Перманентная революция - Лев Троцкий

Формулировка мысли здесь грубиянская: «стиль – это человек», но существо мысли правильное, хоть и меньше всего подходит как раз к октябрьским разногласиям, которые не похожи на «муху». Но если Ленин прибегал к «педагогическим» преувеличениям и к превентивной полемике по отношению к ближайшим сочленам собственной фракции, то тем более – по отношению к человеку, стоявшему тогда вне большевистской фракции и проповедовавшему примиренчество. Радек даже и не подумал внести в старые цитаты этот необходимейший поправочный коэффициент.

В предисловии 1922 года к своей книге «1905», я писал, что предвиденье возможности и вероятности диктатуры пролетариата в России раньше, чем в передовых странах, оправдалось на деле через 12 лет. Радек, следуя не очень привлекательным образцам, изображает дело так, как если бы я этот прогноз противопоставлял стратегической линии Ленина. Между тем из «Предисловия» совершенно ясно, что я беру прогноз перманентной революции в тех его основных чертах, в которых он совпадает со стратегической линией большевизма. Если я в одном из примечаний говорю о «перевооружении» партии в начале 1917 года, то не в том смысле, что Ленин признал предшествующий путь партии «ошибочным», а в том, что Ленин, к счастью для революции, прибыл, хоть и с запозданием, но все же достаточно своевременно в Россию, чтобы научить партию отказаться от изжившего себя лозунга «демократической диктатуры», за который продолжали цепляться Сталины, Каменевы, Рыковы, Молотовы и пр. и пр. Если Каменевы возмущались упоминанием о «перевооружении», то это понятно, ибо оно производилось против них. А Радек? Он стал возмущаться только в 1928 году, т. е. после того, как сам стал сопротивляться необходимому «перевооружению» китайской компартии.

Напомню Радеку, что мои книги «1905» (вместе с криминальным «Предисловием») и «Октябрьская революция» играли при Ленине роль основных исторических учебников по обеим революциям. Они выдержали тогда несчетное число изданий на русском и на иностранных языках. Никто никогда не говорил мне, что в моих книгах есть противопоставление двух линий, ибо тогда, до ревизионистской смены вех эпигонами, каждый здравомыслящий партиец не октябрьский опыт подчинял старым цитатам, а старые цитаты рассматривал в свете октябрьской революции.

С этим связан еще один момент, которым Радек совершенно непозволительно злоупотребляет: Троцкий ведь признал – повторяет он, – что Ленин был прав против него. Конечно, признал. И в этом признании не было ни йоты дипломатии. Я имел в виду весь исторический путь Ленина, всю его теоретическую установку, его стратегию, его строительство партии. Но это, конечно, не относилось к каждой отдельной полемической цитате, да еще истолкованной сегодня для целей, враждебных ленинизму. Радек предупреждал меня тогда же, в 1926 г., в период блока с Зиновьевым, что мое заявление о правоте Ленина нужно Зиновьеву для того, чтобы хоть немножко прикрыть свою неправоту против меня. Я, разумеется, это прекрасно понимал. Вот почему я сказал на VII пленуме ИККИ, что я имею в виду историческую правоту Ленина и его партии, а вовсе не правоту моих нынешних критиков, которые пытаются прикрыть себя надерганными у Ленина цитатами. Сегодня я должен распространить эти слова, к сожалению, и на Радека.

В отношении перманентной революции я говорил только о пробелах теории, неизбежных, к тому же, поскольку дело шло о прогнозе. Бухарин тогда же, на VII пленуме ИККИ, подчеркнул, и вполне правильно, что Троцкий не отказывается от концепции в целом. О «пробелах» я поговорю в другой работе, более обширной, в которой попытаюсь связно представить опыт трех революций применительно к дальнейшим путям Коминтерна, особенно на Востоке. Здесь же, чтобы не оставлять места никаким недоговоренностям, скажу кратко: при всех своих пробелах теория перманентной революции, как она изложена даже в самых ранних моих работах, прежде всего в «Итогах и перспективах» (1906), неизмеримо больше проникнута духом марксизма, и следовательно неизмеримо ближе к исторической линии Ленина и большевистской партии, чем не только нынешние сталинские и бухаринские мудрствования задним числом, но и последняя работа Радека.

Этим я совершенно не хочу сказать, что концепция революции представляет во всех моих писаниях одну и ту же ненарушимую линию. Я занимался не сортировкой старых цитат, – к этому ныне вынуждает лишь период партийной реакции и эпигонства, – а пытался, худо ли, хорошо ли, оценивать реальные процессы жизни. На протяжении 12 лет (1905-1917) революционной журналистики были у меня и такие статьи, в которых конъюнктурная обстановка, и даже неизбежные в борьбе конъюнктурно-полемические преувеличения выпирали на передний план, нарушая стратегическую линию. Можно найти, напр., статьи, в которых я выражал сомнения по поводу будущей революционной роли всего крестьянства, как сословия, и в связи с этим отказывался, особенно во время империалистической войны, именовать будущую русскую революцию «национальной», считая это наименование двусмысленным. Нужно только не забывать, что интересующие нас исторические процессы, в том числе и процессы в крестьянстве, стали куда яснее теперь, когда они давно завершились, чем в то время, когда они только развертывались. Отмечу еще, что Ленин, который ни на минуту не упускал из виду мужицкую проблему во всем ее гигантском историческом объеме, и у которого мы все этому учились, уже после февральской революции считал неясным, удастся ли оторвать крестьянство от буржуазии и повести его за собой. Вообще же скажу по адресу строгих критиков, что гораздо легче в течение часа найти формальные противоречия в чужих газетных статьях за четверть века, чем самому выдержать единство основной линии, хотя бы в течение одного только года.

Остается в этих вступительных строках отметить еще одно совершенно сакраментальное соображение: если бы теория перманентной революции была правильна – говорит Радек, – то Троцкий собрал бы на этой основе большую фракцию. Между тем, этого не случилось. Значит... теория была неправильна.

Довод Радека, взятый в общем его виде, диалектикой и не пахнет. Из него можно вывести, что точка зрения оппозиции по отношению к китайской революции, или позиция Маркса в британских делах была неверна; что неверна позиция Коминтерна по отношению к реформистам в Америке, в Австрии, а если угодно, – во всех остальных странах.

Если же взять соображение Радека не в его общем «историко-философском» виде, а лишь применительно к интересующему нас вопросу, то оно бьет самого же Радека: довод мог бы иметь тень смысла, если бы я считал, или, что важнее, если бы события показали, что линия перманентной революции противоречит стратегической линии большевизма, противостоит ей и все больше расходится с нею: только тогда была бы почва для двух фракций. Но ведь это хочет доказать как раз Радек. Я же доказываю, наоборот, что при всех фракционно-полемических преувеличениях и конъюнктурных обострениях вопроса, основная стратегическая линия была та же самая. Откуда же тут было взяться второй фракции? На самом деле, получилось то, что в первой революции я работал руку об руку с большевиками и затем защищал эту совместную работу в международной печати от ренегатской критики меньшевиков. В революции 1917 года я вместе с Лениным боролся против демократического оппортунизма тех самых «старых большевиков», которых подняла ныне реакционная полоса, вооружив их только травлей перманентной революции.

Наконец, я никогда и не пытался создавать группировку на основе идей перманентной революции. Моя внутрипартийная позиция была примиренческой и, поскольку я в известные моменты стремился к группировке, то именно на этой основе. Примиренчество мое вытекало из, своего рода, социально-революционного фатализма. Я считал, что логика классовой борьбы заставит обе фракции вести одну революционную линию. Мне был тогда неясен великий исторический смысл ленинской политики непримиримого идейного межевания и, где нужно, раскола, чтоб сплотить и закалить костяк подлинно пролетарской партии. В 1911 году Ленин об этом писал:

«Примиренчество есть сумма настроений, стремлений, взглядов, связанных неразрывно с самой сутью исторической задачи, поставленной перед РСДРП в эпоху контрреволюции 1908-1911 г. г. Поэтому целый ряд с.-д. в этот период впадал в примиренчество, исходя из самых различных посылок. Последовательнее всех выразил примиренчество Троцкий, который едва ли не один пытался подвести теоретический фундамент под это направление». (XI, ч. 2, стр. 371).

Стремясь к единству во что бы то ни стало, я невольно и неизбежно идеализировал центристские тенденции в меньшевизме. Несмотря на трехкратные эпизодические попытки мои, никакой совместной работы с меньшевиками у меня не выходило и не могло выйти. В то же время примиренческая линия тем резче противопоставляла меня большевизму, что Ленин, в противовес меньшевикам, давал примиренчеству, и не мог не давать, беспощадный отпор. А на платформе примиренчества никакой фракции, разумеется, создать было нельзя.