал и горестно вздохнул, предвосхищая первые звуки музыки.

МЕНДЕЛЕЕВ

Воображал ли я до сегодняшнего дня, что музыка способна так волновать душу? Что за один франк получаешь такое наслаждение, о котором будешь помнить всегда? В этой романтической полутьме совершается великое таинство. Грянули голоса небесной грозы, вскипел горный поток, и океанские волны заходили под стрельчатыми сводами. Буря звуков! И только один голос пробивается как нежный росток. Буря мечется. Налетает могучая волна, голос исчезает, снова является со своей тихой печалью. Кроткое упорство, перед которым смирился страстный поток звуков. И вот голос поет ясно, чисто. Вторит пастушья свирель, над миром царит покой. Тишина. Я очнулся, чувствуя такую душевную размягченность, какая бывает в детстве после легких слез. В эту минуту каждый из нас троих оставался наедине с собой.

ОТ АВТОРА

Сентябрь 1860 года отмечен весьма значительным для научного мира событием. С 3 по 6 сентября в немецком городе Карлсруэ проходит Международный конгресс химиков. Предстоит разрешить очень важные теоретические проблемы, уяснить и, по возможности, устранить принципиальные несогласия разных направлений и школ. Сознавая всю важность вопросов, здесь собираются ученые со всего мира. Россию представляют семь человек. Среди них — трое наших знакомых. «Светило» — Николай Николаевич Зинин и «подающие надежды» — Менделеев и Бородин. Зинин делает на Конгрессе блестящие доклады, молодежь обращает на себя внимание прекрасным знанием предмета.

Состояние Бородина в дни Конгресса самое восторженное. Он общается с мировыми знаменитостями; знакомится со своими ровесниками из разных стран, и они горячо обсуждают научные споры «великих»; спорят сами, делятся открытиями и просто вместе веселятся, радуясь жизни. Прекрасные, незабываемые дни. И опять — Гейдельберг, лаборатория, работа… Поездки в Италию, в Париж. По Италии бродили вместе с Менделеевым как заправские художники — в блузах, без всякого багажа. Целые дни бегали по музеям и достопамятным местам, ели в дешевых тавернах, распевали песни за компанию с веселыми местными жителями. Вечерами — театр. От серьезной оперы до народных балаганчиков. Особенно полюбили народные театрики: вот где живость, беспредельный комизм на сцене и восхитительная веселость в публике! Несколько месяцев в Париже Бородин посвятил знакомству с различными химическими новшествами. Слушал лекции, ставил опыты, разрабатывал свои оригинальные исследования. Несомненно, Академия сделала верный выбор, отправив доктора Бородина, ассистента при кафедре химии, за границу «для усовершенствования в науках».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});