Иерусалимский православный семинар. Выпуск 4 - Сборник статей

Главной привлекательностью гостиницы была ее близость к достопримечательностям Старого Города, да и цены на жилье были ниже, чем в других еврейских гостиницах. Таковых, впрочем, было не так и много, но конкуренцию они составляли серьезную, особенно знаменитый «Каминиц» за пределами стен Старого Города, где, например, в 1898 г. останавливалась свита кайзера Вильгельма Второго…

Ирахмиэль Амдурский

Конечно, с крыши «Амдурски» вид открывался такой, что у далекого от поэзии человека просто дух захватывало, а более близкий к ней не мог не написать что-нибудь прекрасное. Что зачастую и происходило с постояльцами. В мае 1907 г. в гостинице останавливается русский писатель Иван Алексеевич Бунин со своей молодой гражданской женой Верой Николаевной Муромцевой. Изначально они живут в «Каминице», но бунинская душа рвалась к святым местам, и на второй день пребывания в Иерусалиме, во время прогулки по Старому Городу, Иван Алексеевич и Вера Николаевна принимают решение переехать сюда, прямо в «жерло» Иерусалима, на ул. Давида:

«– Вот где надо было бы остановиться! – воскликнул Ян. – В путеводителе указаны гостиницы внутри города и, кажется, именно в этой улице. На обратном пути зайдем и узнаем, если будут свободные номера, непременно переедем…

Возвращаемся из Храма тем же путем. Заходим в отель. Свободные комнаты будут через два дня, Мы просим оставить одну за нами. Радуемся, что будем жить в самом Иерусалиме».[42]

Выбор был сделан в пользу гостиницы «Амдурски», второй знаменитой еврейской гостиницы в городе. Воистину, еврейское счастье преследовало Бунина! Благодаря курьезному стечению обстоятельств, Иван Алексеевич и Вера Николаевна были зачислены турецкими пограничными бюрократами не в категорию «русских православных паломников», а в группу еврейских туристов, которым взамен паспортов выдавали специальные «красные билеты», ограничивающие как срок пребывания на Святой Земле, так и географию путешествия. Например, владельцы этих пропусков не имели права передвигаться по Самарии и для того, чтобы побывать в Галилее, им приходилось совершать морское турне через Бейрут. Кроме того, различные русские странноприимные заведения оказались для возлюбленных закрытыми. Но возможно, это и к лучшему: не пришлось лезть в унизительные объяснения по поводу семейного статуса… И самое главное, Бунину удалось увидеть то, что неминуемо ускользало от взора «классических» паломников и в Иерусалиме, и в Вифлееме, и в Иудейской пустыне, и в Галилее…

Вид на бассейн царя Езекии с крыши дома Амзалега (конец XIX в.)

Что ж, отправимся вместе с Буниным и Муромцевой в новое жилье на Святой Земле, в этот «высокий узкий дом», где «на его крыльце – смуглый, быстро глазый еврей, хозяин нашего отеля».[43]

Вера Николаевна вспоминает: «В новом отеле публика была уже иная, чем в прежнем пансионе, больше всего было магометан в фесках и чалмах, у которых вокруг чалмы зеленый шелк – отличие побывавших в Мекке. Правоверные едят руками, не признавая ни вилок, ни ножей.

Вечер мы провели на крыше нашего отеля. И до чего там было хорошо!».[44]

«И до чего же там было хорошо!» – это ключевая фраза. Именно эта гостиница смогла стать основным сюжетным стержнем бунинского путешествия, точкой пересечения воспоминаний…

Главная особенность открывавшегося с крыши ландшафта – гигантский каменный бассейн с северо-восточной стороны отеля, так называемый «бассейн царя Хизкияху (Езекии)», или «Патриаршие пруды» (по принадлежности Греческой Патриархии). Практически увидеть этот водосборник в полном панорамном объеме больше, как с крыши этой гостиницы, неоткуда.

Первым отразил в литературе этот водоем, высеченный Иродом во время воздвижения верхнего дворцового комплекса, надо полагать, Иосиф Флавий в «Иудейской войне»:

«…На этом, составленном из глыб массиве, находилось вместилище для дож девой воды двадцати локтей глубины; над ним возвышалось еще двух этажное жилое здание, вышиною в двадцать пять локтей, разделенное на различного рода покои и увенчанное маленькими двухлоктевыми башен ками и трехлоктевыми брустверами» (5:4:3).[45]

Вышеупомянутый Мелвилл в своей поэме тоже не преминул заметить:

The inn abutted on the poolNamed Hezekiah's, a sunken courtWhere silence and seclusion rule,Hemmed round by walls of nature's sort,Base to stone structures seeming oneE'en with the steeps they stand upon.

Прижался к дому водоем —То Езекии древний пруд —Глухой и каменный объемВ разломе равнодушных руд.Зажатый меж природных скалПовис над пропастью сей зал…[46]

Гостиница «Амдурски» в 1910-е гг.

А у Бунина и вид с крыши, и сам бассейн кочуют из произведения в произведение. В новелле «Иудея»:

«Иду по внутренним и наружным лестницам, на одном повороте останавливаюсь: за окном подо мной – громадный «водоем пророка Иезекии», темно-зеленая вода которого стоит прямо среди домовых стен с решетчатыми окошечками, пробитыми как попало – и очень высоко, и очень низко. Медленно спускается из одного такого окошечка кожаное ведро на веревке…

Солнце на закате. Я выхожу на крышу, снимаю пробковый шлем, и по голове моей дует с запада сильный и прохладный ветер. Небо глубокое, бледно-синее, без единого облачка. Я на темени Иудеи, среди волнистого плоскогорья, лишь кое-где покрытого скудной зеленью. Все мягкого, но очень определенного серо-фиолетового тона. Застывшие перевалы, глубокие долины, куполообразные холмы… За мной, в закате – оливковые рощи и раскиданные по холмам здания: католические приюты, школы, госпитали, виллы. На севере, на горизонте, – четкий известковый конус, гора Самуила. На востоке, за Кедроном и горой Елеонской, – Иудейская пустыня, долина Иордана и стеной нежно-фиолетового дыма заступивший полнеба, ровный и высокий хребет от века таинственных Моавитских гор. Прямо же подо мною плоской, голой кровлей желто-розового цвета лежит каменная масса небольшого аравийского города, со всех сторон окруженного глубокими долинами и оврагами».[47]

В стихотворении «Иерусалим»:

В полдень был я на кровле. Кругом, подо мной,Тоже кровлей, – единой, сплошной,Желто-розовой, точно песок, – возлежалДревний город и зноем дышал.[48]

В новелле «Камень»:

«Открыв глаза, почему-то с особенной радостью увидал я нынче открытое окно своей холодной каменной комнаты… В тишине слышен плеск бурдюков, опускаемых из окон в зеленую воду водоема, еще полного густой тени; слышен зычный крик водоносов, бегущих по крытым уличкам базаров, говор и дробный стук копыт на площади возле цитадели».[49]

А вот что пишет Муромцева:

«Внизу подо мной водоем, в котором Давид увидал купающуюся Вирсафию. Я вижу, как из одного окна опускается в него кожаное ведро.

Затем думаю об Яне, которого я еще вполне не понимаю. Слишком он ни на кого не похож, и часто ему не нравится то, что я привыкла считать чуть ли не за непреложную истину».[50]

Налицо явление, имеющее отношение к «иерусалимской экстраполяции», то есть к переносу исторических локализаций на мифологические. И если уж превращаются остатки верхнего дворца Ирода в цитадель и башню Давида, то именно отсюда, сверху, он, царь Давид, и должен сойти с ума от вида обнаженной жены Урии, принимающей водные процедуры. И в бассейн Вирсавии естественным образом экстраполируются Патриаршие пруды им. Царя Иезикии…

39 лет спустя после путешествия на Святую Землю Бунин напишет одну из самых ошеломительных своих новелл – «Весной в Иудее», вошедшую в «Темные аллеи», местом кульминации рассказа назначит гостиницу Амдурского:

Открытка с видом гостиницы «Центральная» («Амдурски»)

«На одном повороте лестницы она приостановилась: там, глубоко внизу за узким окном, виден был древний “Водоем пророка Иезекииля” (возможно, память подвела писателя, и вместо царя Иезикии предложила в качестве исторического хозяина пророка Иезикииля. – М. К.), зеленоватая вода которого лежала, как в колодце, в квадрате соседних сплошных домовых стен с решетчатыми окошечками, – та самая вода, в которой купалась Вирсафия, жена Урия, наготой своей пленившая царя Давида».[51]

Друг Ирахмиэля Амдурского плодовитый писатель того времени Пинхас Граевский так описывает гостиницу в «Путеводителе по стране Израиля» (1909 г.):

«Гостиница находится на ул. Давида, в одном из самых элегантных кварталов Иерусалима, поблизости от Яффских ворот. Совсем рядом находится огромный восточный базар, англо-палестинский банк, немецкий банк (“Фрутигер”) и австрийская почта. Гостиница располагается прямо напротив Башни Давида… Здание – трехэтажное; состоит из цокольного этажа и двух жилых этажей. На первом этаже – трапезная, 19 × 9 м. Комнаты, окнами выходящие на фасад, – очень просторные и имеют выход на балконы с прекрасным видом на город и ул. Давида. На втором этаже – гостевые комнаты и большой салон для деловых встреч и музыкальных вечеров, а также одна семейная “свита”. Из окон салона открывается вид на восток, на Храмовую гору, на Масличную гору, на Иорданскую долину и Моавский хребет. Но нечто особое – это огромная терраса на крыше гостиницы, находясь на которой осознаешь смысл библейских слов: “Возведи очи твои и с места, на котором ты теперь, посмотри к северу и к югу, и к востоку и к западу” (Быт. 13:14). Вид с этой крыши – один из самых уникальных в Иерусалиме. Мебель в номерах и салоне – весьма удобная. Кухня – европейского стиля и абсолютно кошерная. Хозяева гостиницы – одни из самых уважаемых горожан, пользующиеся большой симпатией со стороны иерусалимцев».[52]