Красный вервольф 4 (СИ) - Фишер Саша

— Прошу пардон, ребята! — Яшка живенько швырнул свои карты в сброс и подполз к краю. — Дядя Саша, подсобишь мне? Выбраться на свежий воздух хочу, сил нет!

Я с готовностью подставил плечо, и мы поднялись наружу.

— Ладно, хорош прикидываться, — сказал я, когда мы отошли чуть в сторонку. — Что-то мне подсказывает, что ты не так чтобы сильно и ранен.

— Дядя Саша, да что ты говоришь такое? — Яшка прижал руки к сердцу в самом что ни на есть искреннем возмущении. — Нога так болит, что даже поставить мочи нет!

Потом зыркнул по сторонам воровато и наклонился ближе ко мне.

— Эх, еще вчера болеть перестала, — шепотом сказал он. — Только не говори никому!

— Так ты симулянт, получается? — хмыкнул я. — Не успел в партизанский отряд попасть, а уже от боевых заданий косишь?

— Так я же не от боевых, дядя Саша! — глаза Яшки стали испуганными и жалобными одновременно. — Ежели бы заваруха какая случилась, я бы сразу эту шину сорвал. Нет-нет, я не поэтому! Я же и правда ногу подвернул сначала! Опухла так, что мама не горюй! Разве я виноват, что у их медички золотые руки?…

— Ну-ну, давай заливай! — фыркнул я. Блин, вот ведь Яшка, а! Такое трепло, но сердиться на него совершенно невозможно! Даже если он чушь всякую несет или делает.

— Дядя Саша, я хочу жениться! — выпалил он. — Да подожди ты скалиться, знаешь, какая у них тут медичка? Я ее как увидел, так с первого взгляда влюбился. И на всю жизнь, клянусь! А у меня нога, как назло, зажила! И не болит, чертяка! А ежели я из госпиталя сразу выйду, то как тогда к Марье подойти, она же тут — ух!

Я с умилением слушал, как Яшка рассказывает про свою прекрасную Марью. Слободский ее с самым серьезным видом зовет по имени-отчеству — Марья Ильинична, несмотря на то, что она выглядит совсем девчонкой. А партизаны за глаза называют Маняшей. Но любя, а не потому что считают маленькой дурочкой. Она тут их всех в ежовых рукавицах держит. Проводит просветительскую работу, заставила всех зубы чистить и гигиену поддерживать. А все слушаются, даже матерые дядьки.

— Быстрый ты, однако, — я покачал головой, когда его поток славословий иссяк. — Один день знакомы, а ты уже жениться собрался.

— Это как стрела в сердце, дядя Саша, клянусь! — Яшка снова прижал руки к груди. Потом опять воровато огляделся, не подслушивает ли кто. — Слушай, меня тут один тип про тебя расспрашивал. Жутковатый такой, в очках…

— Карнаус? — усмехнулся я.

— Такой вроде веселый, шутил постоянно, — продолжил Яшка, не обратив на мое уточнение внимания. — А глаза как будто волчьи, до костей пробирает, клянусь. Как-как ты его назвал?

— Карнаус, — повторил я. — Фамилия такая у него.

— Ох… — Яшка округлил глаза. — А ведь он мне и не представился даже… Получается, что я какому-то безымянному типу все выложил? Вот я балбес, а… Дядя Саша, ты уж прости меня, дурака…

— Так у своих же ты, чего тут было скрывать-то? — я пожал плечами.

— Он про вервольфа все расспрашивал, а я ему взял да и выложил, что это я среди фрицев растрезвонил историю про человека с головой волка и его мертвую невесту, — затараторил Яшка. — Все-таки, язык мой без костей, метет иной раз как помело, хрен остановишь…

— Забей, Яшка, — я хлопнул приятеля по плечу. — Виделся я с твоим жутким типом сегодня.

— О как! — он подался вперед, глаза заблестели любопытством. — И что? Что?

— А что там сделали с носом любопытной Варвары? — я ухватил Яшку за нос. — Не обижайся, дружище. Служба.

— Понял, умолкаю! — Яшка захлопнул рот ладошкой. Но продержался недолго, секунды три. — А я ведь еще вот что хотел сказать, дядя Саша…

— Приняли-то тебя как? — перебил я его. — Не обижают?

— Да нормально все… — немного растерянно ответил Яшка. — Хорошие ребята…

— Хайдаров прицепился? — понимающе покивал я.

Яшка вздохнул и повесил голову. Похоже, не только в Марье-прекрасной дело, что Яшка мой одноногим прикидывается. Меня хорьку-Хайдарову теперь не достать, руки коротки, а вот на Яшке-то он может сполна отыграться. Припомнить ему, что баранку для фрицев крутил, да белую повязку полицая носил, пока в психушке «отдыхал».

— Боюсь я его, дядя Саша, — прошептал Яшка. — Он меня сразу невзлюбил, как только увидел, хорошо, ребята заступились. И Марья еще… Ох и девка! Как она его отбрила, когда он в госпиталь сунулся, чтобы мне допрос устроить! «Вы, говорит, товарищ Хайдаров, свои разговоры мне здесь не ведите! Раненым покой нужен, ясно вам?»

— Подумаем, что можно сделать, Яшка, — я рассеянно потрепал его по плечу.

— Он меня сразу же коллаборационистом обозвал и перебежчиком, — шепотом продолжил Яшка. — И военно-полевым судом пригрозил, мол все по закону будет, чтобы я не думал, что мне вот так с рук все сойдет.

— Разберемся, — я скрипнул зубами. Вот бл*ха… А ведь Хайдаров может ведь и не отцепиться от Яшки так просто. Действительно придется что-то придумывать, чтобы его из-под прицела Хайдарова вытащить. После унижения Карнауса он еще злее станет, наверняка. Меня достать не может, будет на Яшке отыгрываться.

— А, так я что еще сказать-то хотел! — Яшка встрепенулся и снова оживился. — Слободский Беккера в плен взял! Я сначала глазам своим не поверил, когда мы нос к носу столкнулись в лагере.

— Беккера? — нахмурился я, припоминая, кто такой Беккер. — Толстенький такой, из отдела пропаганды?

— Да нет, другой! — Яшка махнул рукой. — Тот толстенький — Вебер. И он не эсэсовец. А Беккер — тощий такой, с шрамом на глазу. Штурмшарфюрер.

— А! — припомнил я одного из своих собутыльников. — Из Аненербе. Фотографию своего кота еще всем показывает.

— Да-да, он, — покивал Яшка и сделал «значительное лицо». Будто я уже должен сделать какие-то выводы.

— Ну и что? — я пожал плечами. — Мы на войне, тут бывает пленных берут.

— Так этот Беккер вроде как договорился, чтобы его обменяли на кого-то! — воскликнул Яшка. — А он в лицо меня узнал. Получается, что в Псков я теперь уже точно вернуться не смогу.

— Какой-то ты непоследовательный, Яшка, — усмехнулся я. — То говоришь, что засветился, и тебе больше нельзя среди фрицев быть, а теперь какого-то Беккера испугался. Ты определись уже! Ты хочешь в партизанском отряде остаться или обратно в коллаборанты к фрицам вернуться?

— Не знаю я, дядя Саша, — снова пригорюнился Яшка. — Если этот Хайдаров от меня не отцепится, мне ведь бежать придется. А куда тут бежать-то? Только в Псков, получается. А Беккера отпустят, так он живо меня сдаст, что я из партизан.

— Эх, Яшка, вредно тебя одного оставлять, вот что! — я рассмеялся. — Столько всего уже наворотил, хрен распутаешь. И жениться хочешь, и Хайдарова боишься, и печалишься насчет Беккера…

— Хорошо, что ты живой, дядя Саша, — Яшка коротко вздохнул. — Ты вернулся, и сразу как-то жизнь проще кажется. Не буду больше огород городить. Как ты скажешь, так и сделаю, вот. Хоть в огонь, хоть в воду, лишь бы с тобой.

— Я тоже рад, что ты жив, Яшка, — улыбнулся я. — Кстати, а может ты слышал чего про Кузьму?

— Так это… — начал Яшка, но тут из центра лагеря послышались громкие голоса. Я вскочил и приложил ладонь ко лбу.

— Кажись, Слободский вернулся, — проговорил Яшка. «Наташа!» — радостно екнуло сердце.

— Ну что, проводить тебя до госпиталя, или еще тут посидишь? — спросил я.

Я выскочил из землянки для раненых и торопливо направился к компашке партизан, сгрудившихся вокруг командира. Пришлось даже себя чутка притормозить, а то мчусь, как школьник на свиданку с радостной рожей. Букетика цветов в руках не хватает.

Слободский стоял в центре и, судя по выражению лица, рассказывал какие-то радостные новости, рядом с ним стояла Наташа. Серьезная такая, в форме и с винтовкой за плечом. Давненько я ее такой не видел, все больше в городских платьях или вообще замаскированной под старуху. Я протиснулся вперед. Лицо Наташи сначала расцвело счастливой улыбкой, когда она меня заметила. Сердце так радостно заколотилось от предвкушения, что сейчас я обниму свою милую снайпершу. Но длилось это ровно секунду. Улыбка моментально завяла, лицо Наташи снова стало серьезным и даже как будто испуганным. На меня она больше не смотрела. А смотрела совсем в другую сторону.