Шолохов - Валентин Осипов

— Что вы? Куда мне!

Разговор на этом прерывался. Но как-то прибежал взволнованный. Прижимая к груди исписанные листки, выпалил:

— Тема замечательная… Два действия написал, а вот третье не получилось. — И вдруг осел, притих, чувствуя, что сказал лишнее.

Артистам оказали высокое внимание — председатель окружного ревкома попросил их отправиться на гастроли по соседним хуторам. То-то вселенская слава!

В Каргинской Шолоховым жилось бедно. Будто про них старая казацкая поговорка: «Тары-бары — худые амбары». Даже своего куреня-жилища не приобрели. Мишка, ломая подростковый гонор, носил совсем уж простенькую одежку: латаная-перелатаная гимнастерка под ремень с медной бляхой, штаны, кои уж и утюг не брал, стоптанная обувка.

В шестнадцать лет пришла любовь. Паренька невысокого росточка стали замечать среди молодежи на вечерних посиделках-игрищах. И сам по себе красив, и культурен — артист-писатель — и при советской должности! Тут и вошла в сердечные вздохи-переживания одна казачка-краса: скромница, тихая, замкнутая. Но прознал отец, казак-атаманец, и на дыбы: не быть в его зятьях этому Шолохову!

Дополнение. Начало творчества, пусть пока подражательское, неумелое, можно отнести к 1920 году. Шолохову 15 лет. Он написал то, что назвал «пьесой-шуткой» — «Необыкновенный день», в одном действии. Правда, пьеска осталась только в записи суфлера. Действующие лица обозначены так: «Марфа Сидоровна — купчиха, 47 лет, солидная вдова; Петрушка — сын Марфы, придурковатый парень, лет 19, неряха; Пуд Пудович — солидный вдовец, носит очки; Наташа — дочь купца, очень кокетлива; Сваха Митревна — 45 лет, разговорчива, болтлива». Не случайна купеческая тема, ведь детство и отрочество автора прошли в купеческой семье. Сюжет развивается двойной тягой: попытка поженить юных героев привела к сватовству их родителей.

Суд

1922 год. Шолохов перестал быть незаметным служащим среди счетов и гроссбухов. Одна серьезная бумага окружного начальства обозначила его «незаменимым работником». Каково! И как следствие, Доноблпродком его рекомендует на Ростовские курсы продработников. На казачестве непомерное ярмо налогов, что от местных, что от центральных властей. Ретивые начальники давят, чтобы перевыполнить планы по налогам. Нужна кадровая подмога.

Два месяца напитывали курсантов наставлениями не только спецы, но и руководящие партийцы. Продработники в пору страшной нехватки хлеба и голода становятся особыми фигурами в государстве. Ответственность! То-то к тем из них, у кого совесть нечиста, — с подобострастием!! То-то пущали страх!

Позади учеба — выпускникам вручают дипломы с грозным текстом: «Налоговый инспектор». Для Дона это настолько значимое событие, что о нем решили широко оповестить, потому на выпускной акт пожаловал корреспондент газеты «Трудовой Дон» некий Николай Погодин. Вот уж причуды истории. Не догадывались курсанты, что тот, кто что-то строчит в блокноте на коленях, станет видным драматургом и прославится пьесами «Человек с ружьем», «Кремлевские куранты», а после войны «Кубанскими казаками» — фильмом по его сценарию. Газетчик не углядел приметно-лобастого парня по фамилии Шолохов. Разве что через годы, когда увидит в газетах фото с подписью «Молодой писатель М. Шолохов», вспомнит. Итак, на Дону прочитали газетное сообщение: «Это негромкое, будто неважное событие имеет колоссальное значение в хозяйственной жизни Дона. От этих выпущенных на работу ста двадцати работников зависит „завтра“ Донской области. Им вручается, как непосредственным работникам на местах, хозяйство каждого отдельного сельского хозяина — им вручается сельское хозяйство Дона».

Таково открытое предупреждение станичникам и хуторянам. Таково напутствие налоговикам.

Шолохову мандат выписан в родной Верхне-Донской округ. И через четыре дня — в день рождения — он отправляется в путь, в станицу Букановскую. Ему 17 лет.

В Вёшенской — центр округа — ту группу, в которой числится Шолохов, по чрезвычайной важности подкрепления принял окружной продкомиссар и объявил, выказывая значимость события, что сам становится командиром группы.

То, что Шолохов стал продработником под началом этого революционно непреклонного продкомиссара, запечатлелось в его литературной памяти и отразилось в рассказе «Продкомиссар»:

«В округ приезжал областной продовольственный комиссар. Говорил, торопясь и дергая выбритыми досиня губами:

— По статистическим данным, с вверенного вам округа необходимо взять сто пятьдесят тысяч пудов хлеба. Вас, товарищ Бодягин, я назначаю на должность окружного продкомиссара как энергичного, предприимчивого работника. Месяц сроку… Трибунал приедет на днях. Хлеб нужен армии и центру во как…

Кадык и зубы стиснул жестко».

Шолохову боязно ехать по месту назначения — станица велика и много здесь по отношению к советской власти строптивцев.

Как же нужны ему — особенно по первым шагам — верные соратники. Одним из них, по своим прямым обязанностям, стал работник станичного земотдела Петр Яковлевич Громославский.

Весна… Посевная страда для казаков — страда для инспектора. Шолохов засвидетельствовал свою деятельность — направил начальству «Доклад о ходе работы по ст. Букановская с 17-го мая с. г. по 17-е июня». Многое, оказывается, довелось пережить за месяц всего-то! Уже в первых строках обозначилась напористость его характера: «С приездом своим к месту службы, мною был немедленно в 2-х дневный срок созван съезд хут. советов совместно с мобилизованными к тому времени статистиками. На следующий же день по всем хуторам ст. Букановская уже шла работа по проведению объектов налогообложения. С самого начала работы, твердо помня то, что все действия хут. советов и статистиков должны проходить под неусыпным наблюдением и контролем инспектора, я немедленно отправился по своему району, собирая собрания граждан по хуторам…»

Добавил, явно не без разочарования и самокритики: «Несмотря на ранее принятые меры, граждане чуть ли не все поголовно скрыли посев; работа, уже оконченная, шла насмарку… 27 мая я с остальными членами комиссии вновь выехал по всем хуторам…»

Рассказал, чем брал в этом рейде: «Путем агитации в одном случае, путем обмера — в другом…»

И тут-то приметное признание — уже улавливал жизнь не по политшаблонам о классовой борьбе: «При даче показаний и опросе относительно посева местный хуторской пролетариат сопротивляется…»

Еще бы не сопротивляться! И не только по вековечному хлеборобскому чувству: каждая жменя зерна — моя, в ней мой пот, мои надежды на то, что будет кусок хлеба на зиму и весну.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});