Его забрал лес - Ульяна Черкасова

class="p1">Когда я закончил свой рассказ, хозяева мои долго ещё молчали: кто потрясённо, кто задумчиво.

Первым заговорил граф:

– Какие у вас чудесные сказки. Вы и вправду писатель.

– Это не… – Я не решился возразить.

Он не поверил. Иного ожидать и не стоило. Никто, кроме моего учителя, никогда мне не верил. Даже Лёшка.

Настасья Васильевна лишь слегка наклонила голову к левому плечу, выдавая свой интерес, но спросила совсем о другом:

– Так вы князь?

– Да. Род мой очень древний.

– В родстве с Белозерскими?

– Нет-нет, мы, Белорецкие, к Белозерским не имеем никакого отношения.

Граф громко усмехнулся:

– Белорецкие, Белозерские – всё одно. В Рдзении каждая собака мнит себя князем. Но дворянской крови в них ни капли. Жалкие лойтурские холопы все до одного. Из всего рдзенского дворянства, может, только два-три достойных семейства.

Я дёрнул головой, выпрямился, точно штык проглотил, но доктор, вдруг оказавшийся позади, положил мне руку поверх моего сжавшегося кулака. Он предупреждал о поганом нраве и дурных манерах графа, но этого я не ожидал и всё же… стерпел. И потому что меня попросил об этом доктор, и потому что, буду честным, смалодушничал. Стрелок из меня неважный, фехтовальщик ещё хуже. Я мог оскорбить графа на четырёх языках, но что толку, если бы этот тёмный деревенщина всё равно не понял ни слова? Он бы вызвал меня на дуэль и пристрелил не глядя.

– Снег пошёл, – сказала Настасья Васильевна, хотя окна были зашторены, и её неуловимая улыбка заставила позабыть о пережитом стыде. Она улыбалась тепло и будто бы одному только мне. – Распоряжусь, чтобы положили грелки в постели. Не хватало ещё заболеть в такую холодную ночь.

Отодвинув тяжёлую портьеру, она выглянула на улицу, но в тёмном проёме окон не было видно ничего, кроме кружащих крупных, словно птичий пух, снежных хлопьев.

– За ночь всю землю покроет снег, – уверенно произнесла Настасья Васильевна. – Так что, Мишель, мы обязательно заметим по следам, если ваша ведьма-волчица появится.

– Она вовсе не моя, – смущаясь под её взглядом, пробормотал я. Ох, честное слово, мне даже писать неловко и самому себе признаваться стыдно, какую власть эта женщина получила надо мной за один вечер, за один взгляд.

– Тогда ваша снежная королевна, – не взглянув в мою сторону, сказала Настасья Васильевна. – Вы же её приехали к нам искать?

– Сказки, – пробормотал я робко. – Я собираю сказки.

– Но ищете вы не их. – Я не видел лица этой женщины, но знал, что она, глядя в тёмное окно, улыбалась.

– А кто она такая? – подала робкий голосок Клара.

Трещал огонь, и слышно было, как завывал ветер за окном, принося в Великолесье зиму.

Никто не ответил Кларе, потому что никто не знал ответа.

И мне пришлось признать себе: Настасья Васильевна права. Я искал её. Мой сон, моё лихорадочное видение. И в каждой сказке, в каждой песне, в каждом слове пытался найти её след. Беда только в том, что следов она не оставляла.

В отличие от ведьмы-волчицы.

Поэтому я сбежал из дома: потому что в Волчьем логе её больше нет.

Поэтому я исписал уже несколько десятков дневников, пытаясь среди тысяч букв и запятых найти её черты…

Поэтому я приехал в Великолесье в погоне за призраком.

И вот я снова строчу. И не сборник для университета, как мне стоило бы сделать, а свой дневник.

Сижу, грею ноги и никак не могу согреться, хлюпаю носом и пью чай. Рядом сидит Клара и очаровательно краснеет, пытаясь вышивать.

Очень злюсь на всё, особенно на карету и ботинки. Писать работу для университета никак не получается.

От злости накапал чернил в дневник.

Не знаю, в чём мне теперь ходить. Денег нет.

Merde

13 студня

Кажется, мои пальцы до сих пор пахнут кровью. Я часа два драил руки щёткой, а всё равно вижу и чую кровь. Merde.

Начну по порядку.

Да с чего тут начать?

Но нужно, нужно рассказать всё, даже если придётся писать всю ночь. Только тогда, наверное, смогу заснуть, когда передам всё бумаге. Вдруг это поможет и чернила смоют кровь с моих пальцев?

Начну прямо сначала, как приехал в усадьбу. Меня приняли как дорогого гостя, и, если не считать странного грубого поведения графа, всё было отлично. Но я давно привык к неотёсанности ратиславцев и не жду от них ничего другого. Честное слово, Лёшка – просто бриллиант, находка, настоящее сокровище. Порой и не верится, что такой человек может быть ратиславцем, хотя он самый что ни на есть потомственный ратиславский дворянин, а все ратиславские дворяне – душегубцы, каких поискать.

Но случились три приятных события.

Во-первых, heureusement[6], несмотря на все признаки простуды, я проснулся совершенно здоровым.

Во-вторых, рано утром извозчик доставил мои вещи.

В-третьих, милая Клара обещала помочь в моей работе и провести в ближайшую деревню, а там найти старожилов, которые готовы поделиться быличками и сказками.

В общем, поначалу всё шло отлично. Мы с Кларой встретились рано поутру за завтраком.

– Мы будем одни, – предупредила она. – Граф уехал, отец уже работает, а Настасья Васильевна так рано не встанет.

Сонные слуги налили мне холодный кофе, и будь я ратиславцем, так выругал бы их последними словами, но мой отец всегда настаивал на том, что настоящий дворянин не показывает свои чувства, особенно в гневе, и сильную печаль, поэтому я грустно цедил этот ужасный, отвратительный кофе, пока его не попробовала Клара.

Хотя моему ли отцу учить скрывать чувства? Интересно, получилось ли скрыть ту дыру от пули над входными дверями в главном холле? Не представляю, как матушка объясняет это гостям. Не скажет же она, в самом деле, правду?

Он стрелял в меня. Мой собственный отец. Создатель! И он ещё надеется, что я вернусь?!

В общем, я терпел и пил холодный кофе, пока его не попробовала Клара.

– Ох, Михаил Андреевич, как же вы это пьёте? – спросила она с нескрываемым удивлением. – Маруся, Марусенька…

Слуги графа в его отсутствие, по-видимому, совсем не утруждают себя ни дисциплиной, ни хорошими манерами. Кларе пришлось самой подняться и сходить за этой Марусенькой, которая, к слову, так и не показалась на глаза, а всучила ей поднос с кофейником.

Горячий кофе я в итоге выпил, но на душе было по-прежнему как-то гадко.

После завтрака мы оделись потеплее (мне выдали сапоги графа. Было ужасно стыдно принимать подачки, но, вспоминая вчерашние мокрые ноги, я смирился со своим позором), и мы с Кларой окунулись в туман на аллее, что вела от хозяйского дома к мосту.

Под сапогами хлюпала вода, и вокруг чернела земля с белыми проплешинами. Зима, что, казалось, пришла минувшей ночью, стремительно отступала.

– Ох, как я не люблю это время, – выдохнула клуб пара Клара, потирая руки в перчатках. – Ни осень, ни зима. Сплошная мука.

– Согласно народным поверьям, это время перехода, когда границы между мирами живых и мёртвых стёрты. В это время начинается Охота. Впрочем, у нас в Рдзении верят, что Охота наступает позже, после зимнего солнцестояния. Тогда духи ночи и зимы несутся по небу и по земле, и, если им встречается случайный одинокий путник, они забирают его душу себе, и он присоединяется к вечному гону.

Голые деревья чёрными скелетами показались из плотного тумана, обступая нас с двух сторон. Наши голоса тонули в пустоте. Я заметил, как Клара посмотрела на меня. У неё очень серьёзные глаза и взгляд строгий, точно у учительницы. Не выгляди она такой юной, почти ребёнком, я бы точно встревожился от одного её взгляда.

– Господица Клара, – сказал я и только потом задумался, что вряд ли Клара благородного происхождения, и её не стоит называть господицей, – это всего лишь поверье. Я, как фольклорист, обязан такое изучать.

Она кивнула.

– Понимаю. Вы не подумайте, что я деревенская дурочка, Михаил Андреевич. Конечно, у меня никогда не было гувернантки, и я тем более не училась в университете, но я много читаю. Перечитала уже всю библиотеку графа, а у него много трудов по философии, истории, по точным наукам. Даже по анатомии. Если что-то не понимаю, то спрашиваю у отца. А мой отец – настоящий гений. Представляете, я же родилась мёртвой, и матушка моя при рождении погибла. А отец смог буквально из мёртвых меня поднять. Не представляю, как ему это удалось, но все говорят, это