Битва с богами - Сергей Зверев

Время от времени, не удовольствия ради, а чисто для расширения сознания, употреблял легкие и не очень легкие наркотики. Однако наркоманом не стал.

В общем, человек не перетруждался, жил в свое удовольствие и исправно загружал свою черепную коробку всякой чушью.

Так живут многие. Двадцатилетний возраст способствует поиску цели, погоне за тайной, самоопределению в этом мире. С годами это проходит, если только люди не погружаются в трясину злокачественных идей.

Вот так он и жил — безбашенно, по-дурацки. В целом безвредно.

Жил. И исчез.

Увидел Ангела Заката и исчез.

Случайность? Или какая-то закономерность. В этом предстояло разобраться мне…

— Едем к мамаше фигуранта, — объявил я, когда у метро «Менделеевская» ко мне в машину подсел Робин. — Будем разводить на откровения по поводу ее сынули.

— Да не вопрос.

Я выкликнул моего Робина.

Безобидный с виду, лысоватый, с грустными еврейскими глазами, мой ближайший помощник и друг Робин как никто другой умеет пудрить мозги. А это умение сегодня нам пригодится как никогда.

На улице стоял холод — температура ночью опустилась ниже нуля. Весна продолжала игнорировать столицу России. Зато облачный покров растворился в бескрайней синеве неба, и светило холодное солнце. В США в результате невиданного урагана погибло пятьдесят шесть человек. Венецию затопило. В Исландии стояла жара. Погода чудила все сильнее и сильнее. Люди сходили с ума все настойчивее. И возникало ощущение какого-то сдвига порядка вещей, который, как нам еще недавно наивно думалось, установлен на веки вечные. Пространство планеты Земля трещало по швам.

А мы — я и Робин, два донельзя странных человека, ехали по своим странным делам, которые вполне могут потрясти земную ось.

Анна Алексеевна Осипова проживала в двухкомнатной квартире в девятиэтажном доме на Алтуфьевском шоссе. Воспитывала сына одна. Отец затерялся где-то на бескрайних просторах России.

Набрав на домофоне универсальные цифры допуска, мы проникли в подъезд и поднялись на девятый этаж. По информации службы наружного наблюдения, которая пасла адрес, Осипова была дома. Одна.

Я вдавил кнопку звонка. Без всяких там плебейски опасливых «кто там?» дверь открыла высокая, не ниже метра восьмидесяти, сухощавая женщина с мускулистыми руками, в футболке и потертых джинсах.

Было в ней что-то неуловимое, что отличало выпускников технических вузов, отдавших годы жизни работе в бесчисленных научно-исследовательских институтах, которые испустили дух с началом в России эпидемии демократии. Так и было — она долгое время проработала конструктором в закрытом НИИ «Кулон», пока не сбежала оттуда из-за безденежья — надо было как-то обеспечивать сыну образование и сносную жизнь.

— Здравствуйте. Мы из Университета связи. Я из ректората, штатный психолог. А это наш сотрудник отдела кадров, — кивнул я на Робина и продемонстрировал заранее припасенный документ — пропуск в Университет с указанием должности.

В ректорате были предупреждены о том, чтобы в случае, если женщина начнет им названивать и проверять нежданных гостей, ей бы ответили — есть такие, точно, посылали. Все-таки у ФСБ до сих пор остается множество возможностей, в том числе для решения таких вопросов. Особенно чекисты были традиционно сильны в высших учебных заведениях.

— Что с ним опять? — недружелюбно осведомилась Анна Алексеевна, приглашая нас в квартиру.

— Не беспокойтесь, — произнес я, стягивая туфли и надевая предложенные пушистые тапочки. — Успеваемость — тут у него все терпимо. Но его несколько дней не было на занятиях.

— Его проблемы исключительно психологического характера. Неразрешенные внутренние конфликты, которые, если их не купировать, могут привести к надлому психики, — завел Робин убаюкивающую песню. — Мы не призваны карать. Мы хотим, чтобы он реализовывал на сто процентов свой немаленький потенциал.

Робин действительно мог бы стать неплохим психологом. А как психоаналитик — так вообще бы озолотился. Но он стал снайпером. А потом дезертиром. Но это совсем другая история.

Мы расселись в большой комнате стандартной московской двушки. Из мебели здесь был просторный, на полкомнаты, диван, три кресла, полутораметровая плазменная панель на стене, множество полок с книгами, посудой и недорогими сувенирами из разных концов света — алюминиевыми Эйфелевыми башнями, гипсовыми сфинксами, деревянными таиландскими жабами, приносящими деньги. Стены тоже были завешаны всяческими заморскими дарами — папирусами с изображениями египетских богов, шелковыми китайскими рисунками. Все это отражало род занятий хозяйки квартиры — она являлась директором небольшой туристической фирмы.

Она налила чай в большие фарфоровые кружки, стоящие на журнальном столике рядом с блюдцами с вареньем и песочными пирожными.

— Я его воспитывала одна. — Голос у нее сухой, даже равнодушный, но нетрудно было догадаться, что за показным равнодушием скрывается буря страстей. Она была похожа на человека в отчаянии, который держится из последних сил. — Дима всегда был чувствительным, умным ребенком. И очень увлекающимся. Началось все с этих мерзких программ обучения. То курсы по раскрытию личности, то сайентологи в школы повадились. И ребенок стал меняться. Хулиганить перестал. Но книжки эти чертовы… Эти Шамбалы, гуру, Блаватская с Эдгаром Кейси.

Она горько вздохнула и зажгла сигарету:

— Не возражаете?

— Нисколько, — произнес Роб проникновенно сочувственным тоном — ох, артист.

— Потом попал в кришнаитскую секту. Сколько сил стоило вытянуть его оттуда. Потом были еще какие-то сектанты — сыроеды, экстрасенсы. Я им потеряла счет. И каждый раз они, с его слов, оказывались продвинутыми людьми, в них он ощущал опору. Малообразованные негодяи превращались в его воображении в мудрых носителей истины. Год назад он взялся за ум. Учился. А потом…

— Что потом? — нетерпеливо спросил я.

— Это как рецидив у наркоманов. Он ничего не рассказывал, но я поняла — снова попал в цепкие когти очередного гуру. Опять стал поздно приходить.

— А вы не в курсе, с кем он связался на этот раз? — осведомился Робин.

— Ну, конечно же, опять с милейшими людьми, которые мечтают наставить его на правильный путь. Эта конторка называется, кажется, клубом творческого развития «Инсайт».

— И что дальше?

— А потом он исчез.

— Как? Взял и бесследно исчез? — недоуменно осведомился я.

— Почему бесследно? Записку оставил.

— Если там никаких тайн, можно на нее взглянуть? — попросил я.

— Какие там тайны? Одна дурь. — Она поднялась с кресла, подошла к полке, приподняла бронзовую фигуру Будды, которая придавливала сложенный вчетверо листок. — Читайте.

«Ты, как и все, погрязла во лжи. Нас спасет только смерть. Забудь обо мне. Но я буду помнить о тебе всегда».

Такой любящий сын. Недаром мать на эмоциях назвала его чудовищем.

— А это точно его почерк? — спросил я.

— Несомненно, — кивнула Осипова.

— А можно осмотреть его вещи? — взял я быка за рога.

— Вы ведь не из ректората, — пронзила меня кинжальным взором хозяйка квартиры.

Я пожал плечами. Конечно, она поняла, что представителям ректората незачем осматривать вещи студента. Но и нам скрываться уже смысла не было. Дальше необходимо было задавать вопросы, которые невозможно объяснить в рамках первоначальной легенды.

Я предъявил полицейское удостоверение:

— Управление по борьбе с экстремизмом полиции Москвы. Работаем по тоталитарным сектам. Ваш сын проходит скорее как жертва.

— Он точно ни в чем не замешан? — напряженно спросила женщина.

— Чист, как младенец.

— Может, хоть вы вытащите его из этого капкана… Если он жив. — Глаза ее затуманились. Но она решительным голосом произнесла: — Можете осмотреть все в его комнате… Только ничего не найдете.

В маленькой комнате царил идеальный порядок. Мебель была из ИКЕИ — чистенькая, но страшненькая, такую в былые времена в сараях ставили. Деревянные рейки, кровать, крутящийся стул, компьютерный стол с мощным компом. На стене плакат с изображением мистика Саи Бабы, одного из самых знаменитых мистификаторов прошлого века.

Осмотреть комнату много времени не потребовалось. Вещей у Димы было немного. Повозиться пришлось лишь с тремя полками мракобесных книг — пролистывали каждую в расчете на то, что там между страниц лежат документы или записки, которые могут представлять интерес. Простучали полы, стены, осмотрели паркет. Не нашли ничего. Вообще не было ни одной вещи, которая говорила бы о том, что здесь жил живой человек и что эта комната — не выставочный стенд мебельного салона.

Винчестера в компьютере не было. Ни одного диска, флешки, даже записки.

— Он что, всегда жил, не оставляя следов? — спросил я Осипову.